— Пожалуйста, ну прошу тебя, не надо, — умолял он.

Джейми со стоном поворачивался и начинал целовать ее лицо. В эти моменты Мэри казалось, что лицо ее должно быть очень аппетитным, такое влажное и соленое, с пылающими щеками. Вкус у нее во рту был гораздо приятнее, чем у него, по крайней мере вначале. Но через какое-то время вкус у них во ртах становился одинаковым… Все происходило постепенно. Это была не схватка или однократный акт, не секундная конвульсия, как с Тревом или Аланом. Нет, это было скорее похоже на утешение, укрытие — от чего, Мэри не знала. Может быть, просто от времени.

Он был одарен — или же не забыл о былой своей одаренности. Обладал он, спору нет, совершенно особым талантом. Прекрасно помнил, как исполнять этот танец на краю пропасти, этот напряженный танец. Он трепетал и задыхался, он качался и скользил, он наступал и замирал. Иногда Мэри открывала глаза и видела его склоненную голову или напрягшуюся шею; в эти мгновения Джейми как-то изгибался, склонялся, словно прислушиваясь к беззвучной мелодии, которую втайне всколыхнула его норовистая моторика. А потом он молча курил и подолгу смотрел на растворившийся в сумраке потолок. Он помнил, как это делается, но не мог вспомнить зачем. Так же, как и Мэри.

Позже дождь усилился, как будто в крышу начали вколачивать гвозди. Задули семь ветров. Они обрушивались на укрывшийся за ставнями дом в лихорадочной попытке найти вход, хоть какую-нибудь брешь, чтобы проникнуть внутрь. Было слышно, как они, обезумев, бьются то в одно, то в другое окно, с ожесточением дружно набрасываясь на все уязвимые позиции. И когда один из ветров находил распахнувшееся окно, он призывал на помощь остальных, и они все вместе с визгом влетали внутрь и начинали свое пиратское пиршество среди просторных комнат, пока кто-нибудь не поднимался, чтобы закрыть окно и выдворить их восвояси. Тогда они пытались попасть в другие окна. А уже перед самым закатом часто раздавались раскаты грома — сначала где-то в вышине, затем слышалось, как обезумевшие астероиды с грохотом ударяются о крыши домов, и вот уже внизу остатки грома со звуком, напоминающим сирену «неотложки», раскалывались посреди опустевших улиц.

Позвонил Принц.

— Как поживаешь? — спросил он.

Мэри задрала подбородок:

— Я очень счастлива.

— Ах, ты очень счастлива. Очень счастлива. Приятно слышать. Голос-то у тебя замогильный.

Мэри закрыла глаза. Принц не будет ее больше мучить.

— Так или иначе, это все-таки случилось, — продолжил Принц, — Он на свободе.

— Кто?

— Мистер Дэвил. Отсидел. Он отбыл свой срок. Даже сейчас, когда я это говорю, он рыщет, как голодный волк, по улицам.

— Да?

Ее это совершенно не трогало. Это не должно было ее волновать.

— Он говорил, мол, непременно до тебя доберется… что бы это ни означало. Но вижу, тебя это все не очень-то занимает. Не беспокойся, мы за ним проследим. Уверен, мы с тобой скоро увидимся… До свидания, Мэри.

Мэри бросила трубку, подошла к окну и закурила.

— Кто это? — спросил Джейми.

— Принц.

— Принц чего?

— Ничего. Он полицейский.

— А, мусорье? Вот дела, — обрадовался Джейми. — Ты знакома с мусором?

— Я знала его очень давно. Он просто иногда проявляется.

— Ничего себе история. Мусор по имени Принц. А я думал, что только полные идиоты называют своих собачек Принцами. Хотя волки позорные своих собак тоже, полагаю, могут так окрестить. Волчьи псы. Да, думается, это не лишено смысла. Выпить не желаешь?

— Да, пожалуйста.

Без устали, армия за армией, капли дождя разбивались насмерть об оконные стекла. В усыпанном бисером окне Мэри увидела свое лицо, а за ним и другое, спокойно ждущее своего часа.

На свете есть Семь Смертных Грехов: Жадность, Зависть, Гордыня, Чревоугодие, Похоть, Гнев, Праздность.

На свете есть семь смертных грехов: продажность, паранойя, неуверенность, невоздержанность, чувственность, презрение, скука.

* * *

Вскоре Джейми и Мэри останутся одни.

Приближалось Рождество, а вместе с ним и разные заботы. Приближалось Рождество, и все разъезжались кто куда.

Джози отправилась в Швейцарию — кататься на лыжах со своим мужланом. Два гогочущих головореза примчались и уволокли Августу в какой-то загородный домик — Августу, по-прежнему крайне надменную из-за уже пожелтевшего синяка на ее лице. Лили и Карлос собрались к своему Бартоломео, куда-то на Северное море. Джейми и Мэри посадили их в такси и пожелали счастливого пути. Когда они снова вернулись в квартиру, наконец-то одни, Мэри сразу почувствовала, что гам все переменилось. До этого ей казалось, что в квартире станет просторнее, но на поверку она, наоборот, как-то уменьшилась. Она призналась себе, что рада всеобщему отъезду. Теперь Джейми будет целиком принадлежать только ей. Особенно не отдавая себе отчета в том, что делает, Мэри перерезала телефонный шнур — просто для надежности.

— Теперь тебе придется заниматься всей этой бодягой одной, — сказал Джейми позже, отрывая тело от

дивана и засовывая руки в карманы. Он извлек оттуда все затертые и смятые купюры, которые там обнаружились, — Возьми бабла побольше, — Он выглянул в окно, где, конечно же, до сих пор терпеливо шел дождь, — Боже, какое счастье, что у нас такая туча денег. То есть представь, где бы мы сейчас все были без них?

— Я знаю, — ответила Мэри.

— Покупай еду, какую хочешь. Мне наплевать, что есть, честно. Господи, как же я боюсь Рождества. Хоть я и не из тех, кто его ненавидит. Скорее, оно меня ненавидит. Впрочем, в эти дни все бухают что есть мочи, чем я и собираюсь заняться.

— И сколько это продлится?

— Десять дней… Мэри?

— Да?

— Ты должна пообещать мне, что не будешь так много плакать, пока мы одни. Хорошо?

— Обещаю.

— То есть ты, конечно, можешь плакать в разумных пределах. Но не слишком этим увлекаться. Идет?

— Хорошо, обещаю.

Мэри покупала продукты среди залитого кровью мрамора, оглядывая убиенных цыплят. Она проходила вдоль овощных прилавков, и продавцы, вся эта деревенщина, в шрамах и без зубов, вертясь на своих деревянных подставках и вытягивая шеи, провожали ее взглядами похотливых обезьян. Она исследовала скользкую требуху на лотках торговцев рыбой, где пучеглазые креветки смотрели в одну сторону, как правоверные за молитвой. Она начала находить на улицах игральные карты и стала их собирать. Сегодня ей попался червовый туз.

Время от времени ей удавалось взять с собой Джейми — она давала ему понять, как сильно он ее мучает, пока тот наконец не соглашался. Но Джейми лишь бесцельно слонялся среди прилавков или же нетерпеливо поджидал ее на улице, демонстративно притопывая ногой с выражением отвращения и скуки. Он набивал сумки бутылками и, позвякивая ими, тут же выскакивал, брюзжа, в ветреную морось. «Как он смеет?» — думала тогда Мэри.

— Да у них у всех там просто крыша поехала, — уныло ворчал Джейми, когда они возвращались домой.

Но Мэри его не слушала. Ее изумляло, как изменилась квартира, какой крошечной она стала. А ведь раньше в ней было столько места…

Вотчиной Мэри стала кухонька. Ее лицо отражалось в раскаленных кольцах стали. Она положила убиенного цыпленка в духовку и наблюдала за его сморщенным тельцем, пока оно не стало таким же смуглым, как у тех цыплят, которых готовила Лили. Тогда она его достала. Он был уже достаточно теплым для употребления в пищу. Джейми сидел, привалившись к столу, пока она накрывала. Он очень долго и внимательно смотрел на цыпленка.

— Как предсмертный кашель Китса [25],- пробормотал он.

— Что? — не поняла Мэри.

— Я хочу сказать, курица обычно выглядит по - другому. Разве нет? Нет, ну правда же. Не могу сказать, что конкретно не так, но обычно она не такая. У нее не должно быть всех этих… кровоподтеков, а? Не должно… И не надо так на меня смотреть.

Оказалось, что надо. Очень даже надо. В результате он съел цыпленка почти целиком. С удовлетворением и гордостью Мэри наблюдала за ним, механически жуя. По ее подбородку стекал сок живописного багрового цвета.