— Эта особа — реальный мужик, —объяснял он, — Не давайте ей себя одурачить — ее саму это все давно задрало. Всем этим подводным плаванием, лазаньем по горам, ездой по пересеченной местности и дельтапланеризмом она занялась оттого, что пытается заполнить все свободное время и ни о чем не задумываться. Неужто вы полагаете, что ей нравится проводить время с этим своим пучеглазым роботом?
Как-то в воскресенье вечером перегорели пробки. Пока Мэри и Лили стояли рядом с зажженными свечами, Джейми с испуганным видом пытался что-то углядеть в этих самых пробках, высокомерно и презрительно поблескивавших из своего укрытия. Он то протягивал к ним дрожащую руку, то в последнюю секунду снова в страхе ее отдергивал. В этот момент в квартиру прибыла Джози. На ремне у нее висело ружье, с пояса свисали три подстреленных фазана. Она отодвинула Джейми плечом и восстановила электричество одним ударом кулака по распределительной коробке. Джейми пошатнулся и упал. Лили помогла ему подняться. Моргая и отряхиваясь, он обиженно сказал:
— Господи, да ты же вообще не женщина. Ты настоящий молодчик!.. Боже… Почему бы тебе не переделать имя на Джозеф и не омужланиться окончательно?
Но Джози лишь загоготала и тяжелой поступью удалилась в свою комнату. Вскоре она снова ушла. У нее были другие дела.
Августа тоже ничем не занималась, совсем ничем, хотя вся ее жизнь оставалась одной бурлящей эпопеей, исполненной побед и поражений, глубоких стратегических замыслов и отступлений, предательств и унижений, кампаний и заговоров. Светская жизнь — вот чем занималась Августа. И сексом. У нее были всклокоченные черные волосы, оттеняющие трагически бледное лицо — бледнее даже ее ослепительно белых зубов. Мэри не раз видела ее обнаженной, потому что частенько сиживала вместе с Августой в ее спальне, очень смахивавшей на процветающий бордель. Августа была такого же роста и веса, как и Мэри, однако выглядела не только стройнее, но в некоторых местах и пышнее подруги. Тело ее было необыкновенно упругим и подтянутым, как у гимнастки. У нее была узкая мускулистая спина и сладостно-округлый зад, а на хрупких ребрах красовались острые высокие грудки. И еще у нее было очень много мужчин.
Она вставала очень поздно, даже позднее Джейми. У ее кровати всегда стояла огромная, наполненная водой кружка с изображением королевы на потрескавшейся эмалированной поверхности. Первым делом она обязательно выпивала залпом всю кружку. Потом поднималась и готовила себе кофе, тихо и с пугающим умиротворением. В эти моменты она была всегда спокойна, неприступна и почти царственно надменна — несмотря на нечеловеческую бледность и дрожащие руки. Особенно тиха и далека от простых смертных она бывала, если у нее ночевал мужчина, а еще более того — если прежде мужчина этот у нее на ночь не оставался. Мужчины Августы… Мэри слышала, как она с шумом приводила их к себе по ночам, и частенько видела, как они на цыпочках выскальзывали из ее комнаты на рассвете. Или же выскакивали как ошпаренные, одеваясь на бегу, сопровождаемые громкой руганью, что выкрикивала им вслед голая Августа. В такие дни она оставалась особенно благородной и неприступной. Казалось, она собирала по крупицам частички себя, потерянные накануне — в тот разочаровывающий и недостойный день, что оказался слишком жалким и ничтожным для нашей Августы. Неудачныйдень, проще говоря.
Относительно Августы Джейми придерживался сходной теории:
— Когда дело касается мужчин, она сама настоящий мужик в юбке. Знаю, она у нас подолбиться мастерица и все такое. Говорит, для фигуры полезно. Но только всмотритесь в ее глаза. У нее глаза… насквозь продолбленные.
Выпив и закусив, Августа начинала неумолимо хорошеть и продолжала наливаться красотой в течение всего дня.
— Ты меня просто потрясаешь, — небрежно замечал Джейми, — Утром встаешь страшная как смерть, а к середине дня опять целка-невредимка.
Высказывать такие замечания Августе было небезопасно, поскольку она заслуженно славилась необыкновенной ранимостью и раздражительностью. Одно время Мэри удивляло, как это Августу не беспокоит, что она тратит столько раздражения по всякому поводу. Но вскоре она убедилась, что беспокоиться Августе было не о чем: запасы этого добра были у нее неограниченны. В Августе было очень много от Эми. Очень, очень много. Когда она приступала к вечернему туалету, то была уже ослепительно, победоносно хороша. Вечером она всегда отправлялась в свет, если только не случалось чего-нибудь необычного. Подъезжало такси, или чья-то машина, или на пороге появлялся мужчина — и Августа отправлялась покорять ночь, распахнувшую свои объятия в ожидании ее выхода. А если все же что-то не складывалось и Августа оставалась дома, в такие вечера она поначалу казалась еще более величественной и неприступной.
Потом она напивалась, без умолку болтала и безудержно смеялась собственным шуткам. Джейми позволял себе вволю над ней поглумиться, если чувствовал, что это безопасно.
— Отлюбили и забыли нашу Августу, ай? Поматросили и бросили? Чую, завтра кто-то получит по шее. У-ух! С нею не шути.
Такие шуточки вызывали у Августы смех. Но по утрам, в моменты расцвета ее августейшей надменности, Джейми помалкивал. К примеру, он и слова не сказал в тот день, когда у нее появился синяк под глазом и было слышно, как отчаянно ее тошнит в ванной. Да и никто ей ничего не сказал, ведь она была так благородна и неприступна…
Мэри лежала в кровати в своей маленькой комнатке в конце коридора, отбиваясь от назойливых мыслей, которые всегда приходили к ней в эти часы. А Джейми в чем-то прав: Августа и Джози и впрямь как мужчины. У них есть власть внушать страх и трепет. Они — устрашают. Устрашение!.. До чего же обидно, что женщины, пытаясь сохранить свою внутреннюю силу и независимость от мужчин, просто бездарно имитируют мужские проявления силы. Неужели нет другого способа оставаться сильными — какого - нибудь женского способа? Мэри не сомневалась, что таковой должен быть. А может, его и нет — еще или уже. Может, женщинам не дано быть сильными и женственными одновременно. Может, на это им никогда не хватит сил.
Мертвенно-бледный Алан — где-то он сейчас? У него никогда, никогда не было власти внушать хоть кому-нибудь страх. Где он, на небесах или в преисподней? Если он попал на небо, то сейчас, наверное, ныряет в окутанный туманом бассейн — только теперь его прыжки исполнены совершенства, его тело гибко и натянуто, как струна. А может, он всего лишь посиживает целыми днями на облачке, накручивая на палец свои прекрасные густые локоны. Если ж его отправили в ад, для Алана тот должен быть очень скромным и непритязательным, с искусственным пламенем, как в поблескивающем камине семейства Ботэм. В аду Алана царит неизбывная тишина и ничего не происходит. Но скорее всего, Алан попросту остановился. Насовсем. Его жизнь вычеркнули из списка, ее отменили. Мэри боялась, что последнее больше всего похоже на правду. Она не верила в жизнь после
смерти. Зато она верила в смерть.
у которых много денег, так ведь? Ну конечно, только так. Будь я женщиной, я бы тоже обожал богатеньких. С чего бы это, как вы думаете, мужики разбазаривают свою жизнь на всякую дребедень, лишь бы загрести денег побольше? Раньше они боролись за женщин с помощью дубин, клыков и кулаков. Теперь обходятся деньгами. По мне, так прогресс налицо.
Учтите, Джейми сам этих денег не заработал. Они ему просто достались. Они лежали и тихонько его поджидали. Богатые тоже плачут — в своем мире, где нет нужды. Жизнь там течет слишком, слишком медленно и тягуче, и их мучают свои страхи, совершенно особые. Мир их устраивает, но им все равно страшно. Мэри придется быть в этом мире начеку. Беда в нем норовит подкрасться совсем с другой стороны.
Приходилось ли тебе жить рядом с кем-нибудь, кто был бы тебе позарез нужен, а ты ему нет? Никогда, никогда не впутывайся в такие истории. Выбирайся из таких мест поскорее. Не оставайся в одном доме с человеком, который тебе нужен, а ты ему — нет. Беги побыстрее и не оглядывайся. Это все, что я могу сказать. И это все, что ты можешь сделать.
