Зовите меня Оскар Прогрессо. Если на то пошло, зовите меня как хотите. Оскар Прогрессо – просто очередной псевдоним, я его сам придумал. Мне часто приходилось менять имена. Называли меня и Малыш Супин, и Эуклид Вишневец, и Тугодум Франклин. Теперь мне и самому не вспомнить своего настоящего имени – слишком много воды утекло. Моя жизнь – как большой белый пароход, теряет очертания в непроглядной морской тьме, и я остаюсь один, в тишине своего опустевшего дома. Что ж, ничего не поделаешь – всему своя пора, но еще можно хлопнуть стаканчик.

Я расскажу вам историю моих неудач, которые обернулись победой, и историю моих побед, сильно смахивающих на сокрушительные поражения. Моя жизнь, как бы запутанна она ни казалась со стороны, была все-таки моей жизнью, и я помню ее от начала до конца.

Представьте, что вы остались наедине с собой. Отбросьте пустые мечты, упования, тщеславие, суету. Не принимайте в расчет свой банковский счет. Все равно деньги в банке – абстракция, вы их в глаза не видели! Распрощайтесь с «уютным мирком», основанным на здравом смысле. Что в итоге? Вы остаетесь один на один с собственным телом. Даже если сегодня вы здоровы как бык, с годами оно начнет сдавать и на исходе лет непременно предаст вас, оставив ни с чем. Время-то капает. Всех нас ждет сокрушенная память!

Выбегайте спозаранку на спортивные пробежки, отжимайтесь до упаду, делайте стойку на одной руке – вы и глазом моргнуть не успеете, как начнете ползать боком, словно жук, чудом уцелевший под каблуком. Я сам еле передвигаю ноги, но каждый день отправляюсь на прогулку в парк Да Сидад и, вскарабкавшись на зеленые террасы, наслаждаюсь заоблачной высотой и открывшимся видом на море.

Жители Нитероя считают меня любителем горных прогулок, и они правы. Я прихожу сюда, чтобы ощутить дуновение океанского бриза и вообразить на мгновение, что я, как в детстве, стою на вершине холма и северный холодный ветер заставляет слезиться глаза, способные охватить пространство в две с лишним сотни хрустально-прозрачных миль. Было это на Гудзоне, к северу от Нью-Йорка; там всюду холмы и снег. С детства умственное мое развитие напрямую зависело от ходьбы, во время которой я мог вдумчиво созерцать открывающиеся пейзажи. Я каждый день взбираюсь на эту кручу еще и затем, чтобы иметь возможность оглянуться на Рио, величественный муравейник по ту сторону залива, а заодно вспомнить о своей жизни в этом городе.

Годы моей жизни, отданные северу и югу, горячему и холодному климату, кажутся идеально сбалансированными и одинаково несостоятельными. Частенько я недоумеваю, к чему мне было так уж напрягаться, если все сводилось к тому, чтобы добраться до этого места; однако, полагаю, волевое усилие благотворно само по себе. Даже сейчас, из последних сил вскарабкавшись на эту высоту, я ощущаю умиротворение, будто кто нежно поглаживает мой лоб.

Слыхали, что при эякуляции сперматозоид мчится со свистом, равносильным тому, как если бы вас самих смыли в канализацию со скоростью 34 000 миль в час? Возможно, это первоначальное ощущение запредельной скорости на крутом вираже не проходит бесследно: «Ярись, ярись – как быстро свет иссяк…» – ибо, согласно законам физики, жидкость в трубе имеет разную скорость: в центре она движется быстрее, чем по краям. Результирующие силы сносят все на своем пути, а пухленькая яйцеклетка с закрытыми глазами терпеливо ждет, когда обезумевший от гонки сперматозоид вломится в нее со всеми потрохами.

Мы ведем борьбу за жизнь с рождения и даже еще не успев родиться. Наша воля – как липкий язычок лягушки, в любую минуту готовый влепить по зазевавшейся мухе. Когда вы спите, внутри вашего мозга заполняются топливные баки, укладывается взрывчатка, составляются новые схемы и кружится танцевальный марафон. Даже кротких священников искушения одолевают с не меньшим жаром, чем их паству.

Это и является причиной того, что я перебрался в Нитерой. Другая причина моего переезда состоит в том, что здесь они с меньшей вероятностью смогут разыскать и убить меня. За много лет я пришел к выводу, что жизнь моя может оборваться в любое мгновение. Это, к примеру, могло случиться на той лестнице в Сан-Терезе, когда в меня стреляли из крохотного пистолета и ранили в плечо.

…Никого не видно. Миниатюрный пистолетик издает звук не громче щелчка зажигалки.

– Вы не застрелите Марлиз? – спрашиваю я.

Убийцы следили за мной. Им все известно.

– Это та…

– Рыженькая девица.

– Крашеная ирландская сучка, – поясняет один из них.

– Нет, она родом из Рио.

– Из Рио? – переспрашивает он.

– Ну да.

– Я не стану стрелять в женщину.

– Она беременна.

– От тебя?

– Нет.

– Сочувствую, парень, – говорит он.

Я пожимаю одним плечом, тем, которое не ранено. Они слышат вой полицейской сирены и, хотя он раздается где-то очень далеко, убегают сломя голову.

Профессиональные убийцы обожают крошечные пистолеты калибра 0,12 – с таким впору охотиться на хомячков. Но кто знает, может, они в следующий раз будут экипированы «Магнумом-автомат 44». Я видел такой в оружейном магазине в Сан-Паулу, где покупал свой «Вальтер P-88». Чтобы раздобыть его, мне пятерым пришлось дать на лапу. Теперь я с ним не расстаюсь, хотя, по правде сказать, когда я его таскаю с собой, у меня спина побаливает – очень уж он тяжелый. Но я не хочу схлопотать еще одну пулю, пусть даже из мелкашки, и, как только они появятся, сам всех их прихлопну.

Еще одну из причин того, что я перебрался в Нитерой, я бы сформулировал так: если они меня не обнаружат, они не будут в меня стрелять, а если они не будут в меня стрелять, мне не придется стрелять в ответ. Я заплатил двум десяткам человек – торговцу газетами, своему парикмахеру, домохозяину, даже полицейским, чтобы они говорили всем, будто я скоропостижно скончался. Единственной проблемой остается Морская академия, где я бываю три дня в неделю. Хотя теперь я пересекаю залив на лодке и появляюсь каждый раз с неожиданной стороны, некоторый риск все же остается. Я прожил здесь так долго, что любому, кто захочет меня найти, это удастся.

Я мог бы перебраться в глубь материка, а то и выше или ниже по побережью. С помощью взяток можно было бы затеряться в одном из спокойных городков Уругвая, но тогда я оказался бы разлучен со слишком многим из того, благодаря чему во мне еще теплится жизнь: с городом, Морской академией, с Марлиз, со сладкой горечью воспоминаний и с Фунио.

Морская академия расположена на полуострове, который одно время служил центром французских антарктических исследований. Французы полагали, что Рио-де-Жанейро находится достаточно близко к Антарктике, оттого, наверное, что Южное полушарие перевернуто вверх тормашками. Людям трудно бывает избавиться от превратных географических представлений, бытующих по другую сторону от экватора, если только они сами не родились в здешних краях.

В Морской академии полно юных кадетов, щеголяющих в мешковатой форме. Оторванные от своих «перевернутых» корней, они принуждены изучать тактику, баллистику, историю мореплавания, электронику и, разумеется, английский, который преподаю им я.

Если вам не довелось родиться в семье бразильского адмирала, вы, вероятно, до сих пор не подозревали о том, что у Бразилии есть флот. Даже сейчас вы можете недоумевать, зачем он ей нужен.

Представьте себе обычную географическую карту. Обратите внимание на длинную береговую линию Бразилии, испещренную городами – некоторые из них огромны даже в глазах безучастного далекого мира – так же часто, как терраса прибрежного ресторана – фонарями. Потом взгляните, каким образом Бразилия связана с остальным континентом. Она отрезана от основных городов Южной Америки – Буэнос-Айреса, Сантьяго, Каракаса – стеной джунглей, реками, горами и дорогами, конец которых теряется в первозданной сельве. Бразилия, по сути, являет собой остров, а острову необходим флот.