Это утверждение правильно; йогин, проявляющий чрезмерные усилия, становится беспокойным. Но почему же он становится беспокойным? Потому что вместо внимательности к прикосновению или ощущению йогин направляет свой ум на совершаемое им усилие. Недопустимо, когда усилие отвлекает внимание от объекта медитации. Для того, чтобы удерживать внимание на объекте и всё же порождать усилие, йогин прежде всего должен удостовериться, что внимание действительно удерживается на объекте. Когда объект схвачен с полным осознанием, когда это осознание сохраняется при помощи внимательности, йогину необходимо увеличить усилия. Продолжая практику таким образом, он обнаружит, что порождённое им усилие служит более удерживанию внимания на объекте, нежели отвлечению его на само усилие. Далее, благодаря возросшему усилию будет развита большая напряжённость ума.
Полный текст приведённого выше отрывка из «Висуддхи-магга» гласит:
«Он (йогин) должен быть внимателен; не следует ему допускать, чтобы ум отвлекался. Он не должен совершать усилия ни слишком усердно, ни чересчур беззаботно. Если он старается без особых усилий, он погружается в неподвижность и вялость. Если он стремится чересчур усердно, он становится беспокойным».
Это значит, что усилие должно быть как раз достаточным для цели внимательности и познания. Но сколько это – «достаточно»? По-моему, это Уильям Блейк сказал: «Мы никогда не знаем, сколько будет достаточно; мы не знаем этого, пока не узнаем, сколько будет более, чем достаточно». Мера достаточного, пожалуй, может заключаться в словах Будды, когда он говорит, как монаху следует совершать усилие:
«Монахи, если бы его тюрбан или волосы были охвачены пламенем, он проявил бы сильное желание, усилие, старание, напряжение, борьбу, полноту внимания, внимательность, чтобы погасить огонь. Точно так же им должны быть проявлены сильное желание, усилие, старание, напряжение, борьба, полнота внимания, внимательность, чтобы прекратить всякое дурное и ошибочное состояние».
Зная, как много усилий требуется для практики, будучи знакомым со склонностью йогина к беззаботности, Сунлун-саядо наставлял: «Будьте строго внимательны». Проявлять строгую внимательность – это значит мобилизовать все свои ресурсы, чтобы овладеть процессами, каковы они есть, не думая, не размышляя. Строгость пробуждает элемент энергии, или правильное усилие.
Другая склонность йогина – шевелиться. Ему нравится менять положение, чесаться. Когда он дышит, ему нравится делать остановки, затем снова начинать, снова останавливаться. Это признаки рассеянности; они указывают на то, что внимательность не вполне установлена. Чтобы напоминать йогину о необходимости избегать отвлечения и успокаивать возбуждение, Сунлун-саядо наставлял: «Не чешитесь, когда чувствуете зуд; не шевелитесь, чувствуя судороги; не делайте перерыв при усталости». Он требует от йогина, ощущающего зуд, судороги или утомление, чтобы тот дышал более напряжённо, если он практикует дыхание, или погружал ум глубже в ощущение, если он наблюдает за ощущением, – чтобы таким путем увеличить внимание к выполнению задачи и развить более интенсивную внимательность. Пособие по медитации «Висуддхи-магга» говорит, что поднявшись с места и этим прервав медитацию, практикующий должен начинать её сначала, йогин, который садится медитировать, а затем встает, чтобы пройтись и рассеять ощущение сиденья, ещё через час садится, чтобы размышлениями прогнать ощущения, вызванные ходьбой, продолжает нарушать позу. Какое бы ощущение ни возникло в сидячей позе, его необходимо наблюдать в этой же позе, сидя, пока оно не угаснет. Точно так же, какое бы ощущение ни возникло в положении стоя, его необходимо наблюдать в положении стоя, пока оно не угаснет.
Когда мы остаемся спокойными, приковав внимание к осознанию прикосновения или иного ощущения, мы этим вызываем к действию элемент внимательности. Правильная внимательность – существенный элемент практики.
Есть и третья характерная черта в поведении йогина. После того, как были устранены низшие помехи, йогину являются огоньки, цветные пятна, геометрические фигуры. С одной стороны, эти явления представляют для йогина очарование, ибо раньше он не видал ничего подобного; с другой – такие огоньки, цветные пятна и фигуры обладают привлекательностью. Под воздействием этих двух сил йогин начинает обращать внимание на такие огоньки и фигуры, глядит на них, пребывает в них – и в результате отвлекается от объекта медитации и оставляет свою первоначальную цель.
Подобным же образом после некоторого периода практики, когда йогин в какой-то мере очистил свой ум, он начнет переживать чувство известного мира и спокойствия. А поскольку он никогда раньше не чувствовал такого покоя ума, он полагает, что здесь лучший плод практики. Вследствие своей высокой оценки этого переживания и привлекательности достигнутой начальной ступени мира и спокойствия йогин начинает утверждаться в этом чувстве, вполне упиваться им. Ему нравится погружаться в чувство мира, ему ненавистно усилие, которое необходимо проявить, чтобы вернуться на правильный путь. Сунлун-саядо иллюстрирует это положение примером из бирманской жизни. Берег реки Мьинджан покрыт слоем песка шириной в целую милю. Путешественник, шагающий к реке, находит, что песок под ногами чрезвычайно горяч; а с неба палит яростное полуденное солнце. По пути он подходит к дереву и решает на момент отдохнуть под его тенью. Но когда этот момент проходит, он обнаруживает, что не в состоянии заставить себя встать и выйти из прохладной тени опять в палящую жару, которая бушует под ногами и над головой. Поэтому он продолжает сидеть в прохладе; но поможет ли это ему когда-то достичь берега? Место назначения может быть достигнуто только в том случае, если он опять выйдет на жару и заставит себя и своё тело двигаться вперёд. Вот почему мастера медитации предупреждают йогина, чтобы он не давал возможности увлечь себя меньшим состояниям мира и спокойствия, которые он находит на пути.
Жил однажды такой йогин, который привык плыть по течению в пространство покоя, и не желал даже шевельнуться, чтобы выйти оттуда. Сунлун-саядо говорил о нём: «Этот человек продолжает задирать хвост и хлопать по спине пойманную им маленькую игуану». Я надеюсь, что достойные йогины не удовлетворятся всего лишь игуаной.
По мере дальнейшего нарастания ясности и чистоты ума йогин иногда становится более восприимчивым к сверхчувственным явлениям. Он не достигает подлинного божественного зрения и слуха, однако у него появляется сила, в чём-то на него похожая; и благодаря ей йогин становится способным видеть то, чего не в состоянии видеть другие, слышать то, чего не слышат другие. Люди приходят к нему за советами, и его предсказания оправдываются; он становится как бы шаманом. Итак, он выродился из йогина випассаны до шамана. Но спустя некоторое время, когда отвлекающие факторы этого нового призвания становятся более разнообразными, а практика медитации – менее интенсивной, его ответы оказываются всё менее и менее точными; постепенно клиенты уходят от него и никогда не возвращаются; а йогин остается со своей прерванной практикой.
Многочисленны случаи, когда йогин уступает самообману. Хотя ему следует интенсивно практиковаться, он обманывает себя, полагая, что цель освобождения можно завоевать без усилий. Хотя ему нужно сидеть неподвижно, он обманывает себя, утверждая, что слабое движение или перемена положения не приносят вреда практике. Возможно, он прав по отношению к начальным, грубым моментам практики; но в периодах наивысшего напряжения в каждой фазе практики даже малейшее колебание внимательности может снизить всю структуру медитации, и тогда потребуется заново возводить всё её здание. Поскольку йогин способен обманывать себя в этих вопросах, связанных с телом, насколько большим будет самообман в более тонких, психических процессах? У йогина существует сильная склонность принимать первые признаки прогресса на пути за указания на более высокие его ступени. Например, его может внезапно охватить неприятное ощущение; это крайне неприятное ощущение длится одно мгновение; а в следующее мгновение это ощущение уже ушло, погасло; на его месте воцаряется глубокое чувство мира и спокойствия. Йогину часто хочется верить, что здесь действует постпсихическое знание просветления; и он отмечает этот случай как принадлежность одной из четырех ступеней просветления.
