Кот скосил на Таньку желтый круглый глаз, раскорячил задние лапы самым непотребным образом и принялся вылизывать мохнатое пузо.

– Ну или пес, пес тоже годится, – глядя в книгу, пробормотала Танька.

– О, так давай я перекинусь, и все дела! – немедленно возрадовалась Ирка. – А то если их немедленно не съесть, совсем засохнут! – разглядывая уже пожелтевшие по краям вареники, прикинула она.

– Ты не годишься! – отрезала Танька. – Ты нарушишь чистоту эксперимента!

– Можно подумать, я написаю на ковер! Я даже в человеческом облике такого не делаю! – обиженно пробормотала Ирка и уселась на этот самый старый облезлый ковер, по-турецки поджав ноги.

Танька лишь гневно фыркнула и под истошный вопль пружин плюхнулась на продавленный Иркин диван, отгородившись от всего мира своей ценной книгой. Помолчали. Ирка стянула сваренные для гадания вареники и, чтоб никому не обидно, засунула в рот сразу оба.

– Так, – отбрасывая книгу, провозгласила Танька. – Где борщ? – лицо у нее стало невероятно решительным.

Мощным глотком отправив вареники в желудок и чувствуя, как они толкаются боками, пробиваясь вниз по пищеводу, Ирка сдавленно проперхала:

– Ужинать будем? Давно пора!

– Какое ужинать? – возмутилась Танька. – Ирка, Рождество бывает всего раз в год! Вся рождественская магия только сейчас и работает! Что нам потом, целый год ждать, потому что кот твой, видите ли, вареники не ест? – она неодобрительно покосилась на животное. – А ты, наоборот, только о еде и думаешь!

– Я сегодня, между прочим, не завтракала! – снова надулась Ирка. – Проспала, в школу летела как сумасшедшая, потому что некоторым… – она выразительно поглядела на Таньку, – вчера полночи приспичило рушники вышивать!

– Все дни перед Рождеством расписаны – каждый для своей магии! – наставительно подняла палец Танька. – На святую Варвару вышиваются самые сильные обереги! Неужели ты не понимаешь? Лучше один день потратить на вышивание, зато пото-ом… – мечтательно протянула она. – Вот представь, наедет на нас очередная злобная ведьма, а у нас оберег готов! На отвращение болезней или на защиту от напастей. Или просто на счастье-достаток…

Ирка молча поднялась и вытащила из шкафа то ли очень узкое полотенце, то ли широкую ленту с грубо обчиканными ножницами краями.

– Скажи, пожалуйста… – вкрадчиво поинтересовалась она, – от какой конкретно напасти может оберечь вот это? От массовой агрессии потрошеных куриц во главе с обожравшимся колобком?

То, что ярко-алой ниткой было вышито на полотенце, напоминало не куриц, пусть даже потрошеных, а скорее взбесившихся тараканов. А вот колобок и впрямь присутствовал – вроде бы по центру, хотя и с легким перекосом вправо. Поперек физиономии у него красовалось нечто вроде кривой кровожадной ухмылки, будто он только что съел зайца с волком и лисой закусил.

– Это не колобок! – обиделась Танька. – Это символ солнца! И петухи… – еще немного поглядела на обтерханную тряпку и наконец согласилась: – Ладно, вышивание – действительно не самая сильная моя сторона. Зато борщ я сварила очень даже нормальный, по кулинарной книге. – Она подтянула к себе рюкзак и вытащила из него банку с булькающей темно-красной жидкостью, расчерченной полосками капусты.

– А у меня к нему пампушки с чесноком! – как лучшему другу, обрадовалась борщу Ирка.

– Это не для еды! – отдергивая банку от ее протянутых рук, высокомерно фыркнула Танька. – Это для гадания на свою долю! На судьбу! Быстро одевайся и пошли!

– Хорошо хоть бабка в свой санаторий укатила, – пробурчала Ирка, одной рукой пытаясь удержать завернутую в тряпки банку с борщом, а второй запереть рассохшуюся дверь старого дома. Гибко, как шелковая лента, кот просочился сквозь форточку в сад и теперь сидел на голой подмерзшей ветке, наблюдая за Иркиными усилиями, – лишь глаза в темноте мерцали ехидным желто-зеленым огнем. – Черта с два она бы нас ночью на улицу выпустила!

– Обязательно ночью! – убежденно сказала Танька. Девчонки зашагали по улице, мелкие камешки обледенелой грунтовки звучно хрупали под подошвами. – На перекрестке дорог поставить борщ или кашу и прокричать: «Доля, доля, иди до мэнэ вечеряты!» – она человеком обернется и начнет есть, вот и увидим, симпатичная судьба или паршивая какая! А еще по дороге первого встречного надо спросить, как его зовут – так и будущего мужа звать будут!

– Встречных пока не наблюдается, – пробормотала Ирка, оглядывая совершенно пустые, погруженные в темноту улицы. Фонарей в их балке сроду не водилось, лоскуточки света падали только из редких освещенных окон. В морозном воздухе попахивало помойкой и приближающимся Новым годом. – Этот перекресток тебе сойдет? – останавливаясь на углу двух кривых улочек, спросила она.

– Наверное, – согласилась Танька. Решительно выбралась на самую середину дороги и принялась выпутывать из тряпок свою банку.

Плотная крышка отошла с тугим чмоканьем…

– Ай! – от толчка банка дернулась, и горячий борщ плеснул Ирке на руку. Хорошо хоть не кипяток. – А греть его было обязательно? – посасывая палец, пробубнила она.

– От доли, которая на холодный борщ согласится, я сама убегу, – резонно возразила Танька.

Стоя над банкой, девчонки нерешительно переглянулись. Забивая все остальные запахи, в воздухе одуряюще пахло горячим борщом.

– Давай ты, – подталкивая Таньку локтем, почему-то шепотом сказала Ирка.

– Ну давай, – смущенно согласилась Танька. Вытащила из кармана ложку, аккуратно уложила поверх банки. Потопталась, нервно сцепив пальцы, точно собирающаяся запеть детсадовка. – Доля. Доля… гхм… кха-кха… щас… вот… Доля-доля! Иды до мэнэ вечеряты! – так, что, наверное, до проспекта донеслось, проорала она.

За соседним забором залаял переполошенный пес.

– Интересно, если сейчас сосед с берданкой выскочит – это и будет наша с тобой доля? Одним залпом обеих, – ковыряясь в ухе, спросила почти оглохшая Ирка.

– Молчи! – цыкнула Танька, напряженно вглядываясь в темноту.

Никого. Вокруг по-прежнему тихо. Наконец невдалеке послышался рокот мотора, и по грунтовке заскользили желтые конусы фар.

– По крайней мере твоя доля на машине едет, – чуть подрагивающим голосом заключила Ирка.

Из-за угла светлым призраком вырулил белый «БМВ».

– На подержанной! – приглядевшись, разочарованно протянула Танька.

Девчонки неподвижно стояли посреди дороги, жадно всматриваясь в надвигающуюся из темноты машину. Очень-очень медленно, переваливаясь, как всегда ездили по их дороге, «БМВ» приблизился… Сбросил скорость и остановился. Темное на светлом – боковое стекло беззвучно поползло вниз, открывая еще более темный провал салона. Девчонки зачарованно подались навстречу загадочным глубинам…

Дядька лет пятидесяти высунул из окна лысую голову. Некоторое время все трое молча пялились друг на друга – дядька на девчонок, те на него.

– Девки, – наконец задушевно сказал дядька. – Вы чего с борщом на проезжей части делаете?

Ирка сдавленно хрюкнула и, схватившись за живот, согнулась пополам от беззвучного хохота.

– Я… Мы… В общем… – забормотала Танька, похоже, насмерть озадаченная вопросом своей предполагаемой «доли». – Извините, а как вас зовут? – наконец выпалила она, видно, решив выяснить хотя бы имя будущего мужа.

Дядька тяжко вздохнул:

– Видите ли, девочки… Я родился в 1961 году. Мой папа был в таком восторге, что Гагарин полетел в космос…

– Вы Юрий? – подпрыгивая от нетерпения выпалила Танька.

– Если бы! Я – Уюркос. Сокращенно от «Ура, Юра в космосе!». Уюркос Петрович, – уныло закончил он.

Этого Ирка уже не могла выдержать. Она повисла на заборе, подвывая от хохота.

Похрустывая шинами по грунтовке, «БМВ» тронулся с места и, аккуратно миновав застывшую над борщом Таньку, покатил прочь.

– Уюркос Петрович на подержанной «бэхе»! Спасибо за такую долю! – потрясая кулаками, выпалила Танька и со всей силы пнула банку. Кроваво-капустной струей борщ выплеснулся на грунтовку.