Стремясь завоевать ее любовь, он как-то незаметно потерял самостоятельность и независимость, а вместе с ними — уверенность в себе. И если говорить положа руку на сердце, ничего не добился. Он чувствовал, что она оценивает людей по своей ценностной шкале, по каким-то одной ей известным показателям, и здесь он проигрывает аморфному пьянице Спиридонову, афористичному Хлыстунову, всем этим толянам, аликам, сашам, Викторам, которых он считал никчемными, нестоящими людишками.

Подошло время очередной региональной конференции по проблемам передачи информации, которая в этом году проводилась на базе их института.

— Готовься, будешь знакомиться со своим научным руководителем, — сказал Элефантов Марии.

Та умела переключаться быстро и несколько дней прилежно сидела над теми материалами, которые он для нее подготовил. Эдик, Толян и остальные исчезли как по мановению волшебной палочки, резко уменьшилось число телефонных переговоров.

«Может же, если захочет!» — умилялся Сергей и с радостью разъяснял Нежинской непонятное. У него создавалось впечатление, что непонятно ей больше, чем она показывает.

Общий интерес, темы для разговоров сделали свое дело: за эти дни они опять сблизились, точнее, Мария держалась так, будто никакого охлаждения отношений не было. Снова они вместе шли с работы, оживленно болтали, обсуждали предстоящую конференцию.

— Вообще-то я боюсь, — призналась Нежинская. — Как подумаю о встрече с профессором, становится не по себе…

— Почему? Карпухин очень доброжелательный, мягкий человек.

— Да я не о том! — Она досадливо взмахнула рукой. — Я же ни черта не знаю, а тут надо будет что-то обсуждать, отвечать на вопросы…

Это беспокоило и Элефантова. Он сам чувствовал, что форсирует события, не просто подталкивает Марию, как когда-то обещал, а тянет ее за собой со скоростью большей, чем та, на которую она способна. Но иного пути расшевелить ее он не видел. Ничего, втянется.

Мария произвела на Карпухина благоприятное впечатление. Он одобрил план диссертации, а прочитав статью, посмотрел на Нежинскую с интересом.

— Вы мыслите в унисон с Сергеем! Смело, масштабно, перспективно! Мы это обязательно опубликуем в следующем же сборнике. Кстати, почему бы вам не выступить на конференции с сообщением?

Мария удрученно покачала головой.

— Я сейчас нездорова. Недавно перенесла сотрясение мозга и никак не оправлюсь…

«И все-таки она артистка», — Элефантов подумал без осуждения, как об отвлеченном факте, ведь сейчас, в данный момент и в данной ситуации, это ее качество было для него неопасным.

Официально день конференции считался рабочим, но поскольку часть сотрудников выступала с докладами и сообщениями, а часть — обеспечивала организацию быта и досуга приезжающих участников, в лабораториях оставалось не так уж много народа.

— Ни пуха ни пера, — напутствовала Мария Элефантова, который, как всегда, в последнюю минуту просматривал тезисы докладов. — Желаю удачно выступить.

— Придешь послушать?

Она секунду помолчала, как бы прикидывая что-то.

— Пожалуй, нет. Чувствую себя неважно, а вечером — внутривенные вливания.

Нотку неискренности в ее голосе могло уловить только обостренное восприятие Сергея. Или его непомерно развитое и подозрительное воображение?

Выступил Элефантов успешно. Его засыпали градом вопросов, он отвечал быстро, коротко, точно, жалея, что в зале нет Марии.

Когда объявили перерыв, он незаметно ушел и вернулся к себе. В секторе оставался один Спирька. На стуле Марии висела ее сумка, которая для начальства должна была изображать, что она на минутку вышла, а на самом деле означала, что она еще зайдет в конце дня.

Элефантов сел за свой стол. Непредвиденное отсутствие Марии взволновало его. Почему она не сказала, что собирается уходить? Где она? Когда-то давно его эти вопросы не беспокоили. Сейчас же каждая отлучка Марии вызывала тревожное неприятное чувство. И ревность. Ведь теперь он любил ее. И знал, что может стоять за этими отлучками, короткими безобидными переговорами в коридоре, телефонными звонками.

Элефантов никогда не ревновал жену. Во-первых, она не давала повода, а во-вторых, он наверняка знал, чувствовал, что для нее другие мужчины просто не существуют. В Галине он был уверен. В Марии — нет. Да и о какой уверенности может идти речь, если она сама прямо и недвусмысленно сказала, что не собирается принадлежать только ему!

Зазвонил телефон, Спирька взял трубку.

— Марии нет. Нет, сегодня ее уже не будет.

Тревога Элефантова усилилась. Спирька, очевидно, догадывался, где она. И вид у него весьма хмурый. Значит…

Болезненно восприимчивая, саднящая интуиция Элефантова отчетливо воспринимала исходящие от пустого стула Нежинской и оставленной для маскировки сумки волны чего-то предосудительного, нечистого, стыдного. Шевельнулось побуждение поехать к ней домой, но тогда предполагаемый позор мог стать явным. Сергей почувствовал опустошенность и бессилие. Непривычные чувства — он всегда был уверен в себе, — но в последнее время ощущаемые все хуже.

Он ушел с работы, но на конференцию не вернулся и пошел домой. Есть не хотелось, с трудом заставил себя выпить чаю и проглотить кусочек хлеба с маслом. Галина всегда готовила к его приходу вкусный ужин. Как она сейчас? Что сказала Кириллу? Надо проведать его, но стыдно… И следует оформлять развод… столько лет прожито, зачеркнуть без боли невозможно… Терять всегда больно… А что приобретаешь взамен? Марию?

Как умный и дальновидный человек, Элефантов понимал, что с Нежинской у него ничего не получится. Но это понимание оставалось глубоко в подсознании, всплыть и оформиться в четкую мысль он ему не позволял. Также, как не допускал в сознание много других трезвых и правильных мыслей, касающихся Марии. Можно даже сказать, что применительно к ней он утрачивал и ум, и дальновидность. Правда, не до конца.

Галя и Мария… Одна думала о работе и семье, вторая — только о себе, тряпках, развлечениях. Одна любила его преданно и самоотверженно, для другой он всего лишь один из многочисленных «друзей».

Зато волосы у Марии пахнут лесом, любые связанные с ней пустяки будоражат все его существо, а каждая встреча с ней для него — праздник. Даже ее одежда кажется ему особенной и необыкновенной.

Элефантов вспомнил, что три года назад был равнодушен к Марии. Надо же! Как это могло быть? А может, так оно лучше? Ведь любовь принесла ему постоянную горечь, терзания, боль. А в равнодушии крылись спокойствие и неуязвимость!

Он задумался. Нет, без чувств к Нежинской он был беднее.

Тишину нарушила трель телефона.

— Добрый вечер.

Мария!

— Здравствуй, Машенька!

Тревоги, сомнения, переживания, подозрения и боль исчезли без следа.

— Ты меня искал?

В конце дня она звонила на работу, и Спирька, как дрессированный попугай, пересказывал, кто ею интересовался.

— Да, заходил.

— Неважно почувствовала и пошла домой полежать. Сейчас ведь мне на капельницу.

— Бедный малыш!

Элефантов искренне жалел ее.

— Как твой доклад?

— Нормально. Жаль, что тебя не было.

— Ничего, ты же можешь прочитать его специально для меня?

— Конечно. Приходи завтра в гости.

— Хорошо.

Элефантов от радости подпрыгнул на стуле. Сейчас ему казалось, что все недавние сомнения не стоят выеденного яйца.

Он с трудом дождался следующего дня, после работы томился, ожидая звонка в дверь. Мари" запаздывала. С улицы донесся замысловатый автомобильный сигнал: фа-фау-фау! Он вышел на балкон. Мария переходила улицу, а на противоположной стороне стояла украшенная разными побрякушками «Лада», шофер которой — молодой усатый парень — высунулся в окно и пытался привлечь ее внимание не только фасонистым сигналом, но и гортанными криками. Мария не реагировала, и «Лада» тронулась с места.

— Чего же ты опаздываешь, я заждался, — он поцеловал Марию в гладкую пахучую щеку.

— Спиря увязался. Шел до самого дома. Там я с ним распрощалась, подождала немного — и в машину.