Устроив последнюю развилку на его жизненном пути, судьба не оставила времени на размышление, словно желая испытать волю, хладнокровие, быстроту реакции и отработанность рефлексов перед лицом смерти — как в поединке на высший дан.

Как раз в это время подобие такого поединка проходило в квартире Габаева. По силе противники были равны, Гришка превосходил техникой, Кулаков — жестокостью. Пропустив два удара, один из которых сломал ему ребро, он взревел и нацелил в низ живота противника сокрушительный выпад ногой, способный порвать кишечник и разорвать мочевой пузырь, но Габаев каменным блоком расплющил ему щиколотку, при этом вывихнув себе кисть.

Окончательно озверев от боли и ярости, бывшие учитель и ученик, хрипло рыча, бросались друг на друга, в пустой комнате гулко отдавались удары, то глухие, то хлесткие — в зависимости от того, куда они приходились. Лица превратились в кровавые маски, из перекошенных ненавистью ртов вперемешку со сгустками кровавой слюны и ужасающими ругательствами вылетали обломки зубов.

С сухим треском сталкивались кулаки, хрустели, ломаясь, пальцы. Кулаков понес большой урон: уже хрястнула ключица, и он почти перестал владеть левой рукой, удар «железный молот», частично блокированный, от которого лопнула барабанная перепонка, послал в нокдаун, он с трудом держался на ногах и начал понимать, что через несколько минут Гришка его добьет.

На глаза попались увесистые гетинаксовые палочки на короткой, в два кольца, цепочке, с которыми хозяин квартиры по утрам отрабатывал боевые упражнения. Кулаков почувствовал прилив сил и, уклоняясь от очередного удара, прыгнул в сторону, чуть не потерял равновесие, но все же дотянулся, и изуродованные пальцы намертво обхватили коричневую полированную поверхность.

Работать с нунчаками по-настоящему он не умел, махнул, как кистенем, и достал: тошнотворный звук, словно палкой по тыкве, Габаев уже без сознания всплеснул руками и с грохотом рухнул во весь рост, зацепившись виском о подоконник.

Но это никакого значения не имело, потому что Кулаков с остервенением молотил его напоминающим цепь орудием, не выбирая куда, стараясь только, чтобы получилось сильнее: эксперты насчитают на трупе сто четырнадцать повреждений, из которых двадцать шесть являлись безусловно смертельными…

Но вернемся к Колпакову, вцепившемуся побелевшими пальцами в руль вышедшего из повиновения автомобиля. Он не знал, что Гришка Габаев убит в схватке, которые сам так любил живописать, хотя происходила она не в темной фанзе, а в его собственной комнате, стилизованной под келью буддийского монастыря.

Он не знал, что убийство всколыхнет общественное мнение, породит очередную волну возмущения жестокостью и неприемлемыми у нас принципами карате.

И уж, конечно, он не знал, что спустя неполных три года Спорткомитет СССР упразднит чужеземный, не прижившийся на нашей земле вид единоборства.

Все это Колпакова сейчас не интересовало. Самыми важными для него стали будничные и прозаические детали, которым обычно уделяется минимальное внимание: сколько машин впереди, освободится ли перекресток, нет ли встречного транспорта на левой полосе.

На все у него оставалось пятьдесят секунд, даже уже чуть меньше.

Быстро приближалась россыпь тревожных сигналов, предостерегающих, уговаривающих, заклинающих: стоп, стоп, стоп…

Внизу, на перекрестке, неуклюже разворачивался панелевоз.