Силы были явно не равны. Промчавшись вслед за хозяином через прихожую, я увидел, как подозреваемый выскочил из дома, налетел на Малика, опрокинул последнего на спину и, подобно великану из мультфильма, буквально втоптал офицера в землю, оставив на его щеке отпечаток кроссовки «Найк». Попытка несчастного объявить злодею, что он под арестом, успеха не имела. Здоровяк Боуэр сбегал от нас и раньше, и я, конечно, обошелся с новичком-напарником несправедливо, но тот случай запомнился мне потому, что Малик не сдался. Застигнутый врасплох и поверженный, он ухитрился схватить беглеца за лодыжку и не отпускал, хотя Боуэр и тащил его за собой по саду, отчаянно стараясь сбросить настырного слугу закона. В конце концов верзила потерял равновесие и упал, к радости всех присутствующих, но Малик разжал объятия, только когда мы надели на арестованного наручники. Помню, я еще подумал, что не многие полицейские способны на такую самоотверженность. Потом Малику пришлось отправиться в больницу, где ему наложили пару швов, и хотя я так и не извинился за то, что поставил его, так сказать, на линию огня — а он ни разу не высказал претензий, — мое отношение к нему изменилось к лучшему.

Во сне события того холодного зимнего утра четырехлетней давности повторились с абсолютной точностью, за исключением эпилога. Выйдя через заднюю дверь в сад и увидев Малика, держащего Боуэра за ногу, я выхватил пистолет и начал стрелять. Я выстрелил четыре или пять раз и убил грабителя на месте, но одна пуля отклонилась и попала моему другу в голову. Он даже не вскрикнул, а просто завалился набок и затих. Точь-в-точь как Билли Уэст. Потом все остановилось, и полицейские взяли меня за руки, словно собирались арестовать, а я только стоял и смотрел на то, что сделал. От продолжения меня спасло пробуждение.

Не знаю, как интерпретировал бы сон специалист, но мне смысл послания был абсолютно ясен. Я понял, что обречен на вечные мучения, если не сделаю что-то для Малика. Какие бы аргументы ни приводил Томбой — а их набиралось немало, — я просто не мог оставить все как есть.

Всю следующую неделю я регулярно проверял Интернет, надеясь наткнуться на сообщение о прорыве в расследовании дела Малика. Я просматривал попадавшиеся под руку газеты. Ничего. Никаких новостей. И чем дальше, тем больше я убеждался в том, что со смертью Билли Уэста оборвалась последняя ниточка, которая могла бы привести к убийцам моего друга. Я по-прежнему жил в тропическом раю, любуясь каждый день одним и тем же чудесным пейзажем, а в это время Малик гнил в могиле, Лес Поуп подсчитывал доходы, а тот, кто хотел уничтожить моего бывшего коллегу, расхаживал на свободе.

Я хотел выяснить, за что его убили. Что такое узнал или сделал Малик, что столкнуло его с кем-то из клиентов Поупа, с теми самыми людьми, которые заказали и Билли Уэста? Несомненно, это были люди влиятельные, имеющие доступ к источникам информации; люди, считавшие, что они могут делать все, что им только заблагорассудится.

Я хотел найти их.

Найти и убить.

Я понимал, чем чревато возвращение на родину, понимал, чем рискую, но знал — ничего невозможного нет. Прошло три года. Много воды утекло. Общество узнало других убийц. После двенадцатого сентября появились новые угрозы. В мультимедийном мире три года — это целая жизнь, и Деннис Милн, полицейский-киллер, уже стал частью далекого прошлого, воскрешать которое никто не горел желанием.

Итак, я принял решение.

В среду вечером, через двенадцать дней после смерти Билли Уэста, после получения второй половины суммы по контракту, я нашел Томбоя за столом в погруженном в темноту, опустевшем ресторане. Мой партнер смотрел в сторону моря. Перед ним стояла недопитая бутылка «Сан-Мигеля». Вечером Томбой работал в баре, а значит, не пил. Возле стойки полировал стаканы Жубер. Можно было бы выпить, но я не стал. Я подошел к Томбою, сел рядом и сказал, что собираюсь домой.

Он устало покачал головой и посмотрел на меня с горьким разочарованием. Глаза его погасли, на лице проступили морщинки, которых я раньше не видел, черты обострились — мой партнер как будто состарился вдруг лет на пять. Томбой попытался было пустить в ход старые аргументы, но сам же остановился, поняв, что все уже решено, и только махнул рукой и обозвал меня долбаным идиотом.

— Посмотри, что у тебя есть здесь! Оглянись!

Я оглянулся.

Ночь выдалась тихая и ясная. Над головами покачивались и шелестели под нежным ветерком листья кокосовых пальм. Разбросанные по роскошному черному куполу неба, сияли и перемигивались звезды, затмевая тусклые огоньки далекой Манилы. Море нежно и чуть слышно накатывало на берег; в такт волнам поскрипывали возвращающиеся домой лодки; со стороны деревни доносился отрывистый, но приглушенный расстоянием лай собаки и негромкие восклицания засидевшихся картежников. Это был рай, но в данный момент я не хотел рая. Я вдруг поймал себя на том, что устал от хорошей погоды. От полезной, здоровой пищи. Я хотел пережаренной рыбы с пересоленными чипсами.

— Я знаю, Томбой. Знаю, что у меня есть. Но и ты знаешь, в каком я положении и почему это делаю. Мне нужны деньги. Моя половина из тех, что мы получили по контракту. Когда закончу с делами в Лондоне…

— Если закончишь, — перебил меня Томбой. — Вот о чем надо думать. Ты ведь можешь и не вернуться. Я рассказывал тебе о Поупе. Его голыми руками не возьмешь. У него связи. Он знает отчаянных парней. Не связывайся с ним. Послушай меня, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Когда закончу в Лондоне и вернусь, то вложу все, что останется, в бизнес. Но я не знаю, сколько времени понадобится…

— Ты меня не слушаешь.

— Слушаю, но я все обдумал. И ты знаешь, какой я упрямый.

— Слишком упрямый.

— Может быть. Но другим мне не стать. Билет заказан на пятницу. Вылетаю из Манилы. Задерживаться не буду, вернусь при первой же возможности. Может быть, через несколько дней. Может быть, через несколько недель. Буду на связи.

Томбой шумно вздохнул и снова покачал головой.

— Будь осторожен. Знаю, ты считаешь себя крутым парнем. Во многих отношениях ты и впрямь крут, но всегда найдутся покруче. Не хотелось бы, чтобы ты встретился с такими.

Я кивнул:

— Спасибо за совет.

Он начал говорить еще что-то, но остановился и просто пожелал удачи.

Я ответил, что она мне не понадобится, но в душе понимал — без нее не обойтись.

Часть вторая

В жестоком городе

Глава 8

Ветер хлестнул по лицу ледяной плетью, стоило мне выйти из здания аэровокзала в Хитроу — в легкой курточке и рубашке. Англия. Начало декабря. Пятница. Семь часов вечера. В нескольких ярдах от меня, за панелями, защищающими вход от буйства непогоды, с неба лил дождь. В полумраке медленно ползли машины.

Англия зимой. И о чем только я, черт возьми, думал, возвращаясь сюда?! Во время полета мне едва удавалось сдерживать волнение; перспектива встречи с родиной после долгой разлуки затмевала вполне законное сомнение — как-никак я возвращался отнюдь не ради приятных встреч с прошлым. Теперь, однако, градус энтузиазма быстро падал вместе с температурой остывающего тела. Я трясся от холода, чувствуя себя настоящим туристом — одиноким, неподготовленным и никому не нужным. Надо было как можно быстрее добраться до тепла. Диктор в аэровокзале объявил, что экспресс до Лондона временно не ходит из-за аварии в Хоунслоу — скорее всего какой-нибудь эгоист-придурок бросился под поезд, — поэтому я присоединился к очереди на такси, очереди, состоящей из таких же дрожащих, несчастных, промокших путешественников. В какой-то момент мной овладела паранойя — а вдруг я наткнусь на кого-то, кто меня помнит? — но ее тут же отодвинула уверенность в надежности маскировки. В конце концов, на контроле ни у кого вопросов не возникло. Я протянул свой паспорт на имя Маркуса Кейна, удостоился короткого взгляда, и на том испытание закончилось. Никто даже не посмотрел на меня еще раз. Я вернулся.