– Я завтра буду в штабе, попробую поговорить... Может, удастся перетащить тебя ко мне... Чижик отрицательно покачал головой.

– И не вздумай. У меня на всю жизнь волчий билет выписан. Только себе навредишь. Давай о другом. Помнишь Гаевского?

– Еще бы! Он использовал замечательные образы для примера курсантам! Разве такое забудешь! Давай еще по чуть-чуть...

Небольшого роста, с пышными усами, курсовой офицер капитан третьего ранга Гаевский выделялся в училище двумя особенностями: он курил трубку и в любых ситуациях ставил в пример своим подопечным тех, кого вряд ли говорливый замполит рискнул бы привести на встречу с личным составом.

Занятия по гребле. Свинцово-серый Финский залив, волна два балла, голые по пояс первокурсники, задыхаясь, ворочают массивными веслами, вытягивая тяжеленный ял против пронизывающего ветра. Гаевский на корме, в дождевике с натянутым на лоб капюшоном, одной рукой держит ручку руля, второй – неизменную трубку. Время от времени сплевывает в плещущую под ногами воду, потому что традиция запрещает плевать в море, и горестно произносит:

– Ну кто же так гребет? Если блядей с Невского привести, они и то лучше грести будут!

Или физподготовка. Подтягивание на перекладине. Кто пятнадцать, кто двенадцать, кто десять раз. Гаевский мрачно затягивается, медленно выпускает в сторону струйку дыма.

– Ну кто так подтягивается? Если блядей с Невского привести, они и то больше подтянутся!

Примеры не отличались разнообразием. Если верить аполитичному курсовому, то бляди с Невского лучше стреляли, боролись, плавали с аквалангом, знали астрономию и штурманское дело, чем курсанты элитного училища подводного флота. Только когда дело касалось политзанятий, Гаевский изменял себе. Начнет было привычным скорбным тоном:

– Шелковский, кто же так Ленина конспектирует? Если...

Тут он обрывал себя на полуслове, откашливался и заканчивал фразу нейтрально:

– Возьми у Чижика тетрадку и посмотри, как он сделал...

Так и Чижик удостаивался чести выступить образцом для подражания. Он действительно учился лучше многих сокурсников, и Шелковский почти всегда скатывал у него задачи на самоподготовке. Сейчас он вспомнил об этом, и чувство неловкости усилилось.

– А помнишь ту рыжую?

Симпатичную молодую деваху они подцепили как раз на Невском, она выглядела довольно скромно и совершенно не походила на тех особей, которых выставлял образцом в воспитательной работе капитан третьего ранга Гаевский. На всякий случай ее пригласили выпить вина, она, к некоторому удивлению неопытных еще курсантов, не отказалась, потом легко согласилась зайти на квартиру одного из однокашников, которая частенько использовалась их взводом в амурных целях.

Шелковский проявлял большую инициативу, и Чижик лег на диване в соседней комнате, с удивлением слушая, как скрипят пружины кровати и повизгивает рыжая скромница. Еще больше он удивился, когда ночью услышал шлепанье босых ног и горячее девичье тело скользнуло к нему под одеяло.

Утром удивились оба: прощаясь, одетая и аккуратно подмазанная девчонка буднично сказала:

– Ну что, мальчики, по четвертаку найдется?

Они выгребли карманы и наскребли сорок один рубль.

– Последний не беру, – проявила благородство рыжая, возвращая рубль обратно. – Может, вам на что-то пригодится.

В очередной раз Чижик и Шелковский удивились через неделю, и деньги им действительно понадобились для лечения стыдной болезни у частного врача. Пришлось занимать у Гаевского, скрывая причину, – за аморальное поведение вполне могли отчислить из училища. Тот глянул с интересом, но деньги дал и ничего не спросил, за что парни были ему весьма благодарны.

– А кто ее высмотрел? – неожиданно спросил Чижик, и кап-два должен был признать, что он. Муки совести усилились.

– Я завтра обязательно поговорю в штабе, – повторил Шелковский, желая хоть как-то загладить вину перед однокашником. Тот махнул рукой.

– Брось! А помнишь...

Морские офицеры предавались воспоминаниям до глубокой ночи. На другой день им предстояло отправляться к местам службы, и они не могли предположить, при каких обстоятельствах сведет их судьба в следующий раз.

Капитан милиции Шерстобитов возвращался домой в хорошем настроении. День прошел удачно. Он направил две машины кирпича в Рузу, где начато выведение второго этажа капитанской дачи, получил пятнадцать «лимонов» от Эдика и туг же отдал их Акопу: пусть купит товар, расторгуется и вернет уже двадцать пять. К тому же дожал через «подучетный контингент» кидал из «Черри-банка», завтра отдадут Татьянины пять «лимонов» – деньги вроде и небольшие, а девчонка будет рада и убедится лишний раз в могуществе своего любовника... Завтра сложный день – надо забрать приготовленную для него "аудио, оформить все документы да выйти на Мособладминистрацию насчет подводки газа к даче, а тут еще совещание по итогам текущей работы, надо с утра сварганить справку...

Перламутровая «девятка» мягко остановилась у подъезда. Он хотел есть, поэтому решил вначале забежать домой, а потом отогнать машину на стоянку. Неудобно все это, надо пробивать вопрос с гаражом... Но некогда, рук не хватает на все сразу...

– Здорово, Коля! – окликнул из темноты гортанный голос, и тут же мигнули фары невидимой машины. – Иди сюда, дорогой, дело есть...

Ильяс! Сердце капитана сжалось от нехорошего предчувствия, между лопатками прошел холодный озноб.

«Ерунда! – успокоил Шерстобитов сам себя. – Ничего он не знает, а подозревать может кого угодно...» Прижав левый локоть к телу и ощутив надежную твердость пистолета, он почувствовал себя спокойнее и уверенной походкой хозяина направился к окликнувшему его человеку. В конце концов, он всегда при исполнении служебных обязанностей, а в Москве ужесточен режим пребывания иногородних, и эти черные должны понимать, что к чему...

Стекла в «БМВ» Ильяса затонированы на семьдесят пять процентов, поэтому рассмотреть, сколько человек сидит внутри, было нельзя. Но капитан привык действовать осмотрительно, он подошел к двери водителя и, здороваясь, заглянул в открытое стекло. Кроме Бузуртанова, в машине никого не было, выглядел он мрачным и озабоченным.

– Наших ребят побили. Как получилось? Ты сказал – все нормально будет...

Закономерный вопрос, Ильяс не мог его не задать, а спокойный тон ввел Шерстобитова в заблуждение.

– Они неожиданно наскочили... Наши в подсобке сидели, ничего не успели сделать... Пока выбрались на улицу, тех и след простыл! Ничего, не уйдут.

– Это хорошо, – печально сказал Ильяс. – Ребят жалко. Шесть человек. Родители, жены, дети...

– Да, – так же печально согласился капитан. – Жалко.

– Кто это сделал? Нам знать надо. У нас закон мести. Прощать нельзя.

– Пока неизвестно. Скорей всего залетные. Как узнаю, сразу скажу.

– Хорошо. – Бузуртанов протянул перехваченную контрольной лентой пачку. – Здесь пять «лимонов». Чтоб быстрей узнал.

Шерстобитов привычно сунул деньги в карман. Там уже лежали перехваченные резинками стопки купюр, пришлось пошевелить пальцами, устраивая их половчее.

«Завтра же оплачу черепицу, – подумал капитан, – Теперь хватит. Пока привезут, пройдет время, как раз стены выведут».

Деньги усыпили бдительность и внушили уверенность, что его ни в чем не подозревают. На том и строился расчет Ильяса.

– Поедем, выпьем по рюмке, помянем ребят. Капитан замешкался. Когда не отказываешься сразу, все труднее найти правдоподобный предлог.

Перегнувшись вправо, Бузуртанов открыл дверь.

– Садись, дорогой. Кстати, я тебе хорошего сварщика нашел. Любой забор сварит, какой захочешь.

Обойдя автомобиль, Шерстобитов сел рядом с водителем, захлопнул дверцу. «Где выпивка, там и закуска, – подумал он. – Тоже удачно, не возиться с ужином».

«БМВ» резко рванул с места. Сзади ворохнулось что-то большое, и тонкая острая проволока, прокалывая кожу, обхватила шею. «Проволочная пила», – понял Шерстобитов. Он знал, что такой штукой легко отрезать голову, и даже видел несколько раз обезглавленные трупы.