Но Аделия боялась блаженных. Такие по темноте и безумию натравливают толпу на иноземцев, иноверцев или на эксцентричных старух, которых они объявляют ведьмами.

Она новыми глазами приглядывалась к Роже Эстонскому. Насколько опасен этот юродивый?

Может, это он балует на холме Вандлбери? Может, купаться в крови малолетних для него вошло в привычку?

Время для разговора с ним еще не наступило, но в списке подозреваемых Роже пока что на одном из первых мест.

В скопище пилигримов Роже не узнал лекарку. Равно как и настоятельница Джоанна, которая прошествовала мимо Аделии к воротам.

Приоресса была одета для верховой езды и на руке держала кречета. Одни пилигримы хохотали и беззлобно кричали ей вслед «ату, ату!», другие почтительно кланялись и желали благополучной охоты.

Настоятельница Джоанна имела вид решительной и строгой особы. Казалось, под началом этой мегеры монастырь должен был поражать если не богатством, то хотя бы порядком и чистотой. На самом же деле вокруг церкви рос бурьян, крыши строений зияли дырами, а застиранные облачения монашек оскорбляли взор аляповатыми заплатками и грязными подолами. Манерами и языком святые девы могли соперничать с солдатами.

Аделия могла только гадать, куда деваются деньги богомольцев. Ведь на маленьком мученике Петре монастырь неплохо зарабатывал уже который месяц. На починку строений или благотворительность доходы явно не идут. Нет тут ни богадельни, ни странноприимного дома. Никто не трудится напоить или накормить пилигримов, а ночевать их отсылают в городские постоялые дворы.

Однако и большинство странников составлял неприхотливый народ — такие и под открытым небом ночуют. Женщина на костылях хвасталась, что она уже прикладывалась к святыням в Кентербери, в Винчестере, в Валсингэме, была на могилах святого Эдмонда и святого Альбана. И каждый раз пешком, на клюках! Этот ангел терпения и упрямства и сейчас улыбался: «Говорят, святой Петр хотя и малолетний, но творит истинные чудеса. У меня, калеки, вся надежа на него! Ежели его распяли, как и Спасителя нашего, тогда Иисус на небе должен к его просьбам ухо иметь!»

Глаза Аделии вдруг наполнились слезами. Бесхитростные слова калеки тронули ее. Да, если святой Петр на небе и рядом с Христом… пусть он замолвит словечко за эту несчастную нищую и многострадальную страну — за всех страждущих и калечных… Она поймала себя на том, что молится. С ней это редко случалось.

Аделия вошла в церковь. Внутри она была такой же убогой, как и снаружи. У входа сидела монахиня и записывала в книгу отзывы пилигримов о чудодейственной силе мощей.

Бледная пигалица как раз рассказывала, как ей полегчало от одного прикосновения к святым костям.

Сзади на Аделию пахнуло смрадом — за ней в церковь ввалился Роже Эктонский. Даром что они были в святом доме, где не пристало орать, он развязно закричал:

— Ну-ка, женщина, говори народу правду! Проняло тебя иль нет? Чувствуешь крепость во всем теле? Чуешь, как Святой Дух вошел? Все грехи вымыло из тебя! И все хвори как рукой сняло! Так?

— Так, так, — слабым голосом подтвердила женщина.

— Чудо! Народ, слушай сюда, новое чудо! Еще одна исцеленная! Молитесь, молитесь сильнее! Святой Петр всем пособит, всем будет заступником перед Господом!

В церкви пахло опилками, которыми был присыпан пол. Пилигримы толпились в правом нефе, где была рака с останками святого Петра. Аделия пристроилась в конец небольшой очереди желающих приложиться к святым мощам.

У стены она заметила камень с надписью: «В лето 1138-е от Рождества Господа нашего, по изволению короля Стефана, золотых дел мастер Уильям Ле Мойн основал сию обитель во славу короля Генриха и за упокой его души». Это, возможно, объясняло нищету монастыря. Король Стефан долгие тринадцать лет воевал со своей кузиной Матильдой, которая в итоге победила и возвела на престол своего сына Генриха Второго. Обитель, воздвигнутая с одобрения лютого врага, не могла рассчитывать на пожертвования правящего короля и богатой знати, следившей за тем, куда ветер дует.

Из списка настоятельниц следовало, что Джоанна возглавила монастырь два года назад. Судя по состоянию церкви и обители, своими обязанностями она занималась без особого рвения. Очевидно, предпочитала охоту и верховую езду скучным будничным монастырским хлопотам.

Пока Аделия рассматривала нехитрое убранство церкви, очередь медленно сокращалась. Наконец перед ней осталась только одна пожилая супружеская пара. Когда они опустились на колени, у Аделии перехватило дыхание от волнения. Свет многочисленных свечей выхватывал из темноты нефа раку и склоненную возле нее скорбящую монашку с руками, сложенными для молитвы. «Как на картине! — подумалось Аделии. — Пьета. Богоматерь, оплакивающая Христа».

Аделия ощутила страстное желание верить. Здесь было место, где божественная правда могла вытеснить все сомнения из ее мятущейся души.

Супружеская пара на коленях вслух молилась. Их сын сейчас сражался в Сирии, и они просили святого Петра заступиться за него перед Господом и позволить юноше вернуться домой невредимым.

Аделия поймала себя на том, что тоже молится: «Дай мне, Господи, поверить в Тебя. Ниспошли простую и прочную веру, по которой я тоскую».

Супруги встали и отошли. Настал черед Аделии. Она опустилась на колени. Рака покоилась на невысоком каменном постаменте и теперь оказалась на уровне ее глаз. Это был очень большой позолоченный ларец, украшенный драгоценными камнями. На золоте мастер выбил несколько сцен из жизни мальчика: деревенские идиллии, мученическая смерть, вознесение на небо (вот куда ушли монастырские деньги!). Несущая стражу хорошенькая монахиня кротко и кратко улыбнулась Аделии — девушка была среди паломников из Кентербери и помнила иноземку.

— Молись, сестра, — сказала она с искренним чувством. — Святой Петр непременно поможет тебе.

В передней части ларца было окошко, заделанное тончайшим перламутром — можно было различить, что находится сразу за ним: на бархатной подушечке лежали косточки ладони, сложенной для благословения.

— Если хотите, можете поцеловать сустав его пальца.

Монахиня показала на стоявшую на раке украшенную золотом и драгоценными камнями дароносицу. В ее бок была инкрустирована косточка святого Петра.

Трапециевидная кость. Возвышенного настроения Аделии как не бывало. Она опять стала рассудительно-деловитым «доктором мертвых».

— Я заплачу еще пенни — дайте мне посмотреть на весь скелет, — сказала салернка монахине, которая стояла на коленях чуть поодаль от нее, с другой стороны постамента.

Та не моргнув глазом согласилась. Сняла дароносицу и открыла крышку ларца. В процессе ее руки оголились почти до локтя, и Аделия увидела багрово-синие синяки. Монашка заметила ее округлившиеся глаза, но только улыбнулась и, опуская рукава, обронила неопределенное «Господь милостив!».

«Господь, может, и милостив, — подумала Аделия, — но здешняя монастырская жизнь вряд ли сладка…»

Аделия встала с колен и, не спрашивая разрешения, схватила одну из толстых свеч, чтобы получше осмотреть раку. Очевидно, Петр при жизни был небольшого роста. Ларец был ему, как костюм не по росту — скелетик занимал половину пространства. За вычетом трапециевидной кости, которая была вделана в дароносицу, руки и ноги были в полной сохранности. Преодолев накат сентиментальных слез, Аделия холодно констатировала: ни одна из костей скелета не повреждена. Никто не вбивал гвоздей в руки или ноги мальчика. Никто не подвешивал его за ребра. То, что настоятель Жоффре считал раной от удара копьем в живот Петра, было скорее всего более или менее обычным разрывом ткани раздутого в воде разлагающегося тела. Живот попросту «треснул».

Только на костях таза были те же отметины, что она видела у других детей: следы хаотичных ударов неизвестным многогранным острым предметом.

Аделии понадобилось усилие воли, чтобы не протянуть руку и не вытащить пару костей для более тщательного осмотра. Это бы вызвало скандал. Но даже не прикасаясь к останкам, она сделала однозначные выводы.