—Войдите в дом всех законов и перестаньте тревожиться о дне завтрашнем. Торговцы, сколь бы могущественны они ни были, могут продать вам лишь ничтожную долю сокровища, лежащего в глубине пещеры, в душе каждого из вас. Они протягивают вам жалкую горстку генов, но в каждом человеке заключено все богатство двойной змеи, они продают вам средства связи и сообщения, но как же они жалки в сравнении с тончайшими и сияющими нитями космического полотна жизни.

Эти люди навязывают вам шумные, загрязняющие все вокруг себя машины, чтобы вы не попытались открыть для себя тайну изумительных способов перемещения по космической паутине. Они выставляют на торги уцененные желания, потому что не ведают истинной человечности.

Йенн вспомнил, как Пьеретта провела его в дом всех законов, где и он на несколько мгновений познал Царство, о котором говорил Христос из Назарета. Он тогда не смог до конца осознать все величие и значение этого события —два дня лихорадки совершенно лишили его сил. Когда Ваи-Каи приказал ему остаться с Пьереттой и Луизой, он воспринял как отлучение и наказание то, что было знаком особой милости. Без помощи Пьеретты он бы никогда не нашел заветную дверь, прошел бы мимо невероятного опыта, не познал бы связи с иным —истинным, объединенным —человечеством. Заметив, что Пьеретта наблюдает за ним, он улыбнулся в ответ и поднял на Духовного Учителя взгляд, исполненный нового, истинного доверия.

* * *

—Давно не виделись...

—Ты здесь с самого начала?

—Уже три дня. Мы сняли на двоих комнату. Цены в Манде кусаются...

—На двоих?

—С одним другом... Он гомосексуалист. А ты все такой же ревнивый, как я погляжу? Не бойся, на баб ему плевать.

Йенн улыбнулся. Он не стал оправдываться, хотя в его вопросе не было и намека на ревность или подозрение.

Буря воспоминаний разбудила в душе чувства, о которых он, казалось, и думать забыл.

—Ты не изменилась.

—Еще как изменилась. Ты ничего не заметил.

За исключением пополневшего и округлившегося лица, Йенн не замечал никаких особых изменений ни в прическе, ни в фигуре Мириам. Она подошла к нему, когда огромная толпа начала молча расходиться, а Ваи-Каи приблизился кждавшим исцеления людям. Больных и раненых принесли к подножию холма на руках —колеса инвалидных кресел увязали в грязи. "Я творю чудеса не за тем, чтобы меня принимали за того, кем я не являюсь, —часто повторял Духовный Учитель. —Я просто должен показать всем и каждому, что дом всех законов —это еще и дом безграничных возможностей". Людям, обвинявшим Ваи-Каи в том, что он таким образом поддерживает древнюю мечту о бессмертии, которую сюль страстно разоблачает в своих речах, он отвечал, что исцеление не есть обещание вечной молодости, но всего лишь возврат к равновесию.

Йенн медленно покачал головой, захваченный внезапным и необъяснимым чувством, едва не сбившим его с ног. Мириам распахнула куртку, показав ему свой округлившийся животик.

—Я беременна.

—Какой срок?

Несколько мгновений она колебалась. За ее спиной исцелившийся мужчина делал первые самостоятельные шаги на дрожащих, как у новорожденного жеребенка, ногах. Поляна, превратившаяся в месиво грязи, постепенно пустела, люди шли мимо застывших в оцеплении спецназовцев.

—С тех пор, как мы расстались. Я... я много месяцев не пила таблетки. Знаю, надо было тебе сказать. Я сомневалась, но решила его оставить, даже если ты не захочешь...

—Хочешь сказать, что...

—Ты скоро станешь отцом, Йенн.

Глава 32

После вселения в маленькую квартирку в X округе, куда отправили его Блэз и Кэти, Матиасу потребовалось десять дней, чтобы найти Хасиду. Его заслуги в этом не было. Он методично и неустанно обходил парижские больницы и клиники и однажды услышал —или ему показалось, что услышал, —как чей-то "голос" прошептал у него в голове: Субейран.

Матиас решил, что его кто-то окликнул, и замер на тротуаре, но на маленькой улочке никого не было: он стоял один среди припаркованных у обочины машин. Звуковая галлюцинация. Ладно, бывает. Матиас решил не обращать на "голос" внимания, но все повторилось, когда он обедал в индийском ресторане в проезде Бради, а потом в холле клинике Лила, и во время разговора с регистраторшей приемного отделения больницы Сальпетриер... "Голос" напомнил о себе, когда он ехал в вагоне метро на другой конец Парижа, он звучал, пока Матиас пробирался через толпу туристов на улице Бланш...

Субейран... Субейран... Субейран... Лейтмотив, как надоедливый комар, возвращался и жалил мозг.

На следующее утро, когда Матиас походкой сомнамбулы плелся в душ, его вдруг осенило. Он выдернул из-под телефона замызганный адресный справочник, нашел список больниц и клиник. Название одной из них сразу бросилось ему в глаза: Субейран. Специализированное заведение для больных в продолжительной коме.

Двадцатый округ, совсем рядом с кладбищем Пер-Лашез, если верить карте.

Он кинулся туда, забыв о душе и завтраке. Не спрашивая себя, откуда взялся этот внутренний голос.

Десять дней изматывающих и бесплодных поисков почти подорвали его веру, и он должен был немедленно проверить, чтб это —бред, ошибка или глупое совпадение.

Увидев перед собой обычный городской дом из тесаного камня, Матиас решил, что ошибся адресом. Небольшие таблички на верху одной из стен были единственным доказательством принадлежности этого здания к миру медицинских заведений: "Скорая помощь", "Родовое отделение", "Хирургия", "Неврология"... Войдя под арку во двор —он оказался неожиданно просторным, —Матиас увидел въезжавшие и выезжавшие машины скорой помощи и убедился, что нашел клинику Субейран.

Он не сомневался, что Хасиду поместили сюда под другим именем, но не знал, чтб будет говорить одной из сестер приемного покоя —метиске с золотистыми глазами и приветливой улыбкой. В узком, строгом и светлом холле посетителей было немного, и регистраторша —креольский акцент выдавал в ней уроженку Антильских островов —приветливо поздоровалась, всем своим видом выражая готовность выслушать и помочь.

—Добрый день! —произнес Матиас, улыбаясь самой открытой из своих улыбок. —Одну молодую девушку, ливанку, должны были перевести в вашу клинику дней двенадцать назад. Ей поставили диагноз нейровегетагивная кома... Следствие жестокого обращения.

—Назовите мне, пожалуйста, ее фамилию.

—Я знаю только имя —Хасида, но не уверен, что...

—Вы не член семьи, ведь так? Иначе знали бы фамилию.

Она смотрела на него настороженно и, пожалуй, недоверчиво, скрестив руки на груди и чуть напряженно улыбаясь, очень сексуальная в обтягивающем белом халате.

—Я... Понимаете... это я привез ее в больницу в Куломье. Там мне сказали, что ее перевели в вашу клинику.

Я пришел просто проведать Хасиду.

Медсестра покачала головой, наклонилась к компьютеру, и ее пальцы запорхали по клавишам. Сверившись с экраном, она подняла глаза на Матиаса.

—Мне очень жаль, мсье, но вашей Хасиды нет в списке пациентов нашей больницы.

—Подождите. Попробуйте... проверьте одно имя... Надия. Надия Хадеми.

Это имя вынырнуло из подсознания тем же манером, что и название клиники Субейран: его нашептал внутренний голос, словно кто-то овладел личностью Матиаса и подсказывал решение, как только возникала необходимость.

Он не задумывался об этом, захваченный желанием разыскать Хасиду, но теперь, в холле клиники, эти "намеки" начали его беспокоить.

—Надо же, как вовремя к вам вернулась память! —воскликнула регистраторша. —У нас действительно лежит Надия Хадеми, она в отделении коматозников. Пятый этаж, палата 512. Вы можете навестить ее, но помните —она не реагирует на внешние раздражители.

Когда Матиас постучал в дверь палаты, санитарка попросила его подождать: она заботливо обтирала тело Хасиды —или Надии? —одновременно массируя ее, чтобы попытаться разбудить (так она объяснила посетителю свои действия, после того как закончила и позволила ему войти).