Юсуф показал Матиасу дом и службы, представил его нескольким талибам и паздарам —кое-кто из них вместо приветствия одарил новичка проницательным высокомерным взглядом. В стойлах конюшен находился внушительный арсенал, который днем и ночью охраняли двенадцать вооруженных человек. Новенькие помповые ружья, пистолеты, базуки, минометы, взрывчатка, гранаты, патроны и холодное оружие грудами лежали у стен и в деревянных ящиках, пересыпанных пенопластовыми шариками.

Потом Юсуф указал ему его койку в одной из трех общих спален, оборудованных на чердаке. Остаток дня Матиас был предоставлен самому себе: он бродил по парку и коридорам здания, не забывая совершать ритуальные омовения и молиться одновременно с другими обитателями псевдофермы. Еду подавали в огромном, примыкающем к кухне зале, превращенном в столовую.

Женщины метались между столами, за которыми сидели вопящие и ругающиеся мужчины, не в силах угодить всем одновременно. Раззявив рты, как жадные птенцы, моджахеды крыли "сестер" за лень, медлительность, неловкость, явное нежелание трудиться во славу Аллаха.

Некоторые так усердствовали, что Матиасу казалось —кто-нибудь вот-вот вскочит на ноги и забьет насмерть одну из женщин.

—Не волнуйся за них. Как говорят у меня на родине: лучше столкнуться с мужчиной, который кричит, чем с тем, что действует.

Матиас поднял глаза на обратившегося к нему соседа по столу —высокого негра, родом то ли из Судана, то ли из Западной Африки —он не сумел определить его акцент. У него были огромные руки и ноги, по-паучьи цепкие пальцы, улыбка до ушей, высокий лоб, лицо без бороды и гладко выбритый череп. Бездонную глубину черных глаз подчеркивала безупречная белизна хлопковой галабии. Двухметровый гигант, словно выточенный из цельного куска эбенового дерева, был живым воплощением силы и изящества.

—А кто сказал, что я за них волнуюсь? —буркнул в ответ Матиас.

—Твои глаза. Они мне сказали. Новички всегда так реагируют.

—Как ты узнал, что я новичок?

Темнокожий гигант зашелся громким хохотом, и Матиасу на минутку показалось, что он вот-вот лопнет.

—Блондинчиков вроде тебя не так много в доме. Они приметные. Я —Хаким, приехал из Уганды.

—Малик.

—Француз?

—Русский по рождению.

Какое-то время они молча ели переперченное жаркое из баранины.

—Когда эти женщины надоедают афганцам и иранцам, они отдают их остальным, —снова заговорил Хаким, махнув рукой в сторону двух проходивших мимо них несчастных. —Можешь получить одну на ночь. Для этого отведены специальные комнаты. Просто запишись и очередь у Измаила, я вас познакомлю, если захочешь. Это будет тебе стоить двадцать евро. Двадцать евро за целую ночь —цена со скидкой!

Они закончили ужин в молчании, после чего большинство мужчин закурили и перешли к кофе, а немедленно задохнувшийся в дыму Матиас вышел в парк. Серебристый свет почти полной луны отражался в каплях дождя и лужах, блестевших в аллеях, подобно осколкам зеркала. Матиас снова ощутил отчаяние ночи, ту бесконечную, безмерную грусть, что всегда сопутствует умиранию.

Нежность и тишина ночи были обманчивы, как медоточивый голос принимавшего их с Юсуфом талиба, ее тепло грозило смертельным холодом, пустотой, которую человеческим существам никогда не удастся заполнить, она таила в своем лоне обещание всеобщего уничтожения —вне зависимости от расовой, религиозной, половой или возрастной принадлежности. Похожая на видение женщина в белом промелькнула в нескольких метрах от Матиаса, и ему показалось, что она ему улыбнулась. Очень скоро сумерки поглотили бледное видение.

—На эту я бы заглядываться не стал! —произнес чей-то низкий голос за спиной Матиаса. —Она принадлежит одному человеку —и надолго. Это одна из жен Али, он глава французской ячейки.

Угандиец Хаким выплыл из ночи и подошел к Матиасу.

С губы у него свисала сигарета. Он казался огромным, словно стоял на ходулях.

—Али не любит, когда смотрят на его женщин.

—Я ничего плохого не сделал, —бросил в ответ Матиас.

—Не ты здесь решаешь, что хорошо, а что плохо.

—Конечно нет, решает Пророк. Решает Коран.

Хаким с сомнением покачал головой.

—Не Коран — его толкователи.

—Мне почему-то кажется, что ты не всегда бываешь согласен с некоторыми интерпретациями Священной Книги, —рискнул высказаться Матиас.

—Меня послали сюда учиться, и первое, чему я научился, —это держать свое мнение при себе.

—Кто тебя послал?

—Мусульманские братья Уганды. Скоро мы будем готовы взять власть —с помощью Судана.

—Иранцы, афганцы... это ведь они руководят всеми исламскими революциями, разве нет?

Хаким затянулся сигаретой, выпустил из ноздрей два густых клуба дыма и оглянулся через плечо, прежде чем отвечать.

—Ты заметил, что среди нас есть американцы?

—Ничего удивительного. Это братья из "Нации ислама".

—Я бы сказал... что они скорее...

Еще раз украдкой оглянувшись, Хаким убедился, что никто их не подслушивает.

—...эмиссары американского правительства.

—Я думал, Штаты —наш главный враг, сам Дьявол во плоти.

—Этими баснями кормят прессу и народ. Американцы всегда блюдут только собственные интересы. А если им выгодно поддерживать исламскую революцию в каком-нибудь уголке мира, они это делают и плюют на все и на всех. Талибы никогда не пришли бы к власти без поддержки пакистанцев, читай —американцев.

Контроль за нефтепроводами, доставка нефти, понимаешь?

—Ая слышал, что... "Джихад" собирается забросать бомбами Дисней-парк.

—Это всего лишь слухи, они хотят пустить французскую полицию по ложному следу. Я думаю, секретные с пужбы лягушатников внедрили к нам крота.

Матиаса едва не вырвало от страха, судорогой свело низ живота, но он постарался дышать ровно и не выдать себя. Боевики маленькими группками выходили из дома, со смехом и болтовней углублялись в аллеи парка.

—Ты говорил об этом с другими?

Хаким пожал плечами.

—Кому я мог бы довериться? Афганцам? Иранцам?

Если ошибусь, кончу во рву с пулей в башке.

—Я думал, моджахеды не боятся смерти...

Крупное тело Хакима напряглось, глаза смотрели жестко, угрожающе.

—Умереть во имя Аллаха —это честь, умирать ради негодяев —ошибка! Я решил остаться жить и быть полезным моей стране.

—А почему ты веришь мне?

Взгляд угандийца на несколько долгих мгновений застыл на лице Матиаса.

—Я тебя не знаю, но ты кажешься мне чистым.

—Чистым?

Но разве ночь уже не приговорила человечество за го, что на Земле не осталось ни одного невинного челонека?

Глава 13

Надпись на перемычке над дверью гласила: "Общество святого Петра". Войдя, Марк поразился ветхости холла и на мгновение усомнился, не ошибся ли адресом. Хуже всего был запах —заплесневелые обои, моча, гнилые овощи, —он просто вопил о бедности и болезни. Здание приюта для ушедших на покой служителей Церкви располагалось в одном из тупичков XVII округa Парижа и в прошлые века наверняка было одним из самых великолепных особняков: тесаный камень, барельефы, статуи, черепичная крыша, внутренний двор с аркадами, фонтан, часовня с великолепными витражами. Дом безусловно стоил того, чтобы его владелец —ведомство Архиепископа Парижского —выделил часть денег из своего бюджета на реставрацию. Монахини в религиозных облачениях и в обычных платьях сновали по холлу, как деловитые пчелы. Церковь пользовалась любой возможностью сэкономить, так что сестры "за бесплатно" выполняли работу экономок, медсестер, сиделок, кухарок, горничных и садовниц...

Как сообщил Марку информатор ^ЕОУ", регулярно платили только врачам, гробовщикам и поставщикам продуктов, а в остальном надеялись на Божью помощь, оставляя на Его попечение водопровод, газ, электричество, протечки крыши, мокнущие стены, перекосившиеся рамы, отопление и вечно засоряющиеся туалеты.

Трудно было назвать милосердной Божьей сестрой регистраторшу —женщину лет пятидесяти, чьи щеки и подбородок так и источали несносную сварливость.