Она лежала в ванне и предавалась мечтам, пока вода не остыла. Тогда Бригитта вылезла, вытерлась, надела чистую одежду и вдруг поняла, что больше не хочет спать. Усталость исчезла, вода смыла ее без остатка. Бригитта даже есть не хотела, хотя сегодня не обедала и не ужинала. Все, что ей нужно было сейчас, — быть рядом с любимым, это воспринималось как голод, не тот голод, что утоляется пищей, а совсем другой, но ничуть не менее острый. Наверное, легендарные ночные кровопийцы так же страдают без холопской крови, как Бригитта сейчас страдает без общества демона Павла. Между ними зародилась великая любовь, такая любовь, которая не только понуждает разделять постель и плодить потомков, но и сливает души возлюбленных воедино, так, что путь судьбы одного становится путем судьбы другого. Судьба Бригитты влилась в судьбу Павла, как маленький ручеек вливается в большую реку, так, одна большая река, Бригитта точно знала, протекает в двух днях пути от замка, отделяя владения… Впрочем, кому какое дело, как зовут этих двух баронов? Грядет великое потрясение, великая зачистка, и все, что было до того, забудется и порастет свежими путями судеб, как перепаханное поле зарастает растениями, что посадили холопы в новом году. Для насекомых, копошащихся на грядке, холоп с лопатой — потрясатель их маленькой вселенной, а для людей таким холопом с лопатой станет Павел. А Бригитта будет помогать ему в меру своих сил и своего разумения.
Она шла по коридорам замка быстрым, летящим шагом, почти что бегом. Всеми силами, всей душой она стремилась к возлюбленному, она не думала, что ждет ее в его тесной комнатушке, она не думала вообще ни о чем, ее маленький мозг был так переполнен чувствами, что в нем не оставалось места мыслям. Лорд Хортон говорил, что Бригитта глупа, лорд Павел говорил прямо противоположное, но совсем неважно, кто из них прав, потому что сейчас все решают не ум и не хитрость, а любовь и искренность. Бригитта вручила Павлу не только свое тело, но и свою душу, свою любовь и свою судьбу. И да сбудется предначертанное, и плевать на то, каким путем оно сбудется, главное, что оно сбудется так или иначе.
Переполненная сумбурными обрывками мыслей, Бригитта распахнула дверь, ведущую в каморку Павла, и не поверила своим глазам. Это невозможно! Павел много раз говорил, что не приемлет таких развлечений, он говорил, что считает их оскорбительными! И барон Трей… Как мог потрясатель вселенной добровольно подчиняться этому грубому мерзавцу?!
— Что ты делаешь, Павел?! — воскликнула Бригитта. — Это безумие!
Павел вдруг резко вздрогнул, отдернул протянутые было руки и задумчиво произнес:
— Да уж, безумнее некуда.
И свернул кисти обеих рук немыслимым образом, и заорал во весь голос:
— Ду ду ду ду ду!
Бригитту затопила сладостная волна полной и всепоглощающей любви к своему прекрасному повелителю, своему потрясателю, самому лучшему мужчине и воителю во всей вселенной, да и не только одной вселенной, но и…
Нежный мозг Бригитты, не в силах вместить в себя понимание всех горизонтов, что открылись ему в этот момент, перестал подавать должные сигналы другим органам. Ноги девушки подкосились, она мягко сползла на пол по косяку двери. Она сидела на полу с раскрытым ртом и внимала происходящему в комнате. А происходило здесь такое, что не каждый день увидишь.
Ивернес быстро пятился к стене, прикрывая пах рукой и бессвязно бормоча:
— Извини, друг, я не по своей воле, он меня подчинил, так же как тебя раньше, я не хотел…
Трей одернул хламиду, которую только что начал задирать, принял боевую стойку и попытался совершить что-то заклинательное, но не успел, Павел развернулся навстречу ему и заорал прямо в живот барону:
— Ду ду ду ду ду!
А потом подобрал под себя ноги, резко распрямился и ударил Трея кулаком под челюсть, вложив в удар инерцию всего тела. И не успело тело барона рухнуть на пол, как Павел добавил ему коленом в торец и еще раз ступней в то же место. А потом Павел долго пинал бесчувственное тело, приговаривая незнакомые заклинания, самым частым из которых было «педрила гнойный». И от каждого заклинания тело барона мелко подергивалось.
10
У земных фантазеров принято считать, что боевая магия — это грубая сила. Есть такой штамп в литературе: если магия — то адский огонь, все рушится, горы осыпаются, с неба сыплется огненный дождь, как после ядерной войны, иногда, конечно, применяются и другие заклинания, всяких тварей, например, призывают, но это меняет лишь форму творимой магии, но не содержание. Магия может оперировать не огнем, а водой или воздухом или вообще какой-нибудь ультимативной пустотой, но главное в магии — грубая сила. Павел тоже раньше так думал, но теперь ему открылось, что грубая сила в магии — не самое главное. Потому что сколько энергии ни вкладывай в файрбол, с психотропным заклинанием, непосредственно действующим на мозг, он не сравнится.
— Это безумие! — крикнула Бригитта, и слово «безумие», исходящее от нее, снова стало ключом, вернувшим изнасилованную заклинанием душу Павла в исходное состояние. Он снова начал отдавать себе отчет, что он делает, а делал он… Черт! Чуть было не…
Павел резко вздрогнул, отдернул протянутые было руки и задумчиво произнес:
— Да уж, безумнее некуда.
И свернул кисти обеих рук немыслимым образом, и заорал во весь голос:
— Ду ду ду ду ду!
До этого момента Павел не был уверен, что это заклинание является психотропным, что именно оно подчинило ему Бригитту, вывернув наизнанку слабенький ум красивой девочки. Но теперь сомнений в этом не оставалось, на Ивернеса заклинание подействовало так, как надо, оно избавило его от наваждения, которое наслал… А кто это, кстати, подбирается сзади?!
Барон Трей попытался заклясть что-то ответное, но не успел, слишком увлекся, педрила. Хорошо, что у Павла руки уже сложены так, как надо. Получай, педераст! Ду ду ду ду ду!
И апперкотом его в челюсть со всей дури, так, чтобы удар начался даже не с корпуса, а с разгибающихся коленей, чтобы сила, не волшебная, а честная физическая сила пробежала по телу кумулятивной волной и вырвалась из сладостно ноющего кулака. Тело врага приподнялось в воздух и, пока оно не успело упасть, по яйцам его, по яйцам! Получай, пидор! И ногами его, ногами! Отомстить за чудовищное, невероятное унижение, к счастью, несостоявшееся, спасибо Бригитте, что успела в последний момент, спасла. Получай, тварь, за все!
Павел устал бить. Мышцы болели, и это была не мерзкая позорная боль, как после изнасилования, а сладостная боль справедливого мщения. Еще болела правая нога, кажется, Павел выбил себе палец, а может, и два. Бить со всей дури босыми ногами надо уметь, а то сам себя покалечишь. Только когда надо бить ногами со всей дури, об этом не думаешь.
Подал голос Ивернес, он сказал:
— Павел, позволь, я помогу. Я умею причинять боль, я покажу ему все, на что способен. Я сделаю то, чего не делал никогда, он проклянет сегодняшний день, а мучения, что я доставлю, будут являться ему в ночных кошмарах в каждом перерождении до самого конца времен. Позволь, я отомщу.
Павел начал понемногу успокаиваться.
— Да я и так уже отомстил, в общем-то, — сказал он. — Если бы Бригитта не успела, тогда другое дело, а теперь-то чего…
— Ну уж нет! — возвысил голос Ивернес. — За себя ты отомстил, а кто отомстит за меня? Я ведь тебя чуть было тоже…
— Оставь его, Ивернес, — сказал Павел. — Он не виноват, что дурак и мерзавец. В этом мире почти все дураки и мерзавцы, да и не только в этом мире. Он достоин зачистки, но если зачищать каждого, кто ее достоин, мир опустеет.
— И это будет великое потрясение, — подала голос Бригитта. — Любимый, ты промчишься от заката до рассвета…
— Заткнись, дура! — рявкнул Павел.
Дура заткнулась.
— Если уж потрясать вселенную, — продолжал Павел, — то совсем не так. Почему вы решили, что потрясатель будет прокладывать свой путь огнем и мечом? Вот в чем сила, — он указал на неподвижного Трея. — Ду ду ду ду ду!
