Она вздернула подбородок.
– Я не хотела говорить с тобой. Но потом случилось все это. Я подумала, что, возможно, тебе кто-то нужен. Думала… что если…
– Ты правильно подумала, – сказал я.
– Позволь мне закончить. Я тут не для того, чтобы быть твоей подругой или любовницей. Я здесь потому, что я твой друг, потому что никому не справиться с этим в одиночку.
Я опустил глаза.
– Все ведут себя так, как будто это сделал я. Люди отворачиваются от меня.
– А Барбара?
– Она использует это против меня. – Я отвернулся. – Все кончено между нами. Я не вернусь к ней.
– Она знает об этом? – спросила Ванесса. У нее была причина для скептицизма: я часто говорил, что уйду от Барбары.
Подняв голову, я нашел глаза Ванессы и заглянул в них. Мне хотелось, чтобы она знала правду.
– Барбара не согласилась с этим. Но она об этом знает.
– Предполагаю, она обвиняет меня?
– Да, хотя я говорил ей о другом. Она не может принять правду.
– Какая ирония, – заметила Ванесса.
– Что?
– Совсем недавно я готова была приветствовать обвинение. Если бы оно означало, что мы можем быть вместе.
– Но не теперь, – сказал я.
– Нет. Не теперь.
Я хотел добавить что-нибудь, чтобы стереть те слова, но так боялся потерять ее, что мысль об одиночестве парализовала меня.
Лицо Ванессы побледнело, губы превратились в тонкую линию, когда она наблюдала за тем, с каким трудом я подбирал слова.
– Мне тридцать восемь лет, – произнесла она. – Почти сорок. – Она прошла через комнату, остановившись напротив меня у стола. – В этой жизни мне хотелось иметь только три вещи, Джексон, только три: ферму, детей и тебя.
Она все больше бледнела, как будто из нее внезапно вытекла кровь. Ее глаза стали громадными. Я знал, чего ей стоили ее слова.
– Я хотела, чтобы ты был отцом моих детей. Чтобы мы были семьей. – Она быстро смахнула слезу. – Я любила тебя больше, чем женщина могла любить мужчину. Начиная с детства, Джексон. Всю свою жизнь. То, что было между нами, мало у кого вообще бывает. А потом ты оставил меня, точно так же, как почти десятью годами позже. И женился на Барбаре. Это чуть не убило меня, но я справилась. Я пережила это. Потом ты начал приходить – один или два раза в месяц, но я не беспокоилась. Ты был снова со мной, и только это имело значение. Я знала, что ты любишь меня. Затем исчез Эзра, и ты пришел ко мне той ночью, в ночь, когда умерла ваша мать. Я отдала тебе все, что имела. Я поддержала тебя, прониклась тобой, сделала твою боль своей собственной. Ты помнишь?
Я едва мог глядеть ей в глаза.
– Помню.
– Я подумала, что с уходом Эзры ты обретешь себя снова – станешь тем мальчиком, в которого я была влюблена Мне так хотелось этого, хотелось, чтобы ты был сильным, и я ждала тебя. Но ты не пришел. За полтора года от тебя не было ни слова, никакого знака, и я снова должна была смириться с потерей. Полтора года, Джексон! Я почти справилась и с этим. Но ты, ублюдок, приехал снова на прошлой неделе, и, несмотря ни на что, я снова поверила. «А почему нет?» – спросила я себя. Ты чувствовал это. Полтора года, а наша страсть была прежней, словно и не прошло этих полутора лет. Но они были. Я наконец взяла себя в руки, пошла дальше. У меня была своя жизнь. Я чувствовала себя такой счастливой, как никогда и не надеялась. Это не было блаженством, но я могла ощутить нормальную жизнь. Тогда ты появился из ниоткуда и разорвал меня на куски.
Она смотрела на меня, и ее глаза были сухими.
– Не думаю, что сумею простить тебя. Я научилась кое-чему, получила жестокий урок, который запомнила навсегда.
– Пожалуйста, не надо, – попросил я, но она продолжала говорить, безжалостно пронзая меня своими словами.
– У тебя есть кое-что неприкосновенное, Джексон, – некоторая часть тебя, которая стоит стеной между нами; высокая и крепкая, она чувствовала боль, когда я ударяла по ней. На той стене осталась моя кровь. Я не могу больше биться об нее. И не буду.
– Что, если тебе не понадобится это?
Ванесса выглядела удивленной.
– Ты признаешь, что есть стена?
– Я знаю, из чего она сделана, – сказал я.
Ее лицо выразило сомнение.
– Однажды я скажу тебе, что ее больше нет. Она уродливая, и я стыжусь ее, но я пытался рассказать тебе об этом.
– Почему не рассказал? – спросила Ванесса.
Я колебался.
– Потому что ты разлюбила бы меня.
– Это не могло быть таким плохим.
– В этом причина всего плохого между нами. Поэтому я не мог открыться тебе. Я позволил Эзре уговорить меня жениться на Барбаре, потому что не мог рассказать тебе эту вещь. Даже теперь она пугает меня. – Я изучал ее глаза и знал, что никогда мои чувства не были настолько обнажены. – Ты возненавидишь меня за это.
– Как ты можешь говорить такое?
– Потому что я сам ненавижу себя.
– Не говори так.
– Но я ненавижу.
– Ради Бога, Джексон. Почему?
– Потому что я подвел тебя, когда ты во мне нуждалась больше всего, и потому что причиной твоей любви ко мне послужила ложь. – Я перегнулся через стол и схватил ее руку. – Я – не то, что ты думаешь, Ванесса. И никогда не был.
– Ты ошибаешься, я точно знаю, кто ты и что собой представляешь.
– Ты не знаешь.
– Знаю. – Она убрала свою руку. – Ты не такой сложный, как думаешь, – сказала она.
– Так ты хочешь это услышать?
– Да, мне это необходимо. – Но я понял: есть различие между потребностью и желанием, несмотря на храбрые слова, она не хотела слышать это.
Я обошел стол, и она напряглась. Я боялся, что она отвернется, но она только сжалась, и в ее глазах перемещался зеркальный глянец.
Я сел на стол, но она постаралась не встретиться со мной глазами. Я хотел обнять ее, зная, что так лучше, но вместо этого взял ее за руки. Они были слабыми и безвольными – от страха, предположил я, – она замкнулась внутри себя.
– Ванесса, – проговорил я.
Наши лица были в нескольких дюймах друг от друга, ее дыхание было невесомым, она повернулась ко мне и медленно накрыла своими руками мои руки. Я хотел принести извинения, все объяснить и умолять о прощении, но ничего из этого не вышло.
– Я всегда любил тебя, – сказал я. – С самого первого раза, как только увидел. И никогда не прекращал любить, ни на одно мгновение.
Она начала дрожать, маска, которую она натянула на свое лицо, растаяла, будто сделанная из песка. Слезы заполнили ее глаза. Я знал, что ничего не смогу утаить, но эмоции сдавили мне горло, и в тишине ее стало еще больше трясти, потом она наклонилась и прильнула ко мне. Она дрожала, я прижал ее к себе – и плотина прорвалась. Она разрыдалась, так что с трудом выговаривала слова, как будто они выходили откуда-то из глубины и требовали всего ее дыхания, чтобы быть услышанными.
– Я говорила себе, – начала она и затем повторила: – Я говорила себе, что не буду плакать.
Я прижался к ней теснее, мало что соображая и только бормоча ей, как ребенку:
– Это хорошо. Все будет хорошо.
Я хотел поверить в эти слова, поэтому повторял их снова и снова, как в тот давний день в сарае на ферме Оголен, когда слова и жар тела выжигали из наших душ нечто великолепное. Это было как и тогда, поэтому я сказал ей:
– Все будет хорошо.
Я не заметил, как открылась дверь. Я не мог ни видеть, ни слышать своей жены, пока она не заговорила.
– Ну, – произнесла она, и ее голос смял бумажный дом, который был выстроен из моих слов. – Разве это не приятно?
Это не было вопросом.
Ванесса отпрянула, повернулась на голос, в котором была свирепость. Барбара стояла в десяти футах: в одной руке – цветы, в другой – бутылка вина.
– Должна сказать, Ворк, что я немного удивлена. – Она бросила цветы в корзину для бумаг и поставила бутылку на боковой стол.
– Что ты здесь делаешь, Барбара? – В моем голосе не было поддельного гнева. Ванесса двинулась к двери, но Барбара продолжала, как будто не слыша меня.
– То, что ты говорил мне дома об этой маленькой неряхе, я думаю, сказал и ей. – Взгляд Барбары был направлен поверх головы Ванессы, как будто она хотела сфокусировать высокую температуру и легковоспламеняющуюся плоть. – Я предполагаю, что вы собирались еще один раз расслабиться перед расставанием. – Я видел, как поникла Ванесса, и почувствовал сбой в ритме своего сердца. – В честь былых времен. – Барбара ступила ближе, не сводя с Ванессы глаз. – Полагаю, я не ошиблась.