Я закрыл глаза, чтобы прояснить события той ночи. Джин последовала за Эзрой к моллу и убила его. Потом пришла в мой дом, когда я уезжал на ферму Оголен. Она знала, что я уехал. Она рассказала Алекс так много. Но они не знали, ни куда я уехал, ни что делал. Меня интересовало, почему Джин отправилась ко мне домой? И было ли у нее оружие Эзры, когда она приехала?

Открыв глаза, я увидел выражение снисходительного самодовольства на лице Дугласа. Я холодно улыбнулся ему.

– Ты выдал ордер, основываясь на слухах, Дуглас.

– Я тоже не нуждаюсь в лекции, Ворк. Алекс была вызвана первой; потом мы говорили с Джин. Она отказалась отвечать – ты должен знать это, но подтвердила рассказ госпожи Шифтен.

Вновь я почувствовал себя больным, холодный пот скатывался вдоль моего позвоночника. Я видел лицо Джин, безграничное отчаяние в ее глазах, когда она рыдала.

«Отец мертв… что сделано, то сделано… Ведь так, Алекс?…» Впрочем, меня сокрушало знание того факта, что она сообщила об этом полиции. Дуглас понимал это – я видел по его глазам.

Я ощутил пальцы Дугласа на своей руке.

– Ты же не собираешься утверждать, что Джин лгала, Ворк? Джин не солгала бы.

Я смотрел мимо Дугласа, наблюдая за толпой людей, которые в худшем случае были коллегами, в лучшем – моими друзьями. Кто кем был сейчас? Потерянные для меня. Покинувшие меня, как будто я уже находился в тюрьме. Змея страха распрямлялась в моем животе, но я проигнорировал это и ответил окружному прокурору самым лучшим образом:

– Не могу представить себе, чтобы она могла это совершить, Дуглас. Не Джин.

Это было правдой. Я уехал среди ночи, и, очевидно, Джин меня видела. Но во что она верила? Неужели она убедила себя в том, что я убил отца? Как далеко она зашла в своем убеждении? Или она поддерживала меня? Если смерть являлась наказанием для человека, убившего ее мать, то какое правосудие уготовано мне? Я сделал правду Эзры своей собственной. Как сильно она ненавидела меня за это?

– Барбара подтверждает мое алиби, Дуглас. Я был с ней всю ночь, и она засвидетельствует этот факт. Просто спросите ее.

– Мы спрашивали, – сказал Дуглас.

– Когда? – спросил я, ошеломленный.

– Этим утром.

– Миллз, – пробормотал я. – Она говорила с Барбарой Этим утром. – Я вспомнил Миллз возле ресторана. Она знала тогда, что ордер будет подписан. Вот почему она хотела узнать мой график работы. – Вы возьмете меня под стражу?

Дуглас надул губы и посмотрел вдаль, как будто вопрос смутил его.

– Это было бы преждевременно, – наконец произнес он, что означало: оснований для ареста недостаточно.

Тогда я понял. Если бы Барбара сказала что-нибудь другое, Дуглас подписал бы ордер на арест. Вот почему они оттягивали разговор с ней. Они знали, что именно она будет говорить, и алиби могло бы помешать им запросить ордер на обыск. Судья мог бы начать колебаться. Теперь, если Барбара скажет что-то другое, не то, что предполагалось, у нас с Дугласом состоится беседа совершенно иного рода, Я кивал, изучая напоследок уличную сцену, дабы запомнить все мелочи, которые всегда считались само собой разумеющимися.

– Прекрасно. Тогда я уйду с вашего пути.

Я начал поворачиваться, но Дуглас заговорил:

– Если ты хочешь сделать заявление, Ворк, сейчас самое подходящее время.

Иностранные военные стажеры на практике в США.

Я повернул обратно, наклонившись вперед.

– Да пошел ты, Дуглас.

Дуглас не моргнул глазом.

– Ты не помогаешь себе, Ворк.

– Хотите заявление в письменной форме? – спросил я.

Дуглас нахмурился и. оглянулся на мой офис.

– Не говори с Джин об этом, – попросил он. – На ее долю пришлось достаточно. Я не хочу, чтобы ты впутывал ее в эти проблемы. Она сделала заявление под присягой, и это главное.

– У вас нет таких полномочий, Дуглас. Вы не можете приказывать мне держаться подальше от сестры.

– Тогда назови это еще одним предупреждением. Будешь вмешиваться каким-либо образом в расследование, и я наброшусь на тебя так, что не обрадуешься.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался я.

– Да. Кое-что. Сегодня Хэмбли официально утвердил завещание вашего отца. Поздравляю.

Я наблюдал, как он шел назад. К моему офису. К моей жизни. Так, как это бывало раньше.

Он исчез внутри, и толпа сбилась у дверей офиса. Я был слишком разъярен, чтобы испугаться того, с какой легкостью гарантия безопасности моей жизни была разорвана в клочья. Снова ко мне были прикованы взгляды, но они не были любопытными. И это больше всего возмущало меня, вызывая отвращение. Все это были люди, которых я знал, люди, которые знали меня. И все же в каждом взгляде сквозило равнодушие. Я был больше чем подозреваемый. Я был осужденный, один во враждебном стане. Поэтому я ушел. Прошел квартал и возвратился на стоянку автомобилей позади здания. Я сел в кабину пикапа и уехал в неизвестном направлении.

В конце концов я приехал в парк, мой дом казался мне чужим. Он сверкал в жутком свете и принимал причудливые очертания на фоне свинцового неба. Там тоже были полицейские, не меньше дюжины, и соседи, подобно моим коллегам, собрались словно на банкет. Молва разлетелась по всему городу за какой-то час. Я видел на лицах выражение шокирующего недоверия, хотя затаенные эмоции там тоже присутствовали: мрачный трепет от ощущения того, что полный крах потерпел кто-то другой. Эзра выглядел как мученик, трудолюбивый блестящий поверенный, который вытянул семейство из бедности, чтобы в заключение получить такую награду. Я видел это. По их мнению, я убил его ради денег.

Я представил полицию в своем доме. Особенно ярко – Миллз, которая роется в моих вещах, ящиках стола. Осматривает все в моем туалете, под кроватью и на чердаке. Моя жизнь была бы раздета донага, снабжена ярлыком и помещена в мешок. Я знал этих людей, черт возьми! И теперь они копались в моих вещах, до которых никому не было дело, кроме меня. Анализируют, что я ел, что пил, какой зубной пастой пользовался. Рассматривают нижнее белье моей жены. Все это настолько бесило меня, что, вместо того чтобы уехать, я направился к дому. Барбара была там, прохаживаясь по подъездной дороге в панике и отчаянии.

– Слава Богу! – воскликнула она. – О Господи, спасибо! Я пыталась тебе дозвониться. Я пыталась…

Я обнял ее по старой привычке.

– Мне жаль. Я был в суде. А мобильный телефон выключен.

Она начала рыдать, уткнувшись мне в грудь.

– Они здесь уже несколько часов, Ворк. Они просматривают все. И забирают вещи! Но они не сказали, что именно забирают. – Она отступала, у нее были бешеные глаза. – Сделай что-нибудь! Ты – адвокат. Сделай же что-нибудь!

– Они показали тебе ордер? – спросил я.

– Да. Они что-то мне показывали. Думаю, это он и был.

– Тогда я ничего не могу сделать. Сожалею. Я ненавижу это так же, как и ты. – Я попытался снова ее обнять – это то, что я мог ей предложить, но она вырвалась, упершись руками мне в грудь.

– Черт возьми, Ворк! Ты жалок! Клянусь Богом. Эзра никогда не позволил бы этому случиться. Он был бы на такой вершине, что эти полицейские не посмели бы встать у него на пути! – Она отвернулась, обхватив себя руками.

– Я не отец, – сказал я, вкладывая в это так много значений.

– И ты, черт возьми, прав! – выплюнула Барбара. Потом она показала в сторону собравшейся толпы. – Они собираются провести здесь весь день. Это самое большее, что я могу тебе сообщить.

– Да пошли они, – бросил я.

– А не пошел бы ты, Ворк? Это наша жизнь. Моя жизнь. У тебя есть хоть какая-нибудь идея, что это означает? Есть?

– Думаю, я знаю лучше тебя, что это означает. – Но она не слышала меня. Я попытался снова: – Слушай, Барбара. Они будут делать свое дело – с нами или без нас. Нет смысла оставаться здесь. Давай я отвезу тебя куда-нибудь. Я зайду внутрь и попытаюсь добраться до каких-нибудь твоих вещей. О'кей? Тебе необязательно это видеть. Потом мы отправимся в отель.

Она отрицательно покачала головой.