Он убил свою жену. Не с помощью оружия, не по злому умыслу, а, как считал, своим бездумным тщеславием. Его похвальба собственными достижениями привела к ее смерти.

Старший детектив-инспектор, ведший дело, рассказал о мотиве убийцы и тем самым лишил Ричарда того душевного покоя, который ему с трудом удалось обрести. Преступление, совершенное против его жены, было связано с наркотиками и, вероятнее всего, стало результатом путаницы в личной информации и чудовищного совпадения. Он, Ричард, значился как доктор Хилл, но докторскую степень получил в философии, а его дом стоял на Орчард-лейн. Другой доктор Р. Хилл, доктор медицины, живший в десяти милях на Орчард-роуд, хранил в доме крупные суммы денег – это были «левые» доходы, хотя полиция об этом не говорила, – которые платили ему определенные частные пациенты. Преступник, как подозревается героинщик, который в момент убийства находился под действием наркотика, перепутал двоих мужчин. Вероятно, почти извиняющимся тоном произнес старший инспектор, нашел адрес Ричарда в телефонной книге.

И с тех пор Ричарда стали мучить угрызения совести из-за этого «д-р» перед его фамилией в телефонном справочнике. Ведь никакой надобности в этом не было. Для его профессии и успешного продвижения на службе вовсе не требовалось, чтобы все без исключения знали, что он доктор философии из Оксфорда. Ричард заказал, чтобы перед фамилией поставили «д-р», только из гордыни. Он хвастался своими достижениями и званием, которое те давали, и этой ненужной похвальбой погубил свою жену.

Однажды вечером, выпивая вместе с Дэвидом Стенарком, Ричард рассказал ему о своих чувствах. В ответ тот не сказал ничего утешительного. Ни слова о том, что Ричард зря винит себя или ему нечего стыдиться и нужно выбросить из головы все такие мысли. Ричард ожидал, что тот все это скажет, и даже надеялся на это. Слова Дэвида: «Тебе придется с этим жить. Что тут скажешь? Время лечит» – расстроили его.

– Значит, ты думаешь, это моя вина? И правильно, что меня мучают угрызения совести?

– Любой мало-мальски ответственный человек в твоей ситуации испытывал бы чувство вины, – сказал Дэвид и улыбнулся, вероятно, чтобы немного смягчить свои слова. – Ведь это из-за тебя тот человек проник в ваш дом. Непосредственно из-за тебя и твоих действий. Ты называешь это тщеславием, но можно сказать мягче: это было свидетельством совершенно оправданной гордости своими достижениями. Как это ни называть, в результате тот мужчина убил твою жену. Мы не можем предвидеть, к чему приведут наши действия. Возможно, если бы мы могли, то не высовывались бы, положили бы ручку на стопку бумаги и даже не вставали бы с кровати по утрам. Однако это невозможно, поэтому остается одно: всегда тщательно обдумывать то, что делаешь.

– Избегать семи смертных грехов? – спросил Ричард.

Ему очень не понравилось, когда Дэвид кивнул и тоном пастыря произнес:

– События, подобные этому, показывают, почему гордыня – один из них.

После того дня в дружбе двоих мужчин появилась холодность, и хотя они продолжали изредка видеться, атмосфера была уже другой. Их отношения исправились, когда оба женились и их жены сблизились. Вместо Дэвида Стенарка Ричард стал жаловаться на свои проблемы Джулии, и ее реакция его более-менее удовлетворяла.

Она была – во всяком случае, по собственным оценкам, – детским психотерапевтом, но Ричард, не проникшись непоколебимой верой в психотерапию любого типа, считал, что это не имеет значения. В его сознании эти два убеждения уравновешивали друг друга: с одной стороны, он считал, что психотерапия – это чушь, а с другой, что Джулия, такая привлекательная, понимающая, спокойная и уверенная, должно быть, хороший психотерапевт. По сути, говорил себе Ричард, она единственная из своего племени, кому он может доверять.

Джулия не имела ничего против того, чтобы работать с ним как с клиентом. Взрослый – это более интересный случай, чем ребенок. Когда взрослый и привлекательный мужчина открывает тебе тайны своего сердца, а ты сидишь рядом с ним в теплой комнате с мягким светом от одной настольной лампы, – это еще более увлекательно, чем наблюдать за тем, как ребенок играет в куклы. И Ричард обнаружил, что может рассказывать Джулии что угодно, практически все. Она слушала, никогда не перебивая. Ставила локоть на подлокотник дивана, опираясь слегка скошенным подбородком на ладонь, склоняла голову набок, приоткрывала рот с красивыми рыбьими губами и слушала. Иногда кивала, причем так, чтобы дать понять: те ужасы, в которых он признается, те слабости и капризы, – все это доступно ее пониманию. Джулия знает, понимает и все прощает.

Ричард рассказал ей о своем тщеславии, которое привело к тому, что в телефонной книге он был обозначен как доктор Хилл, и о том, как потом винил себя в смерти жены.

– Первым делом ты должен понять, – сказала Джулия, – что вина – это часть тяжелого и грязного груза, который мы, люди, должны с собой нести. Часто он не имеет прямого отношения к реальности, но было бы странно, если б его у тебя не было. А если я скажу, что ты психопат, раз не чувствуешь вины? Как ты на это посмотришь?

Ричард рассказал ей, как они с женой отдалились друг от друга в последние месяцы перед ее смертью, как она охладела к нему, а он все больше времени стал проводить вне семьи и занялся карьерой. Теперь он упрекал себя и за это, что не удосужился спросить, поговорить.

– Чего бы тебе хотелось больше всего на свете? – спросила Джулия.

Ему не надо было задумываться над этим вопросом.

– Изменить все. Вернуться назад и сделать все по-другому.

– Но реальность такова, что ты этого не можешь. И никто не может. Если бы у тебя было три желания, три приемлемых, осуществимых желания, что бы ты загадал?

– Защитить Франсин, – ответил он. – Чтобы она жила в безопасности и без эмоциональных травм. Спать по ночам так, как я спал раньше.

– А третье желание?

До того момента Ричард не знал, в чем состоит его третье желание. Оно пришло к нему, как луч света, пронзивший темную комнату. Однако пока раскрывать его он не мог. Он лишь посмотрел на Джулию, покачал головой и сказал:

– Когда-нибудь я тебе расскажу.

Она улыбнулась, убрала руку из-под подбородка и накрыла его руку.

– Время закончилось, Ричард. Ну что, до следующей недели? В тот же час на том же месте?

– Естественно.

Франсин пришла к ней на следующий день, ее привела Флора.

– Настало время, Франсин, поговорить о том дне, – сказала Джулия.

Что она подразумевала под «тем днем», девочка поняла сразу. Она никогда не говорила о нем с Джулией, хотя практически со всеми обсуждала его не раз. Девочка предпочла бы отогнать его от себя, похоронить в прошлом, с тем чтобы он возвращался только во снах. Джулия сказала, что это будет неправильно. И тот день нужно подробно обсудить.

Франсин была послушным ребенком, тихим и ласковым, и ей очень хотелось, чтоб отец был счастлив. Она безропотно согласилась ходить к Джулии, потому что так пожелал папа. Но девочке отчаянно не хотелось говорить с ней о том дне.

– Ты думаешь, что тот мужчина найдет тебя, не так ли, Франсин?

Это никогда не приходило ей в голову.

– Я знаю, по какой причине ты не хочешь говорить об этом. Потому что ты боишься, что тот мужчина найдет тебя. Я права?

Франсин старалась не заплакать, но не смогла и не справилась с собой.

Джулия обняла ее и прижала к скользкой белой атласной блузке, довольно долго нежно гладя по голове.

– Я не допущу, чтобы кто-то причинил тебе вред. И твой папа этого не допустит. Ты ведь теперь знаешь это, правда?

Прошел почти год, прежде чем Ричард понял причину внезапного решения Джулии оставить практику, продать дом и переехать. Все это время ему казалось, что эти события ниспосланы ему Богом или что это замечательное совпадение. Однажды в субботу вечером, когда они с Франсин были вдвоем и, поужинав, прослушали CD с «Путеводителем по оркестру для молодежи» Бриттена, он сказал: