Из будуара раздался его досадливый возглас:

– Так и знал! Эта сволочь уползла на лестницу. Тут все в крови, а его нет.

Лээлин вышла. Гнетущая тишина царила в доме. За окном темнело. Меха возле ложа и край бахромчатого парчового покрывала были в крови. Широкий алый след тянулся к полуоткрытой двери.

– Придется выйти и добить. Если он сам не подох от усердия. Ты зря просила меня ударить недостаточно глубоко. Надо было засадить по самый эфес. Не пальцами бы стал Ниссагль мерить глубину! – Эмарк, держа наготове кинжал, отправился к двери. – Где там этот…

– Не там ищешь, дружок, – раздался ужасающе знакомый спокойный голос. Под раскрытым окном, в котором шевелились чахлые верхушки тополей, стоял, скрестив руки на груди, непонятно откуда взявшийся Гирш Ниссагль. На нем блестели вороненые чешуйчатые латы, шею облегал наподобие воротника черный меховой капюшон. Черный плащ с нашитым на плечо гербом Тайной Канцелярии спускался с его плеч, касаясь тусклых стальных шпор.

– Не там ищешь, – повторил Ниссагль. Его лицо было мертвенно-бледным.

В дверях с угрюмой готовностью уже переминались солдаты в шлемах, наполовину закрывающих лица. В руках у них блестели короткие мечи.

– Я все слышал, – заговорил Ниссагль, и от его голоса заговорщики задрожали, непроизвольно прижавшись друг к другу, – и про яд, и про заговор, и про убийства. Жаль, что я не слышал, где сейчас Аргаред, но думаю, что я это узнаю в очень недалеком будущем. – Он медленно опустил руки, на груди у него сверкнул отлитый из золота медальон в виде песьей головы. Руки у него оказались в крови. – Язоша я вам не прощу, оба ответите лично мне. Сами отдадите оружие или мне у вас силой его отбирать?

Кинжал Эмарка беззвучно упал на покрытый мехом пол. Вслед за ним полетели к ногам солдат роговые ножны длинного меча, напугавшего немало лихих людишек на вечерних дорогах Эманца.

– Руки вперед оба – скомандовал десятник с сивыми волосами до плеч. Его лицо, плоское и конопатое, было непроницаемо, черный подшлемник облегал бугристые скулы. Двое солдат поднесли тусклую цепь, замкнули.

– На ноги тоже от греха подальше. Но при взгляде на Лээлин его лицо утратило хмурую уверенность.

– Девице тоже, ваша милость?

– Да! – отрезал Ниссагль, глядя в упор на Лээлин и запахнув окровавленными руками плащ.

Оковы были тяжелы, и Лээлин уронила руки под их тяжестью. Цепь ударила ее по коленям. Опустившийся на корточки солдат приподнял ее меховой подол и замкнул на щиколотках грубые кованые кольца.

– Готово, ваша милость.

– Отправляйте в Сервайр. Пешком по городу с факелами, подгоняя плетьми. Я задержусь. Оставьте мне пару молодцов.

Вслед за мрачной процессией он сошел вниз. В маленькой привратной каморке, куда прятались от дождя преданные Гиршу стражники, горела лучина. На обтянутой холстом лавке лежал Язош. Его пестрый шелковый камзол на груди побурел, на губах запеклась кровь, глаза были закрыты. Под головой у него был свернутый плащ.

– Ах, Язош, Язош, бедолажка ты мой… – Гирш нагнулся над ним, скрежеща чешуйчатой сталью доспехов, провел рукой по его черным волосам. – Сейчас я прикажу перенести тебя наверх и вызову из Цитадели лекаря. Язош едва слышно застонал, и Ниссагль пригнулся ниже. – Не бойся, и не такие раны заживают. Хоть и близко, да не в сердце. Я не дам тебя в обиду. – Он с трудом распрямился, задумчиво посмотрел на свои окровавленные руки – кровь была Язоша, он к нему зашел, перед тем как подняться в дом, и, увидев, что тот с трудом дышит, расстегнул на нем одежду.

Сзади ждали приказов солдаты.

– Отнесите его в мою опочивальню. Да несите, как святой образ носят. Он мне жизнь спас. А потом рысью в Цитадель за лекарем. Не мешкая.

Солдаты одновременно взяли скамью с раненым, подняли и вынесли из каморки.

Зима в тот год случилась ранняя, поначалу бесснежная, а потом метельная и тревожная. Время скорых приговоров минуло, и едва ли не добром стали его поминать, время это. Теперь если увозили кого, то на долгие муки, и ночами такие жалостные крики слышались над замерзшей Вагерналью, что начинали выть по дворам собаки и плакать в зыбках дети. Ниссагль, в надежде поймать Аргареда, пытался выманить его себе на глаза то дурными, то хорошими вестями о его детях, но Аргаред на приманки не шел, берегся, заметал следы, петляя по мызам и урочищам. Ниссагль терпеливо, неспешно и уверенно прочесывал Эманд из конца в конец. Налетали на притаившиеся замки конные разъезды, шныряли по дорогам шпионы. Казалось, Ниссагль вот-вот возьмет верх. В душах Этарет давно уже воцарились недоверие и страх, а когда все друг друга боятся, охота бывает легка.

– Ну, как твой камердинер?

– Оправляется потихоньку, слава Богу.

– Работает?

– Нет еще… Все больше полеживает. Рана ведь скверная была. Сейчас-то ничего, повеселел немного. А когда не вставал, мне его так жалко было. Лицо белое, лежит, мучается, терпит. Он еще почему-то виноватым передо мной начал себя считать. Я теперь стражников под окнами расставил. А то залезет опять кто-нибудь. Мне только кинжала в спину недоставало.

– Об Аргареде что слышно?

– Все по гнездам бродит, родичей мутит. Они нынче неразговорчивы стали, – все больше шепотом да при запертых дверях. Мало что слыхать. Да ничего, выслежу. Я сейчас утихомирил своих людей. Может, он и клюнет на это. Устанет же когда-нибудь прятаться. А я тут как тут, начеку!

– Ну-ну…

Ниссагль взглянул на оплавленную свечку вдоль часовой линейки.

– Гляди-ка, Беатрикс, совет уж скоро. Вот и день прошел. Есть хочешь?

Беатрикс с хрустом потянулась на кровати:

– Не-а, – и, сев, уставилась в сереющее окно. Сумерки были предновогодние, ранние. – Гирше, – вдруг позвала она странным голосом, Гирше, оторвись от бумаг, поди сюда. Я тебе кое-что сказать хочу.

– Иду. Что такое? – Он запахнул меховые полы пелиссона, подошел и сел на покатый от наваленных перин край кровати. – В чем дело?

– Я хочу тебе сказать… Знаешь, у меня ребенок будет.

– Беатрикс!.. Э… Это от кого же? – только и сумел вымолвить Ниссагль, не смея верить услышанному.

– Твой. Я же последние месяцы с тобой только… – Она смутилась, такое в его глазах было обожание.

– Что думаешь делать? – быстро спросил Гирш.

– Как это «что»? Рожать, конечно, буду. Королева я или нет? Какая же я буду королева, если не могу себе позволить дитя родить, подумай сам…

– Верно! – Его лицо вдруг смягчилось, морщины разгладились, таким оно не бывало даже в минуты нежности. – Верно ведь говоришь! Интересно, сын или дочка будет?

– Кто же знает? Рано еще. Потом повитух позовем, они скажут.

– Все равно интересно – какой он будет, на кого похож, – Ниссагль бережно приложил руку к ее плоскому еще животу, – интересно ведь, а?

Королева боком привалилась к нему:

– Герцогом будет. Или князем.

– Только бы не на меня был похож.

– Вряд ли. На нас обоих скорее. Мы его неплохо зачали. Такие дети бывают удачливы. Вообще все бастарды удачливее законных.

– Дай Бог.

В сумерках снега серели и, казалось, распухали, укутывая покинутый на пристанях человечий скарб. Ветер выдувал из опустевших амбаров и складов остывшие запахи сена, мездры, запахи гнилых яблок и смолы. Слегка пуржило, и в сыпучей дымке волшебно вздымался над рекой огромный многобашенный замок с тусклыми золотыми крышами и множеством освещенных, узких, как бойницы, окон. Дрожащими пятнами расплывались пылающие на стенах плошки. К алой пещере еще не замкнутых ворот вел низкий, убеленный инеем мост с пиками на перилах.

Прохожий запахнул поплотнее широкую волчью шубу, крытую толстым пепельно-серым сукном, и раздраженным движением заправил сбившиеся волосы под капюшон. Ему надо было попасть в Цитадель, но ни за что он не заставил бы себя миновать строй вымерзших и иссохших до черноты голов со сбитыми набекрень венцами, поэтому он сошел на лед под мостом, где снегу было наметено только по колено. Крупные хлопья осыпались с бревенчатых краев моста.