Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Двери распахивались одна за другой, и все ближе был Зал Этар, и все сильнее тянуло леденящим ветром судьбы. Беатрикс едва дышала от волнения, чувствуя, как режет она своим телом этот вихрь вражды и опасности, ветер Судьбы. Ее трен тянулся по земле, но ей казалось, что он тяжело бьется над полом, заворачиваясь вокруг ног в струях тяжелого холодного ветра.

И вот, плоско блеснув накладками кованого серебра, распахнулись последние двери. Высокие потолки раскрылись каменными ветвями в острой алебастровой хвое. Мягкий зеленый свет лился из чешуйчатых витражей. Колыхалось трескучее изумрудное пламя над черными жирандолями. Мерцало серебро – серебро на плечах, на груди, на руках, на эфесах мечей, сединой на головах, венцами на надменных висках Высоких Этарет.

Королева метнула взгляд вверх, где на окружавшей Зал галерее виднелись безликие желто-лиловые гвардейцы. Знак. Они условились с Вельтом о знаке. Но Вельт же должен кричать, значит, его нет на галерее, он где-то в толпе выборных, и ей до самого конца ничего не знать – даже кто стоит на галерее, ее сообщники или тупоголовые рингенцы? Да еще почему-то внизу тоже стояли гвардейцы, а там им стоять не полагалось… Только бы пережить эти свинцовые минуты, перестоять, перемолчать, перетерпеть…

Вскинув голову, она величаво всходила на возвышение одновременно с принцем Эзелем – обычай был, чтобы до последней минуты соперники делали вид, что не знают, кто избран. Место ее было справа от великанского елового трона. Отрешенно и чуждо, словно замороженное пламя, свисал над ним лилово-золотой штандарт. Черный пес на штандарте скалил пасть, стоя на задних лапах; золотинки шитья, изображавшие мех, слабо искрились на его поджаром теле.

Стояла глубокая тишина. Все чувства Беатрикс обострились – ища знакомые лица, глаз мимолетно отмечал парящую в зеленых лучах пылинку. Уши улавливали эхо дыхания, отзвуки города, скрип сочленения в доспехе стражника. В воздухе застыл до дурноты густой запах свечей. А в груди, но не там, где сердце, а глубже, в самом гнездилище души, заворчало, загремело цепью застарелых обид пробудившееся бешенство. «Подожди!» Беатрикс прикрыла глаза.

Ее время еще не пришло, хотя было уже где-то близко, за дверями Зала, – а пока она, Беатрикс, должна, должна, должна унизить этих статных серебристо-зеленых гордецов со звериными мордами на оплечьях, чтобы завоевать право на свое Время.

Звон труб ворвался в ее мысли и смел их – она стала смотреть вокруг. Шесть из семи глав семейств, шесть яснейших магнатов в Эманде стояли по другую сторону трона на ступеньку ниже. Кроме них, на возвышении не было никого. В Зале расположились Дома Высоких, каждый занимал свою исконную часть – полосу. За ними, теряясь в другом конце Зала, толпились тягостно онемевшие Чистые – те, что, гаркнув давно ставшее бессмысленным древнее слово, должны были подтвердить и освятить свершившийся акт.

Она различила серебристый профиль Окера Аргареда. Потом – в центральной части – нашла его детей, Лээлин и Эласа.

Потом ей пришлось сосредоточиться – заговорили на Этарон, которого она не знала. Совсем. Ни единого слова. Ее брезгливо не допускали к этому звонкому древнему сокровищу, дававшему большую власть над человеком. Ей случалось видеть, как при первых звуках этого языка завороженно цепенеет прислуга. А у нее самой от протяжных музыкальных созвучий отвратительная боль начинала часто-часто биться в висках.

По каким-то интонациям, по паузам, принятым во всех языках, она угадывала, о чем речь. Отец ее любовника Эвен Варгран сейчас выдвигал пространные обоснования того, почему их выбор пал именно на нее. А может, и просто молол какую-то высокопарную чепуху, потому что имени своего она не различила.

Снова возник профиль обеспокоенного Аргареда – он искал глазами малолетних детей будущей регентши и не видел их.

Варгран произнес наконец ее новое, здешнее, странно полюбившееся ей имя – Беатрикс, – и она вдруг подумала: «Неплохо, у меня не только я сама, у меня еще и это имя». Варгран продолжал говорить, но она непроизвольно отвлеклась, услышав шевеление в Зале. Приметила, как недоверчиво, почти затравленно обернулся на нее Аргаред.

И королеве вдруг захотелось засмеяться – деланным горловым смешком. Она поняла, что с этой минуты пойдет по их непоклончивым головам, да хлеще, да слаще – по их отрешенным серебристым лицам, тонкий румянец на которых был подобен туману в закатном бору. И она стала одной крови – не со своими спрятанными детьми, не со своим далеким гаснущим семейством, а с нарисованным на штандарте черным псом.

Но еще ничего не было известно. В странно гнетущей тишине этого высокого и гулкого чертога ей несли на пюпитре жесткий белый свиток Хартии Воли.

Его испещряли витиеватые письмена Этарона. К углу был заботливо подколот маленький листок, где Эккегард Варгран собственноручно записал произношение Этарона привычным ей алфавитом. Все. Дальше ее работа. За рядами Высоких толпились, одурманенные речью Варграна, Чистые дворяне, выборные. Каждый знает на Этарон не больше двух заклятий. И никто ничего не понял. Ну… Сейчас она всем им покажет.

Беатрикс подняла глаза и опустила руки, сжимавшие пергамент. Позорная Хартия Воли. Сейчас об этом позоре узнают все. Сейчас… Наизусть, медленно, звучно, отсылая голос к самым дальним уголкам чертога, она начала: «Здесь и сейчас, в присутствии яснейших магнатов во Эманде и достойных благородных дворян, я оглашаю Хартию Воли и клянусь свято ее выполнять…»

Это прозвучало по-эмандски и, после Этарона, было всем понятно до рези в ушах. А подействовало, как хороший ледяной ливень. Высокие Этарет дружно ахнули. Глухо и мощно зашевелились позади них выборные. А она старательно произносила звенящим голосом бесконечные унизительные «повинуюсь, обязуюсь, обещаю…» – такая тоненькая покорная девочка в наряде вдовы…

Кто-то завертел толпу водоворотом, стремительно ринулся к престолу, грянулся перед ней оземь, распахнул глаза, выдохнул и крикливо запричитал, словно залаял – она даже отшатнулась, – слова были путаные, жуткие, бешеные:

– Королева моя! Дай слово сказать!

А в зале рос и крепчал ропот, раздавались выкрики:

– Королева моя, что ж это делается? Где же наша воля? Мы же тебе хотим служить! А ты нас опять магнатам запродала! Они же носы от нас воротят, только что на воротах вместе с рабами не вешают! А ты к ним под сапог лезешь, так, что ли? Опять все под ними будем, как при Аргареде давились? Одумайся! Ты нам желанна, умрем за тебя! Ты, только ты правь нами, а магнатов не надобно!

Магнаты схватились за мечи.

– Рука моя над ним! – Властный голос Беатрикс перекрыл лязг оружия и вопли толпы, все на миг замерли. Вытянув над смельчаком колеблющуюся руку, она подошла к самому краю помоста, чтобы крикнуть через головы растерявшихся Высоких:

– Эй, благородные дворяне! Вот ваш человек под моей рукой. Все слышали, что он тут говорил. Скажите по чести – он говорил правду?

Эта самая «правда» миг висела над толпой – душная и страшно тяжелая.

– Правду! – истошным визгом ответили из углов два-три голоса, и тут же их поддержал остервенелый рев сотен:

– Прав-ду! Прав-ду! Прав-ду! – Кто-то уже ломился вперед, силясь обнажить клинок.

– Мои благородные и честные дворяне, мои верные рыцари! Скажите же, согласно древнему обряду, хотите ли вы меня королевой?

Обезумевшее эхо обрушилось с потолка, когда множество глоток согласно и исступленно заорали:

– ДА-А!

– Я ДАЮ ВАМ ВОЛЮ! Вашу волю! Эта воля будет без пергамента! Ее все будут знать! ДАЖЕ МЛАДЕНЦЫ В КОЛЫБЕЛИ!

Беатрикс покраснела от натуги, борясь со слезами счастливого злорадства, – она невероятным усилием перекрикивала расходившихся выборных, словно куски золота, швыряя в толпу свои обещания.

– ЭНКАЛЛИ ХАЙЯ ОРОНКИ… – Чей-то голос внезапно оглушил ее, и, вздрогнув, она увидела прямо перед собой Аргареда, произносившего одно за другим недлинные слова…

– … СОНГАРИ ЭЛАН КОННОНМАР… – глядя ей прямо в глаза и каким-то непостижимым образом заставив ее повернуться боком к толпе, чей шум стремительно затухал, словно его душили раскаленные слова Этарон. Глаза Аргареда налились изнутри глубоким светом.

12
{"b":"14949","o":1}