– Может, гранату туда швырнем? – предложил ехидный Иголка. – Для начала, так сказать?

Идея, в целом, одноглазому понравилась, он едва не кивнул, разрешая телохранителю «начать разговор», но вовремя опомнился:

– А с кем я совещаться буфу?

– С кем останется. – Боец зевнул. – Уйбуев много, а если тебе покажется, что их мало стало, еще призовем. Дураков еще больше.

– Нет, гранату не нафо, – отверг Кувалда заманчивое предложение. – Но фержи ее поближе, мало ли?

– Я лучше из дробовика, гранатой ить самому пораниться можно.

– Тоже правильно, – одобрил фюрер и кивнул Контейнеру: – Фавай.

Телохранитель приоткрыл дверь, и донеслось:

– Сука!

– Кто-нибудь! Спасите!

– Сука!

– На помощь!

– Хорошо, что у них оружия нет, – прокомментировал происходящее Иголка. – А то бы уйбуя-другого недосчитались.

– Лучше бы гранатой, – проворчал Контейнер.

– Объявляй, – прошипел Кувалда, недовольный тем, что его не замечают, и боец завопил:

– Дорогу великому фюреру!

Но услышан не был.

В ожидании совещания уйбуи развлекались традиционным способом: устроили потасовку. Сначала, увидев мельтешащих подданных, одноглазый решил, что они пошли стенка на стенку, но вскоре понял, что ошибся: бились двое. Причем, собственно драка уже закончилась, и теперь уйбуй Чемодан Гнилич добивал валяющегося на полу Огрызка Шибзича ногами. Остальные же уйбуи, чье мельтешение и ввело фюрера в заблуждение, вели себя по-разному: Гниличи подбадривали Чемодана, Дуричи радовались зрелищу, а Шибзичи отводили взгляды.

– Хватит! – рявкнул Кувалда и, как ни странно, сумел перекрыть царящий в зале шум.

Уйбуи притихли, но здоровенный Гнилич – а Чемодан был необычайно высок и толст для Красных Шапок, – продолжал избивать Огрызка.

– Хватит!

Никакой реакции.

На физиономиях Гниличей стали появляться блудливые усмешечки. Заметивший их Кувалда побагровел, а потому Иголка, спасая положение, пальнул из дробовика в потолок. Грохот выстрела заставил уйбуев съежиться, а Чемодан, молниеносно прекративший избивать Огрызка, развернулся к одноглазому и расплылся в раболепной улыбке:

– О, мой кумир! – На Гнилича сыпалась штукатурка, но он не обращал на нее внимания. – Да здравствует лидер нации! Ура!

– Ура! – нестройно поддержали патриотический призыв уйбуи.

Фюрер задрал нос, а Иголка скривился.

– А чего это холуек твой в меня стволом тычет? – елейным тоном осведомился Чемодан, злобно глядя на Иголку. – Ужель я провинился, мой кумир?

– Пока нет, но мог бы, – важно произнес Кувалда и строго покосился на Иголку. Боец с видимым сожалением опустил дробовик.

– Да как бы я смог перед тобой провиниться, мой кумир? – заискивающе произнес Чемодан. – Всегда иду по жизни с твоим именем, всегда твои приказы на лету схватываю. Верю в тебя и в победу твою. В единую и несокрушимую нашу семью…

– Он первый начал, – проныл поднявшийся с пола Огрызок. – Первый!

И принялся размазывать по физиономии кровь и сопли.

– Меньше болтать надо! – рявкнул Чемодан.

Избитый уйбуй испуганно вздрогнул, но нашел в себе силы продолжить:

– Я не болтал! Я правду сказал.

– Ты нагло врал, сволочь!

– Все знают, что вы трусы! – завопил Огрызок, медленно сдвигаясь ближе к вооруженным телохранителям фюрера. – Все знают! – И повернулся к Кувалде: – Я тута припомнил в разговоре, как Гниличи от чудов бежали…

– Не хрена припоминать, мля! – заорал разъярившийся Чемодан. – Гниличи никогда ни от кого не бегали, мля! Все бегали! Шибзичи! Дуричи! А Гниличи – нет!

Заявление, мягко говоря, прозвучало странно. Стремительное бегство с поля боя Красные Шапки почитали вторым по важности маневром после организованного мародерства, а потому уйбуи, даже предельно лояльные Гниличи, посмотрели на оратора с недоумением.

– Мне батяня в детстве рассказывал о смелости гнилической, – продолжил разгоряченный Чемодан, не обращая внимания на удивление окружающих. – Рассказывал, как пришла война страшная в Западные Леса, как ворвались в наши исконные вотчины злобные чуды на конях единорожных и как бежали в Тайный Город Шибзичи с Дуричами… Все бежали! Даже Гниличи ушли, поскольку не было возможности сражаться с дикими рыжими племенами. Но остался в одной деревушке храбрый воин. «Идите, – сказал он друзьям своим. – Детей спасайте и родственников. И сами спасайтесь! А я вас прикрою». И остался один. И когда ворвались в деревню чуды злобные, стал храбрый воин с ними биться-сражаться. Копье у него сломалось первым, потом сабля верная пополам треснула, потом нож закадычный затупился, а чудов все прибывает да прибывает. Одни мертвыми валятся, другие им на смену. И стал тот воин камнями в них бросать метко. Один дом разобрал на камни да все покидал. Второй разобрал. Испугались тогда чуды, осадой деревню обложили. А воин их обманул и ночью ушел. Звали его Чемоданом, что значит: «Тот, кто и камнями дерется даже!», и меня в его честь батяня нарек.

– Брехуном твой батяня был, – не выдержал Иголка.

– Брехуном? – Чемодан побледнел. – Может, повторишь?

– Брехун, брехун, брехун. – Боец нехорошо ощерился. – Хватит? Или повторить после того, как ты уши почистишь?

– А без дробовика повторишь?

– Без дробовика мне в тебя целиться неудобно.

– Великий фюрер! – Чемодан повернулся к Кувалде. – Кумир мой и лидер! Ты видишь, как холуек твой меня изводит и провоцирует! Заткнуться ему вели, чтобы я его не убил случайно, гнев твой вызвав!

– Убивалку не поцарапай, – посоветовал Иголка.

Огрызок зло засмеялся.

– Да я тебя…

Второй выстрел заставил Чемодана замереть. Белый от ненависти и штукатурки Гнилич несколько секунд сжимал и разжимал кулаки, после чего вновь обратился к одноглазому:

– Надо бы тебе, мой кумир, великий указ издать за клевету. Так прямо и написать: кто скажет, что Гниличи…

Кувалда поднял брови.

– Если кто скажет, что Красные Шапки – трусы, – поправился Чемодан, – то надо бить того лжеца до потери сознания, а потом еще штраф накладывать.

– Гм… – Идея насчет штрафа одноглазому понравилась. К тому же она позволяла плавно перейти к главной теме совещания.

– Я пофумаю, – важно процедил фюрер. – А теперь сафись на место и буфем говорить про феньги, а то мне скоро обефать пора.

– Про деньги! – оживился уйбуй Шпатель Дурич. – Давай про деньги, а то все драки, драки…

И уйбуи молниеносно расселись по местам, чем изрядно озадачили Кувалду.

Обязательной программой каждого совещания было обсуждение плачевного состояния семейной казны. Великий фюрер бесился и требовал денег в общак, уйбуи невнятно огрызались и жадничали. Эту часть совещаний никто не любил, а потому проявленная подданными ретивость настораживала.

– Итак, феньги… – Одноглазый повертел в руке извлеченную из кармана распечатку. – Фенег в казне столько, что лучше никому об этом не рассказывать, чтобы не засмеяли.

– Пусть только попробуют! – воинственно выкрикнул Чемодан, сорвав жидкие аплодисменты сторонников. – Мы им так засмеем, что утомятся по врачам бегать.

– Точно!

– Пусть только сунутся!

– Ишь, чего удумали: над нами смеяться!

– Ты только скажи, великий фюрер, кто над нами потешается – сразу уроем.

– Гниличи лучшие!

– Кому надо, всем наваляем!

– Только денег сначала дай, – невинно заявил Шпатель.

– Что?!!

Великофюрерский рев заставил уйбуев заткнуться. Гниличи притихли, Дуричи вжались в стулья, Иголка нехорошо улыбнулся, а Шпатель, оказавшийся под прицелом единственного глаза Кувалды, побледнел.

– Что ты сказал?

Великий фюрер славился крутым нравом, в противном случае он попросту не удержался бы на посту, однако ошибки последних месяцев сделали свое дело: авторитет одноглазого пошатнулся.

– Нам денег на боеприпасы надо, – сглотнув, заявил Шпатель. – И два мотоцикла купить надо еще, потому что лето, а на мотиках обдувает клево.

– Бах, – сказал Иголка, имитируя выстрел.