– Ложная память о жажде крови вполне возможна. – Он передвинул ладонь, так что обхватил пальцы моей ноги; его кожа была прохладной. – Но жажда крови обычно затмевает только незначительные вещи. Для меня ты очень важна, Мерседес. Но я подумал, что для Кори Литтлтона ты совсем не важна. И это давало мне надежду, пока я вез тебя сюда.
Я важна для Стефана? Я всего лишь его механик. Да, однажды он оказал мне услугу, но этой ночью я полностью с ним расплатилась. Мы могли бы стать друзьями, если бы я не считала, что у вампиров не бывает друзей. Я немного подумала и поняла, что и Стефан мне небезразличен. И если бы с ним сегодня ночью что-нибудь случилось – что-нибудь плохое – это причинило бы мне боль. Может, он чувствовал то же самое.
– Ты считаешь, он вмешался в твою память? – спросил Сэмюэль, пока я думала. Сэмюэль придвинулся и обнял меня за плечи. Это было приятно. Слишком приятно. Я отодвинулась от Сэмюэля, и Стефан убрал руку от моей ноги.
Он кивнул.
– Либо он изменил мои воспоминания, либо Мерседес ошибается. Не думаю, что он мог бы вмешаться в память Мерседес, хоть он и колдун. На ходячих такое не действует.
Сэмюэль произнес:
– Гм-м-м… Не понимаю, зачем ему внушать Мерси, что ты не виноват в убийстве. Тем более что он считал ее обычным койотом.
Он взглянул на Стефана, и тот пожал плечами.
– Ходячие представляли угрозу всего несколько десятилетий, да и было это столетия назад. Литтлтон совсем новый вампир, я удивился бы, если бы он вообще слыхал о таких, как Мерси. Демон мог знать: невозможно сказать, что знает и чего не знает демон. Но у нас есть доказательство того, что Литтлтон считает Мерси только койотом, – она по-прежнему жива.
Повезло мне.
– Ну хорошо, – Сэмюэль потер лицо. – Позвоню-ка я Адаму. Пусть пришлет в отель команду чистильщиков. Пока никто там не побывал и не поднял крик, обвиняя вервольфов. – Он вопросительно взглянул на Стефана. – Или просто позвонить в полицию и сказать, что это вампир?
Прошло всего полгода с тех пор, как вервольфы вслед за малым народом перестали таиться и предстали перед обществом. Они рассказали людям далеко не все, а те вервольфы, которых предъявили, служили в армии и в целом были обособлены от населения. Пока мы все еще сдерживали дыхание, ожидая, что из этого выйдет. До сих пор обходилось без волнений вроде тех, что сопровождали несколько лет назад явление людям малого народа.
Отчасти это спокойствие объяснялось тем, что Маррок тщательно подготовился. Американцы в современном мире чувствуют себя в безопасности. Бран постарался укрепить эту иллюзию, выставляя вервольфов жертвами, которые скрывают свою инакость, проявляя ее только для защиты других. Он хотел, чтобы публика поверила – пусть на время. – Что вервольфы обычные люди, только в полнолуние обрастают шерстью. И вервольфы, первыми представшие перед людьми, все были героями, отдавшими жизнь ради более слабых. Маррок, как и малый народ до него, предпочел как можно тщательнее скрывать темные грани натуры вервольфов.
Но, думаю, главной причиной спокойствия было мирное поведение малого народа, иных. Более двух десятилетий малый народ умудряется казаться слабым, мягким, добрым и дружелюбным. Те, кто читал братьев Гримм или Эндрю Лэнга,[11] знают, какой это подвиг.
Что бы ни говорил Сэмюэль, его отец Маррок никогда не согласится предъявить обществу вампиров. Скрыть, что вампиры питаются кровью, невозможно.
А как только люди поймут, что вампиры чудовища, они могут понять, что и вервольфы чудовища.
Что скажет Маррок, Стефан знал не хуже Сэмюэля. Он улыбнулся вервольфу, обнажив клыки.
– Все уже убрано. До того как отвезти Мерси домой, я позвонил своей госпоже. Нам, чтобы прибрать за собой, не нужны вервольфы.
Обычно Стефан гораздо вежливее, но и у него выдалась тяжелая ночь.
– Другой вампир снабдил тебя ложными воспоминаниями. – Я пыталась отвлечь мужчин от столкновения. – Это возможно потому, что он колдун?
Стефан, словно в замешательстве, кивнул.
– Мы можем так поступать с людьми, – сказал он. Я этого не знала и не хотела знать. Он заметил мою реакцию и объяснил: – Ну, то есть мы можем оставлять в живых тех, от кого обычно питаемся, Мерседес. Но люди одно дело, а вампиры – совсем другое. Считается, что друг с другом мы так обойтись не можем. Не волнуйся: вампир не в состоянии затронуть твою память. Даже колдун.
Я почувствовала облегчение. Если бы я начала формулировать, чего бы мне не хотелось получать от вампиров, то вмешательство в мысли стояло бы на одном из первых мест.
– Поэтому ты позвал меня с собой. – Я села прямее. – Ты сказал, что он поступил так с другим вампиром. Во что он заставил поверить другого вампира?
Стефан выглядел настороженным и виноватым.
– Ты знал, что он кого-то убил? – обвиняла я. – Вот что он сделал с другим вампиром? Заставил поверить, что на самом деле убил тот?
Воспоминание о медленной смерти, которую я не смогла предотвратить, заставило меня стиснуть кулаки.
– Я не знал, что он сделает. Но да – я считал, что он убил и заставил моего друга поверить, будто убийца он. – Стефан произнес это так, словно у него было горько во рту. – Но я не мог действовать без доказательств. Многие, кто не смог этого доказать, уже умерли.
– Ты вампир, – сказал Сэмюэль. – И не пытайся нас убедить, что тебе не все равно, когда умирают невинные.
Стефан встретил взгляд Сэмюэля.
– В прошлом я наглотался смерти, и меня от нее тошнит. Но думай, как хочешь. Множество смертей стали бы угрозой нашей тайне, вервольф. Даже если смерть человека мне безразлична, я бы не хотел, чтобы смерть многих подвергала нас опасности.
Значит, умрут многие?
Мне вдруг стала понятна его уверенность в том, что шум никого в отеле не потревожит. Тварь, убившая женщину, не задумываясь убила бы множество людей.
– Сколько еще умерли сегодня?
– Четверо. – Стефан не прятал от Сэмюэля глаз. – Ночной портье и три постояльца. К счастью, отель был почти пуст.
Сэмюэль выругался.
Я сглотнула.
– Значит, тела просто исчезнут?
Стефан вздохнул.
– Мы стараемся не допустить пропажи людей, которых могут хватиться. Телам придадут такой вид, чтобы они вызвали как можно меньше шума. Попытка грабежа, не в меру бурная ссора любовников…
Я открыла рот, собираясь сказать нечто необдуманное, но сдержалась. Правила, по которым мы все живем, не Стефан придумал.
– Ты подверг Мерси опасности, – проворчал Сэмюэль. – Если он в силах заставить вампира убивать, то мог бы заставить тебя убить Мерси.
– Нет. Он не мог заставить меня причинить вред Мерси. – Голос Стефана звучал так же гневно, не давая возможности усомниться в твердости ответа. Сам Стефан, должно быть, тоже это понял, потому что снова повернулся ко мне. – Я поклялся честью, что ночью ты не пострадаешь. Я недооценил врага. В этом я виноват.
– «Чтобы зло восторжествовало, достаточно бездействия добрых людей», – процитировала я. В колледже мне пришлось трижды прочесть «Размышления о французской революции» Эдмунда Берка;[12] некоторые его утверждения словно нарочно написаны для меня: я росла, понимая, сколько на самом деле зла существует в мире.
– О чем ты? – спросил Стефан.
– Мое присутствие в номере отеля поможет тебе уничтожить чудовище? – спросила я.
– Надеюсь.
– Тогда это стоило небольшой боли, – решительно сказала я. – И перестань бить себя в грудь.
– Дела чести решаются не так легко, – сказал Сэмюэль, глядя Стефану в глаза.
Стефан как будто не возражал, но я ничего больше не могла для него сделать.
– Откуда ты знал, что с Литтлтоном неладно?
Стефан перестал смотреть в глаза Сэмюэлю; опустив голову, он посмотрел на Медею, которая забралась к нему на колени и с мурлыканьем улеглась там. Будь он человеком, я сказала бы, что у него усталый вид. Если бы он так отвел взгляд в присутствии менее цивилизованного вервольфа, у него могли бы возникнуть сложности, но Сэмюэль знал: отводя взгляд, вампир не признает себя побежденным.
