– Бенни был любимцем руководства, потому что никогда не требовал сверхурочных или прибавки к зарплате. Тем, что он так мало зарабатывал, Бенни давал в руки руководства неопровержимый аргумент: если звезда зарабатывает так мало, то у прочих простых смертных и подавно нет никакого права требовать повышения зарплаты.

Анника была озадачена.

– Почему он на это соглашался? – спросила она.

– Пять недель оплаченного отпуска с тайскими шлюхами и оплата счетов в пабе. Что еще надо парню?

Стоявшие впереди две пожилые дамы в одинаковых вязаных кофтах обернулись и шикнули на них.

Траурная церемония закончилась минутой молчания. Фотографы засверкали вспышками.

– Где было рабочее место Бенни? – шепотом спросила Анника.

– Пошли, – ответил Ханс и направился к лестнице.

Они вышли из серой толпы, поднялись на следующий этаж и оказались под коньком крыши.

– Он был единственным репортером, если не считать ответственных редакторов, который имел отдельный кабинет, – сказал Блумберг и махнул рукой в конец короткого коридора.

Анника пошла по узкому проходу. Снова появилось ощущение, что стены, изогнувшись, наваливаются на нее.

Она остановилась и медленно перевела дух. Стены встали на место.

Главное – спокойствие.

Краска облупилась со стен из ДСП, обнажив желтокоричневую уродливую основу.

Она дошла до выкрашенной в темно-коричневый цвет двери Бенни Экланда и сильно толкнула ее. К ее удивлению, дверь распахнулась настежь.

– В чем дело? – спросил один из одетых в штатское полицейских, отбросив со лба прядь волос и оглядев Аннику с головы до ног.

Двое других полицейских тоже оторвались от полок и шкафов. Анника сделала шаг назад, чувствуя, что краснеет до корней волос.

– Простите, – сказала она, – я ищу… я хотела узнать.

– Это кабинет Бенни Экланда, – сказал одетый в штатское полицейский и добавил, смягчив тон: – Ты – Анника Бенгтзон. Та самая, что просидела ночь в туннеле с террористом.

Пару секунд она внимательно его рассматривала, раздумывая, не стоит ли ретироваться, но потом кивнула. Где-то в голове запели ангелы. Нет, подумала она, только не сейчас.

– Звонил Сюп, сказал, что вы должны встретиться, но он еще не пришел. Форсберг, – представился он, встал и, широко осклабившись, протянул Аннике руку.

Анника стушевалась под его взглядом и застеснялась своих холодных и влажных ладоней.

– Как идут дела? – спросила она, чтобы что-нибудь сказать, и легонько стукнула себя по затылку ладонью, стараясь заставить умолкнуть голоса.

– Сюп рассказал, как вы раскололи мальчишку Густафссона, – сказал светловолосый Форсберг, снимая с полки очередную стопку бумаг.

– В этом нет ничего удивительного, – возразила Анника. – Он сам хотел все кому-нибудь рассказать. Просто случайно я оказалась первой, кто его об этом попросил. Вы что-нибудь нашли?

Полицейский вздохнул:

– Здесь все в таком беспорядке.

– Сегодня ему пришла почта, – сказал из-за спины Анники Ханс Блумберг. – Вы ее не просмотрели?

Полицейские переглянулись и покачали головой.

– Где она? – спросил Форсберг.

– Я оставил письма в его ячейке, как обычно. Если хотите, принесу.

Анника пошла вместе с архивариусом, чтобы не торчать в кабинете и не мешать следователям.

– Мне кажется, вы не принадлежите к поклонникам Бенни Экланда, – заметила Анника, пока Ханс искал письма.

– Мне это не нужно, – ответил архивариус. – Найдется достаточно других людей, готовых биться в истерике. Я немного по-другому относился к нашей звезде.

Он направился к лестнице. Анника последовала за ним, рассматривая его покрытую катышками шерсти кофту.

– И как вы его воспринимали?

Ханс, сопя, поставил ногу на следующую ступеньку.

– Не играет никакой роли, кто давал советы газете, к этому всегда, так или иначе, прикладывал руку Биг Бен Эк, который умел приписать себе все заслуги. Он всегда задерживался в редакции допоздна, чтобы внести исправления или вписать пару фраз в чужую статью, чтобы добавить себе материал в авторскую строку.

– Его называли Биг Бен?

– Во всем, что не касалось журналистики, он был сущим негодяем. – Ханс Блумберг остановился, чтобы передохнуть. – Это надо отчетливо понимать.

– Анника Бенгтзон? – послышался голос снизу.

Она спустилась на несколько ступенек и, перегнувшись через перила, посмотрела на площадку нижнего этажа.

– Сюп, – представился пожилой худощавый мужчина с копной седых волос. – Не побеседовать ли нам?

Анника подошла к нему, пожала ему руку и заглянула в глаза, которые в первую секунду показались ей глазами ребенка – прозрачными и светлыми.

– Я обещал поговорить с персоналом во время траурной церемонии, но она очень быстро закончилась. – Морщины на его лице забавно сместились от улыбки.

– Вы возбудили во мне немалое любопытство, – сказала Анника, направившись в отдел писем, где накануне вечером писала статью.

Он совсем не желчный, пронеслось у нее в голове, и пользуется уважением. У него верная система ценностей. Это надежный и спокойный человек.

Она подвинула комиссару стул, а сама уселась на край стола.

– Мы были потрясены вашим вчерашним сообщением, – глухо заговорил Сюп. – Должен сказать, что нас удивила та легкость, с какой вы расстались с такой новостью. «Норландстиднинген» выходит намного раньше «Квельспрессен», так что ваша газета не стала ни первой, ни единственной.

Анника улыбнулась, отметив, что ангелы молчат.

– Я слышала, что вы давно работаете с прессой, – сказала она.

– Поэтому я согласен с капитаном Петерсоном относительно некоторых данных по поводу Ф–21, которые мы с ним иногда обсуждаем, чтобы отвлечься.

Анника почувствовала, как где-то в пояснице заиграл адреналин, волна которого вот-вот захлестнет грудь.

– Полиция много лет имеет подозреваемого в этом деле, – тихо сказал Сюп. – Это один молодой человек, который в конце шестидесятых приехал в Лулео откуда-то с юга. Родился он в Торнедалене. Влился в пару левых организаций, где фигурировал под кличкой Рагнвальд. У нас есть кое-какие данные относительно его настоящего имени, но нет полной уверенности.

Анника онемела от изумления. От откровений старого полицейского у нее зашевелились волосы на голове.

– Вы не возражаете, если я буду записывать?

– Нет-нет.

Она извлекла из сумки блокнот и карандаш и принялась лихорадочно записывать слова комиссара абсолютно неразборчивым от спешки почерком.

– Почему вы заподозрили именно этого человека? – спросила она.

– Рагнвальд исчез, – ответил Сюп. – У нас есть основания полагать, что он бежал в Испанию, где вступил в ЭТА. Он был профессиональным террористом, и нападение на Ф–21 стало его выпускным экзаменом в школе терроризма.

В дверь постучали. Это был полицейский Форсберг.

– Прошу прощения, Сюп, но мы нашли нечто удивительное.

– Что?

– Письмо из-за границы со странным содержанием.

Он посмотрел на Аннику и замолчал.

Она почувствовала, что ее начинает бить дрожь, но постаралась скрыть волнение.

– Может быть, это письмо сумасшедшего, – бесстрастно сказала она. – У меня у самой дюжина мешков таких посланий.

– Читайте, – приказал комиссар Сюп.

Форсберг поколебался, потом извлек из кармана сложенный вчетверо листок из блокнота и осторожно развернул его затянутой в резиновую перчатку рукой.

«Не может быть созидания без предварительного разрушения, – начал он читать. – Слом означает критику и неприятие, означает революцию. Она предполагает рассуждение о делах и вещах, какие будут после нее созданы. Тот, кто начинает с разрушения, закладывает основу процесса созидания».

Анника торопливо записывала, вполовину сокращая слова. Углом глаза она видела, как Форсберг опустил письмо.

– Может быть, где-то уже тикает часовой механизм? – сказал Форсберг.

Анника увидела, как комиссар покачал головой, и машинально повторила это движение.