Бекка заговорила с ним… даже не как с ребенком, а как с деревенским дурачком.
— Но, Билл… ты нам здесь не нужен.
— Говори за себя. Так и скажи, что тебея здесь не нужен.
— Да. Ты мне здесь не нужен.
— Но я не хочу уходить.
— Это почему, Билл?
— Потому что я люблю тебя.
— Я сейчас умру от смеха!
— И дочь свою я тоже люблю.
Билл думал, что уж в этом Бекка не посмеет усомниться. Он ошибся.
— Ты любишь свою дочь? А о чем ты думал, когда ложился с этой грязной китайской шлюхой? Или ты вообще не подозревал, как все это ударит по ребенку?
— Ударит? Как?
— Билл, ты что, действительно идиот?! Тесса тебе правильно сказала: рано или поздно эти игры кончаются. И на что ты надеялся? Что я не узнаю? Или, узнав, буду терпеть ради дочери? Может, тебе и в голову не приходило, что я могу развестись с тобой?
Да, такое ему в голову не приходило. Билл запоздало понял, что слишком многое не приходило ему в голову.
— Твои родители не разводились. Твоя мать умерла. Наверное, я скажу страшную вещь, но тебе повезло, Билл. Для детей развод хуже смерти. Да, смерть — это горе. Но развод — еще худшее горе. Отец или мать уходят не из жизни вообще. Один из них уходит из твоейжизни. И ты ощущаешь… свою никчемность, свою ненужность. Ребенок думает не так, как взрослые. Ты можешь объяснять ему что угодно, но в глубине души ребенок всегда считает причиной развода себя. И эта рана остается на всю жизнь. Из несчастных детей вырастают несчастные взрослые. Хуже всего — они начинают верить, что заслужили такую жизнь.
— Тогда зачем ломать жизнь Холли? Я должен остаться. Если я тебе больше не нужен, я по-прежнему нужен дочери.
— Неужели ты не понимаешь, что это невозможно? — Вопрос был задан уже иным, надломленным голосом. — Билл, как ты мог так жестоко поступить с нами? С теми, кому ты был дороже всего?
Бекка села на постель, оцепенев от горя. Билл не осмеливался протянуть к ней руку. Потом она совладала с собой, вытерла глаза тыльной стороной ладони и сказала:
— Ответь мне на один вопрос, Билл.
— На какой? — спросил он, страшась услышать ее вопрос.
— Тебе это действительно было нужно?
Билл ощутил ее ненависть. Он разрушил свою жизнь с Беккой. Скорее всего, и жизнь Холли теперь бесповоротно изменится. Тоже по его вине. И сколько бы он ни говорил о своей любви к ним, как бы ни просил разрешения остаться, их маленькая семья уже не будет прежней.
— Ничего мне не было нужно, — тихо произнес Билл.
Он верил, что говорит правду. Жена с изумлением глядела на него, пытаясь понять. Она вдруг перестала понимать человека, за которого семь лет назад вышла замуж.
— Билл, неужели нам с тобой было плохо? Неужели наш брак так мало для тебя значил? Брак — это время. Брак — это доверие. Брак… не знаю, что это еще, но я знаю… это что-то такое, чего ты никогда не получишь от шлюшки, которую подцепил в баре. Может, ты считаешь себя… изобретательным? Ловкачом, умеющим жить двойной жизнью, не возбуждая ни малейших подозрений?
— Никем я себя не считаю.
— Какой же ты глупый… — Бекка не слушала его. Ее голос снова начал дрожать, и она держалась из последних сил, чтобы не расплакаться. Прежде, чем расстаться, она должна ему кое-что сказать. — Да, Билл, ты очень глупый. Заурядный кобель — вот в кого ты превратился. Теперь Холли будет жить лишь с матерью. Одним несчастным ребенком на свете станет больше. Она все равно узнает, когда повзрослеет. Не удивлюсь, если она вообще возненавидит мужчин. Такое бывает. И все из-за папочки, который променял дочь на грязную китайскую шлюху.
Билл думал, что Бекка вновь ударит его. Нет. Она была слишком удручена горем. Смята. Раздавлена.
— И во всем будешь виноват ты, — всхлипнула Бекка. — Ты предал нас обеих. Я любила тебя, верила тебе, а ты бездумно растоптал все это. Я вот думаю, почему? Наверное, для тебя это ничего не значило. Время, что мы провели вместе, — чепуха. Все, через что мы прошли, — тоже чепуха. Ты испоганил все хорошее, что было в моей жизни. — Она уронила голову на грудь. Плечи ее затряслись.
— Бекки, не плачь. Прошу тебя, не плачь. — Но она плакала, не в силах остановиться.
Билл попытался обнять жену, однако Бекка оттолкнула его руку и загородилась ладонями.
— Она ведь вовсе не любовь твоей жизни, Билл. Неужели ты думал, что это на всю жизнь? Нет. Она — всего лишь твой грязный секрет. Даже не страсть. Ты думал, это страсть? Нет, страсть выражается совсем по-другому. А тут куча лжи, каждый шаг рассчитан. Для этого требуется холодное сердце. Кобель с холодным сердцем — вот ты кто.
Бекка вновь закрыла лицо руками, но уже не плакала.
— И почему я выбрала тебя? Почему я выбрала в спутники жизни кобеля с холодным сердцем? А ведь моя жизнь могла сложиться совсем иначе. Я сейчас жила бы не в этом поганом Шанхае…
— Бекка, я все исправлю. Клянусь тебе! Слышишь? Я все исправлю, — с отчаянием повторил Билл.
Она покачала головой.
— Проще было не портить. — Бекка встала. — Я лягу с Холли. Мне противно находиться рядом с тобой. Я так тебя любила, а теперь видеть не хочу. Просто удивительно, как ты сумел испоганить мне жизнь.
— Перенеси Холли сюда. Я лягу там, — предложил Билл.
Но с нее уже было довольно.
— Нет, Билл. Исчезни из моей жизни, — тихо и устало сказала она, как будто и впрямь не ощущала ничего, кроме изнеможения. — Собирай вещи и проваливай. Меня тошнит от одного твоего присутствия.
Он встал, однако к ней не подошел.
— Прости меня, Бекка. Я очень, очень виноват перед тобой.
— И сколько раз ты намерен это повторять? — все так же устало выдохнула Бекка.
— Пока ты мне не поверишь.
Она стояла в дверном проеме. Билл едва не подскочил от пронзившей его мысли: Бекка плакала об их браке, как плачут, когда умирает кто-то из близких.
— Слишком поздно просить прощения, — сказала Бекка и ушла в спальню к Холли.
Он слышал, как Бекка раздевается, как ложится рядом с дочерью. Потом Билл тоже разделся и лег, уставившись в потолок. Он лежал, прислушиваясь в звукам, доносившимся из соседней спальни. Раза два Холли просыпалась и начинала хныкать. Бекка что-то говорила ей, и потом вновь воцарялась тишина. Наверное, как и он, Бекка сейчас лежала с открытыми глазами и пыталась заснуть.
Билл все-таки задремал. Потом что-то вытолкнуло его из дремы. Он открыл глаза. У изголовья стояла Бекка. Усталая, но готовая продолжать разговор.
— Так все-таки, кто это? — охрипшим от слез голосом спросила она. — Какая-нибудь из здешних «канареек»?
Билл кивнул.
— Но она съехала отсюда, — добавил он вслух.
Билл вдруг представил, как Бекка стоит у открытого окна квартиры Цзинь-Цзинь и выбрасывает ее вещи. Дурацкое видение. У Бекки другое воспитание и слишком развитое чувство собственного достоинства, чтобы опускаться до уровня разгневанной пожилой китаянки. Вместо этого она выбросила бы из своей жизни его. Разве Цзинь-Цзинь ей соперница? Никто не уводил у нее мужа; она его сама выпроводила.
— Интересно, которая? — Невзирая на распухшие глаза, голос Бекки звучал вполне спокойно. — Впрочем, можешь не говорить. Я сама догадалась. Та, длинноногая, что ездила в красном «мини-купере». Она?
Взглянув на мужа, Бекка даже не стала дожидаться его кивка или словесного ответа.
— Даже обидно за тебя, Билл. Девочка — не бог весть что. Есть помоложе и покрасивее.
Билл поморщился, и Бекка это заметила. Да, есть помоложе и покрасивее. Мир так устроен, что в нем всегда будут помоложе и покрасивее. Но это еще не значит, что нужно за ними гоняться.
— Мне все равно, где ты теперь встречаешься с этой шлюхой. Только учти: держи ее подальше от Холли. Слышишь? Держи свою шлюху подальше от моей дочери! — На нее вновь нахлынула ярость, сдавив горло и превратив лицо в каменную маску. — И ты еще считаешь себя хорошим отцом?
— Я этого не говорил, — покачал головой Билл.
— Для хорошего отца его ребенок — важнее всего, — сказала Бекка, пропуская его слова мимо ушей. — Важнее женщины, с которой ты собираешься провести всю жизнь. Важнее женщины, которую тебе хочется трахать, — твоей китайской шлюшки.
