Я подумала, что Федеро выглядит довольно глупо, хотя весь его наряд свидетельствовал о высоком положении в обществе.

– Здравствуй, девочка! – Федеро сухо кивнул госпоже Тирей. – Как успехи кандидатки?

– Я представлю отчет в надлежащий срок. – Госпожа Тирей злобно покосилась на меня. Ей не хотелось, чтобы я слышала их перепалку.

Склонив голову, я ждала. Что от меня понадобилось Федеро?

– Я бы хотел немного побеседовать с девочкой, – многозначительно сказал Федеро.

– Если я понадоблюсь, я буду в гостиной. – Госпожа Тирей вперевалочку зашагала прочь; гримаса на ее перекошенном лице не сулила мне ничего хорошего.

Я стиснула руки, когда она скрылась в тени крыльца. Я давно поняла, что Федеро и Танцовщица зачем-то вступили в сговор ради меня. Я не понимала, с какой целью – правда, тогда почти вся моя жизнь казалась туманной.

Федеро опустился на одно колено и сказал:

– Я уезжаю… надолго. Возможно, меня не будет год или больше.

Я кивнула.

– Говори, девочка. Я ведь не принадлежу к числу твоих мегер-наставниц со злобными лицами и кашей вместо мозгов.

– Счастливого пути, – сказала я. Хотя я не хотела быть с ним грубой, не хотела спорить с ним, я могла думать только об одном: о дне, когда он купил меня у папы. Неужели он уезжает, чтобы купить еще девочек, едва научившихся ходить?

– Мне говорили, ты делаешь успехи.

– Мне нравятся танцы.

Его ответная улыбка подсказала мне, что я ответила правильно.

– Превосходно! Я почти ничем не могу тебе помочь, но я радуюсь твоим достижениям. Кое-кто другой… точнее, другая… может сделать для тебя гораздо больше.

– Я сожалею о том, что нагрубила ей… и тебе.

На миг лицо у него вытянулось, опечаленное воспоминаниями.

– Выслушивать горькую правду тяжело, но грубостью я бы ее не назвал. – Он дотронулся пальцем до моего подбородка, как будто хотел снова склонить мою голову набок и внимательно осмотреть меня. – Все мы ходим туда-сюда за решетками, все сидим в клетках.

– Твоя клетка – весь мир, – в досаде возразила я, хотя не собиралась бить его наотмашь.

– Весь мир – клетка для всех. Только у одних мир больше, а у других – меньше.

С этими словами Федеро оставил меня. Перед уходом он еще немного поговорил с госпожой Тирей. Я же стала плодосъемником снимать с дерева последние в том сезоне гранаты.

Следующая вылазка с Танцовщицей задала тон всему, чем мы с ней занимались зимой. В ту ночь она впервые взяла меня с собой за стену, и мы заглянули в один из пустующих домов Управляющего. Мы медленно поднимались по пыльным лестницам, останавливаясь через каждые два-три шага, чтобы замести за собой следы, и ждали, пока уляжется пыль. Урок стал для меня настоящим открытием, ведь госпожа Тирей в буквальном смысле вдолбила в меня, что пыль – это враг. А в брошенном доме пыль стала другом, который отлично скрывал наши следы.

Несмотря на то что приходилось то и дело останавливаться, наверху мы очутились меньше чем через десять минут. Передо мной раскинулись покатые крыши, дымовые трубы, башенки с врезанными в них окошками, водосточные трубы с отдушинами, прикрытыми металлическими карнизами… Короче говоря, вся округа. Легко можно было представить, что я дома и смотрю на родные рощи. Только здесь вместо деревьев повсюду были металл, дерево и кирпич.

– Здесь крыша плоская, – сказала Танцовщица. – Если по ней бежишь, легко можно споткнуться и загреметь. И тогда тебя заметят.

– Да, госпожа.

– Даже на настенной галерее, которая идет вокруг поместья Управляющего, ты в основном в безопасности. Обнаружить тебя могут в основном случайно. Здесь же отвалившаяся черепица или камешек грозят тебе смертью.

– Да, госпожа.

Танцовщица вздохнула.

– Попозже… когда я решу, что ты готова, мы поучимся прыгать.

– Спасибо! – Мне показалось, будто она чего-то ждет, поэтому я задала ей вопрос, который не давал мне покоя: – Раз здесь так опасно, зачем мы выбираемся сюда?

– Чтобы ты когда-нибудь сумела раскрыть все свои таланты.

– Такими танцами, как со мной, ты не занимаешься с другими кандидатками.

– Да, девочка. Почти никогда.

Даже в темноте я заметила, как грустно она улыбнулась.

Мы начали гулять по крышам ближайшего к нам квартала; Танцовщица шепотом предупреждала меня об опасности и иногда читала мне краткие лекции под луной. Она учила меня стоять и скользить по скату крыши, рассказывала о достоинствах различных коньковых брусов, объясняла, какие трубы лучше обходить стороной и как понять, куда лучше не приближаться. Внизу, на улицах, об опасности могли предупредить лица прохожих, звуки и запахи. Наверху, на уровне крыш, приходилось ориентироваться по углам, внимательно смотреть себе под ноги и избегать опасностей совсем иного рода.

Зимой крыши обледенели, и пришлось учиться заново. Даже улицу сложно было пересечь, потому что на снегу четко отпечатывались следы. Всю зиму мы совершали вылазки в тихие, темные кварталы, расположенные рядом с поместьем Управляющего. Я оставалась дома лишь в те дни, когда на улице было слишком холодно и можно было простудиться. Простуда выдала бы меня госпоже Тирей.

Женщина-утка заметила мое приподнятое настроение и не раз допрашивала меня, не приносят ли другие наставницы чего-то запретного на свои уроки. Мне не хотелось бросать тень подозрения на Танцовщицу, поэтому я нарочно намекала то на госпожу Леони, то на госпожу Данаю, то на остальных. Я втайне радовалась, видя, как злобные мегеры следят друг за другом и иногда ссорятся. Правда, доставалось и мне, но теперь они, по крайней мере, не были заодно против меня и не усугубляли мое унижение.

Верный своему слову, Федеро не возвращался больше года. Я продолжала расти; в каком-то возрасте я стала похожа на жеребенка – длиннорукая, длинноногая, неуклюжая. Наставницы твердили, что такой я останусь до тех пор, пока не стану женщиной. Моя неуклюжесть сильно удручала меня и Танцовщицу на ежедневных тренировках в нижнем зале и еще больше – во время наших ночных вылазок на крыши.

Новая наставница, госпожа Эллера, стала учить меня искусству рисования красками и углем; она открыла во мне дар, который даже я сама в себе не подозревала. Довольно скоро я научилась сносно рисовать черно-белые портреты на прикрепленных к стенам листах писчей бумаги. Я забавлялась, делая наброски со всех моих наставниц. Наконец госпожа Тирей велела мне прекратить «баловство». Видимо, она боялась, что ее унизят, высмеяв на рисунке. И все же палитра госпожи Эллеры, в которой имелись разные цвета, оттенки и кисти, открыла мне окно в мир, о существовании которого я и не подозревала.

Я чуть не лишилась своих преимуществ, когда, забывшись, нарисовала буйвола Стойкого, стоящего по колено в грязи на рисовом поле. Госпожа Тирей что-то заподозрила. Лишь с большим трудом мне удалось убедить ее, что я изобразила божественную корову принца Захара из книги сказок госпожи Данаи.

Время от времени меня по-прежнему били – за невыученные уроки или за то, что подавала голос не спросясь. Жизнь шла как всегда.

Несмотря на мою неуклюжесть, мы с Танцовщицей продолжали обследовать крыши. Мы все дальше отходили от поместья Управляющего; я училась забираться наверх по водосточным трубам или по шпалерам, увитым виноградными лозами. Прохожие на улицах больше не отвлекали и не беспокоили меня, и все же я предпочитала обследовать город сверху, в тишине.

Там, на крышах, мы иногда встречали других людей – таких же тайных путешественников, как и мы. Молчание казалось нам лучшим приветствием и самым добрым прощальным напутствием. Все мы как будто разделяли общую тайну; я любила проводить ночи под звездным небом.

Мое существование постепенно вошло в привычную колею. Жилось мне, можно сказать, неплохо, если не задумываться об обстоятельствах моего заточения. Каждый вечер перед сном я по-прежнему пришивала колокольчик к воображаемому куску материи, но жгучее чувство несправедливости слегка померкло в силу привычки и благодаря многочисленным открытиям, сделанным мною на уроках.