— И еще она сказала «пардон».

Они меня сейчас выведут из себя:

— Вас что, не учили тому, что говорить о человеке в третьем лице в его присутствии — неприлично?

Вилен, как дурак, повторяет за мной:

— В третьем лице… Рэд, мне надо срочно выпить.

Мой муж зациклился на моем «пардон»:

— Бэмби, ты просто так сказала языческое слово?

— Языческое? Ах да, здесьже все языки, кроме Единого, считаются языческими. Нет, Рэд.

— Не понял.

— Я не просто так его использовала. Дело в том, что Единый — не мой родной. Думаю я на русском и, кроме него, знаю еще несколько иностранных языков.

Вилен опускает голову на руки и качается из стороны в сторону, приговаривая «иностранных-иностранных-иностранных».

На этот раз победило самообладание Рэда:

— Сколько?

— Что сколько?

— Языков сколько?

— А русский и английский в счет?

— Английский? Ты сказала английский? Бэмби, пожалуйста…

Да пожалуйста:

— Ну, тогда десять, не считая некоторых наречий.

Рэд садится на кровать рядом с Виленом. Да что такое сегодня с их поведением?

— Ребята, ваши манеры что, решили сегодня отдохнуть, или вы их погулять отпустили? Дама стоит — вы сидите.

Меня вдруг поразила страшная догадка:

— Ой, вы, наверное, националисты? Если бы я знала, что вы с предубеждением относитесь к русским, то ни за что бы не сказала вам, какой у меня родной язык…

Рэд опускает голову на руки. Я подхожу, глажу его по голове и ласково взываю к его разуму:

— Милый, это что, так страшно для тебя, что я — русская, да? Рэд, ну не переживай ты так — родной язык ведь не определяет национальность. Да я могу быть кем угодно… Вот к кому вы терпимо относитесь, вот к тем давайте меня и определим.

Мой муж, наконец, поднимает ко мне свое лицо:

— Бэмби…

Мне вдруг становится по-настоящему страшно:

— Все так плохо?

Он улыбается через силу:

— Нет, любимая, все хорошо. У нас совсем не осталось времени, так что отложим все наши разговоры на вечер.

Они с братом встают и молча выходят из комнаты…

Вилен и Кесса ведут милую светскую беседу. Я уже давно потеряла нить их болтовни. Моей деятельной натуре претит сидеть здесь без дела. Но, как говорится, меня мое положение обязывает…

Кесса — очень красивая молодая женщина. Она — пухленькая, смуглая блондинка с голубыми глазами. Брови и ресницы искусно подкрашены, губы сочно блестят. Словом, настоящая красавица. Интересно, почему она до сих пор не замужем?

Вилен флиртует напропалую, сыплет комплиментами. Кесса деланно краснеет, но при этом с готовностью отвечает на его ухаживания.

Вилен:

— Ах, милая Кесса, как жаль, что я дал обет безбрачия, чтобы полностью посвятить себя служению Избранному.

— О, Вилен, неужели ты встретил кого-то, чтобы начать жалеть об этом?

— Ты же прекрасно знаешь…

Кесса улыбнулась, и решила перевести беседу в другое русло:

— Прима — довольно милое создание, но в ней нет ничего особенного.

Ну спасибо.

— Одному Богу известно, почему именно она была выбрана в жены нашему Приму.

Кесса с жаром говорит «Аминь», и тихо спрашивает:

— А это — правда, что она… не очень в своем уме?

Вилен, твой выход.

— Кесса, не забывай, что Прима прекрасно слышит нас.

— Ну и что? Она же ничего не понимает.

— Не стоит так говорить.

— Но ведь это же все знают.

— Люди могут ошибаться.

— А почему она молчит?

— Прим говорит, что она дала обет молчания.

Как мило — а мне вы об этом забыли сказать?

— Навсегда?

— Одному Богу известно.

Я реально устала два часа сидеть в одной позе, сложив руки. А как вам такое? Встаю, опускаюсь на колени рядом с креслом и, приложив руки к груди, начинаю тихонько покачиваться из стороны в сторону. Именно так духовники нашего дома молятся Богу в молельной комнате.

Мне удается убить трех зайцев сразу — смущаю Кессу, забавляю Вилена и разминаю свои затекшие от долгого сидения мышцы.

Кесса шепотом:

— И часто Прима впадает в духовный транс?

Ну да, вы же здесьне молитесь, а впадаете в транс… У-у-у… фанатики несчастные. Вилен тихо откашливается (наверное, чтобы не выдать себя голосом):

— Довольно часто.

— Наверное, мы ей мешаем.

Какая здравая мысль.

— Да, думаю, будет лучше оставить ее одну.

— Тогда, я не буду дожидаться брата и поеду домой без него.

— Хорошо, побудь здесь минутку, пока я распоряжусь подготовить для тебя носилки.

Как только Вилен покидает комнату, сестра Первого Воина меняется в лице — на нем уже нет ни благоговения, ни глупой наивности. Она говорит вслух (по интонации чувствуется, что она обращается сама к себе):

— Несчастная убогая… женщина, — и дальше продолжает с все возрастающей уверенностью в голосе, — но все равно рисковать нельзя. Нельзя… нельзя… воины… которые сделали это с ней…

Она встрепенулась из-за звука шагов входящего в комнату Вилена.

Мы вернулись домой поздним вечером.

После ужина, Вилен, в присутствии прислуги, пригласил нас к себе на партию в шахматы. Да… когда даже дома приходится бояться чьих-то ушей…

Рэд рассказывает Вилену о том, как прошла аудиенция. Мой деверь слушает его немного рассеянно. Потом, ни к селу, ни к городу, прерывает Рэда на полуслове и обращается ко мне:

— Бэмби, ты чего такая тихая? Здесь можно свободно разговаривать.

Мне удается достаточно ровно задать им мучающий меня вопрос:

— Что воины со мной сделали?

Рэд встает и направляется ко мне. Его лицо, как обычно, непроницаемо. Я мельком смотрю на его брата и вижу… испуганный взгляд. Мой муж присаживается рядом со мной:

— Любимая, ты о чем?

— Кесса сказала что-то про воинов, которые сделали это со мной. Что она имела в виду?

— Ты оставалась наедине с Кессой?

Вилен уже явно чего-то боится. Я не отвечаю Рэду, я спрашиваю Вилена:

— Чего ты такой перепуганный?

Рэд отвечает вместо него:

— Бэмби, с ним все нормально, не волнуйся. Правда, Вилен?

— Рэд, да я же вышел только на минутку. Да я и подумать не мог, что эта дура что-то наговорит Бэмби.

— Подумать не мог? Тебе помочь думать впредь?

Я сейчас закричу… спокойно, Бэмби:

— Так вы будете отвечать на мой вопрос, или нет?

Рэд уверенно говорит:

— Нет.

Я встаю:

— Тогда всем спокойной ночи.

Рэд вскакивает, хватая меня за руку:

— Бэмби, постой.

Я резко вырываю свою руку, и зло рычу (ну, это я преувеличиваю — у меня на самом деле никогда не получается рычать):

— Не трогай меня.

Мой муж явно не знает, куда ему девать свои руки:

— Так будет лучше для тебя.

— Слушай, я же не спрашиваю тебя о тебе, о Вилене, о том, что не имеет ко мне отношения… Я же спрашиваю о себе… Какое ты имеешь право решать за меня, что мне можно знать о себе, а что нет? Позволь мне напомнить тебе, что я — человек, а не домашний питомец.

— Я никогда этого не забывал.

Я театрально закатываю глаза:

— Но обращаешься ты со мной именно так.

— Бэмби, ты — несправедлива…

Вилен отвлекает наше внимание на себя:

— У-ф-ф, простите, что вмешиваюсь. Но… Рэд…, — нет, вы такое видели, чтобы Вилен (Вилен!!!) аккуратно подбирал слова, — я думаю, что… Бэмби права… по-своему права.

Я хмыкаю:

— Растешь в моих глазах, — и перевожу взгляд на мужа, — Рэд, твой брат понимает, что мне нужно это знаниене из праздного любопытства. Пойми и ты — у меня вообще нет знаний о себе и о том, кто я и откуда. Что любая, известная тебе, деталь из моего прошлого может стать для меня отправной точкой для восстановления этих знаний.

Мне хочется утешить мужа, настолько у него сейчас неуверенный (во мне? в себе?) вид, но я пересиливаю себя и остаюсь на месте. Он почти умоляет: