Отношения между братом и сестрой вновь стали непримиримыми, они часто дрались, ходили в синяках и царапинах, а всем было наплевать, что дети могут в конце концов поубивать друг друга.

Хабиб во всей этой круговерти являл собою эталон невозмутимости, и сколько бы крови ни проливалось из детских носов, мусульманин не отрывался от кальяна, привезенного с родины, пускал в атмосферу клубы сладкого дыма и смотрел по телевизору канал «Дискавери».

А потом мать объявила, что в семье ожидается пополнение. Что она беременна и совершенно счастлива доказать свое плодородие.

В свою очередь, и Верка огласила, что уже не девственница и что тоже может быть беременна. И что скорее всего они с Борхито переедут жить к нему, потому что есть у испанского избранника в квартире свободная комната.

Мать чуть было не убила Верку. Той впервые досталось знаменитым ремнем по полной программе, несмотря на то что она орала, что только фашист может бить беременного ребенка!

— Молчи, дрянь! — не унималась мать. — Я тебе покажу «беременная»! У тебя даже месячных еще не было, а туда же! И Борьке твоему корнишон его отрежу! Так и передай! У Хабиба есть фамильный турецкий нож!

— Эгей! — эмоционально порадовался Хабиб, глядя, как на экране телевизора охотники убивают копьями детеныша нерпы. — Смотри, у этой нерп совсем человеческий глаза. Нерп плачет! Не хочет быть мертвым! Умный животный!..

А потом Птичик стал расти. В месяц по два сантиметра. Акселерация. Через год он перегнал в росте мать, исхудал до ее эмоционального «не могу смотреть» и пошел в соседний подвал, где располагался фитнес-центр, заниматься бодибилдингом, дабы нарастить на свои длинные кости крепкие мышцы. Дома стало совершенно невозможно находиться, так как родился Иван Хабибович Оздем, который нескончаемо орал, вероятно, недовольный чужбиной, и просил не материнского молока, а большую лепешку с шаурмой.

Еще через год Птичик вытянулся до ста восьмидесяти пяти сантиметров, накачал приличные мышцы и обрел в доме физическую независимость. А произошло это вот как.

Как-то мать по недомыслию своему решила, как обычно, выпороть сына за сожранные им без разрешения две курицы-гриль, три шампура холодного шашлыка, кастрюлю хаша и за оставление семьи без продовольствия. Она подошла к платяному шкафу за ремнем, причитая, что эти мерзкие дети все нервы ей перепахали, один жрет без меры, другая трахается в одиннадцать лет! Намотав орудие пытки на руку, она зашла в детскую комнату, где Птичик, воспользовавшись одиночеством, разглядывал порножурнал и вымещал на особо понравившиеся образы свою подростковую гиперсексуальность.

Мать заорала, что мало того что Анцифер все в доме сожрал и не сходил в палатку за порцией шаурмы младшему брату, так он еще и мозги свои иссушает нескончаемой мастурбацией! Причин для экзекуции было предостаточно, мать от души замахнулась ремнем, но Птичик с невероятной легкостью перехватил ее руку, чуть повернул, отбирая ремень, а потом подхватил мать под локотки, уложил ее на ковер и ловко закатал в него ее задастое тело, только голова торчала на поверхности. Затем он поднял ковер, поставил его в угол и вернулся к прерванному занятию.

Мать, конечно, кричала на весь район, крутя головой, как на представлении иллюзиониста в цирке, призывая на помощь Хабиба, дабы покарал сына своим кривым ножом, выпустив ему кишки. Хабиб явился, сверкнул оливковыми глазами, но Птичик согнул руку, демонстрируя огромный бицепс. Турецкий отчим увидел силу, а еще он рассмотрел главное достоинство пасынка снаряженным, цокнул от восторга языком и, глядя на свой богинь, завернутую в ковер, развел руками, а потом гневно произнес:

— Мужчин — главный на земле! Видишь! Разве ты не понимаешь, мой богинь?! Вот когда поймешь, выпустим из плен!

Упакованная, как кавказская пленница, преданная и униженная, она не могла произнести ни единого слова. Почему-то она вспомнила покойного Нестора и чуть было не заплакала. Но здесь ко времени пришла тетка Рая присмотреть за Соевым Батончиком, она же и освободила мать из плена.

Вечером, сидя в туалете с «Плейбоем», Птичик слушал разговор матери и тетки, происходящий на кухне.

— Я тебя предупреждала, — эмоционально вещала Рая. — Говорила, что детей своих любить надо! Ставить их на первое место, а не, прости господи, дырку свою ублажать! Что ты получила? Турка россиянином сделала! Все заработанное Нестором спустила на Хабибовы яйца, прости господи! На старостях прижила детеныша, которому нечего оставить в наследство!.. Девчонка твоя в одиннадцать лет не в школу ходит, а трахается круглые сутки, прости господи! Хорошо с одним!.. Анцифер не от мира сего! Никого не любит, накачался, как Кинг-Конг, смотри, придет час — свернет шею твоему черножопому! Что ты наделала, женщина моя дорогая?!

Она сидела, откинув голову на спинку стула, слушала, как Рая приговаривает ее жизнь к катастрофе, а потом вдруг поглядела на тетку пристально, да и выдала:

— А пошла ты, Рая, на х…, прости господи!!! Иди, иди, резво!

И тетка Рая ушла навсегда.

Мать, конечно, в глубине души сожалела о разрыве с сердечной родственницей, особенно когда нужно было сидеть с турчонком, но была горделива и прощения просить у Раи не желала.

Иногда квартиру для свидания с родственниками посещала Верка. Она независимо входила в родной дом, оставляя низкорослого и застенчивого Борхито в прихожей.

Мать открыто конфликтовать с дочерью не хотела, тем не менее зудела себе под нос так, чтобы всем слышно было:

— Явилась!.. — Она держала Ивана Хабибовича Оздема на руках, защищаясь им, как щитом, от неуравновешенного семейства. — Явилась, доска два соска! И чего это Борька в тебе нашел? Такой красивый мальчик!.. И что же вы вместе с ним делаете? В чичирки и пипирки играете?.. Ну-ну!..

Верка могла и в волосы вцепиться матери. Но, чувствуя себя совершенно взрослой, разучившей все интимное на пятерку, она старательно сдержала свои эмоции, делано посюсюкала с Соевым Батончиком, очень похожим на бейби-бона из коллекции «Африка», а потом, проверив холодильник на припасы и не найдя в нем, кроме кетчупа, ничего, сглотнула слюну и пошла навестить Птичика, живущего в ее комнате.

— Ты как, брат?

— Нормально, сестра.

— Тебя здесь не обижают?

Анцифер, лежащий на диване, смотрел на Верку стальным взглядом, спокойно вдыхал, показывая хорошо развитые грудные мышцы, и в свою очередь интересовался:

— Чего там Борька?

— Все хорошо, — радовалась вниманию брата Верка. — Учится хорошо, родители его нам ни в чем не отказывают. Даже презики покупают!

— Где же они такие маленькие размеры находят? — съязвил Птичик.

Говорить им больше было не о чем, да, в общем, в этом семействе никто ни с кем особо не разговаривал. Верка обычно более десяти минут в отчем доме не задерживалась, и они с Борхито быстро сваливали, при отходе сравнивая квартиру с дешевой чайханой. Смеялись!

— Как там Птичик только живет? — удивлялась девочка.

Тем не менее в данный момент жизни Анциферу было все равно, где находиться. Главное, что комната у него была отдельная благодаря ранней физической зрелости сестры.

В это благодатное время он и начал проводить более активные эксперименты с черной дырой.

Птичику пришла поистине гениальная мысль: если в дыру можно закидывать, то, вероятно, из нее можно и выудить кое-что. Ай да он! Ай да Сафронов, сукин сын! Он даже разволновался!

Для практических занятий Анцифер приобрел в магазине рыболовных принадлежностей моток крепкой японской лески и тройной крючок с грузилом.

Ночью, когда все спали, Птичик, сев за письменный стол, установил напротив зеркало так, чтобы видеть подмышку в подробностях. Сначала побрил ее стащенным у Хабиба бритвенным станком, попшикал на кожу одеколоном и, не торопясь, принялся засовывать в отверстие леску. Он волновался, что двухсотметровой катушки может не хватить, потому стравливал снасть вглубь своего тела осторожно, а когда леска закончилась, Анцифер стал раскачивать ее, чтобы было больше шансов подцепить крючком какую-нибудь штуку со дна души. Покачав леской с десяток минут, Птичик принялся сматывать снасть. Весь эксперимент занял у него больше часа, а так как он не чувствовал никакой тяжести на крючке, ему казалось, что он потерял время зря… Исследователь не ошибся!