На пятом месяце рейса у людей многое может вызвать раздражение, а уж что касается еды… Тем более, что поделать с этой паскудной ситуацией ничего было нельзя, даже не рекомендовалось - во избежание нежелательных оргвыводов - громко распространяться на эту тему: служба внутренней информации начальства на судах с русскими экипажами (пусть даже под либерийским флагом) сохранилась нетленной с советских времён. И действовала эта информационная служба по принципу "на баке пукнул, на корме сказали: обкакался". А если к тому же у тебя у самого рыльце в пушку, то…

В последнее время Виктор избегал появляться в кают-компании, когда там ел капитан. Но на этот раз они обедали вместе, хотя и за разными столами, строго следуя субординации. Виктор дохлёбывал суп, удерживая норовящую спрыгнуть на палубу тарелку, когда услышал голос смаковавшего второе блюдо капитана:

– Эх, и хороша же баранинка! Удачно мы закупились в Австралии…

В глазах потемнело. Виктор осторожно разжал пальцы, стиснувшие вилку, - ни в чём не повинный столовый прибор жалобно звякнул о столешницу, - и опустил веки. И тут перед глазами моряка возникла странная картинка.

…Какая-то оживлённая городская улица, похожая на бразильскую (Виктору уже доводилось бывать в стране, где так много диких обезьян), много людей и много машин, резво снующих туда-сюда по проезжей части: в Бразилии правила уличного движения - понятие несколько эфемерное. И посередь всего этого живописного антуража по тротуару важно шествовал капитан в сопровождении кока и двух матросов, натужно волочащих объёмистые пакеты: продотряд, понятное дело. А потом…

Автомобиль вылетел неизвестно откуда. Наверно, водитель не справился с управлением, или в его моторизованной телеге образца тысяча лохматого года что-то отказало, но так или иначе, машина вылетела на тротуар и врезалась прямёхонько в строй продовольственной экспедиции.

Людей раскидало, словно тряпичных кукол. Кто-то закричал, народ засуетился, забегал, а виновница торжества застыла, уткнувшись покорёженным капотом в белую стенку дома, едва не въехав в витрину какой-то лавчонки.

Капитана подняли на ноги, осторожно поддерживая грузное тело с двух сторон. Похоже, он не очень сильно пострадал; вот только на левой стороне его лысоватой головы красовался и набухал солидный кровоподтёк…

В груди у Виктора вспух горячий ком, набряк и покатился вверх, к горлу. Корнеев резко встал, оставив нетронутой "баранинку" с чечевицей, и ушёл к себе в каюту. Там он долго лежал на спине, глядя в белый подволок, и спохватился только тогда, когда на часах было уже без пяти минут час. Пора в машину - обеденный перерыв кончился.

Заявление во Дворец Бракосочетания на Английской набережной Андрей и Наташа подали на следующий после их встречи день. Они сделали бы это сразу же по выходу из музея, будь у них при себе паспорта. Молодые люди ещё не успели представить друг друга своим родителям, и вовсе не потому, что по зачастую присущей молодости категоричности считали этот архаичный ритуал излишним. Нет, просто для них всё прочее меркло перед главным - перед самим фактом их неожиданной встречи; встречи, казавшейся невозможной. И они торопились сделать то, что не успели сделать сто лет назад.

Принимавшая заявления строгая дама хотела было напомнить несведущим девушке и парню, что во Дворце существует очередь, и что ждать придётся от двух до четырёх месяцев, а если они хотят удобное время, да ещё на выходных, то и того больше (хотя, конечно, это вопрос решаемый…), но почему-то вдруг осеклась, так и не начав свою длинную тираду. Посмотрев на Андрея с Наташей и ощутив на себе их взгляды (не то чтобы неприятные, но какие-то странные), служительница Гименея вдруг поняла, что этой паре непременно нужно пожениться, и чем скорей, тем лучше. Поэтому она, перелистав свою "книгу судеб", нашла нужную дату в начале осени и записала на неё молодых людей, скрыв непривычное для себя самой смятение за неуклюжими фразами: "Вы знаете, вам повезло… Как раз одно свободное окошко…"

А работница загса, ведавшая оформлением торжества и видевшая на своём веку тысячи и тысячи самых разных пар, поймала себя на том, что этой паре абсолютно безразлично всё, что она им рассказывает - все эти машины, услуги фотографа и прочее. Ей показалось даже, что эти её очередные клиенты пребывают где-то не здесь, и что между ними и ею невидимая стена. И когда жених с невестой ушли, она вздохнула с облегчением: пара была вежливая и очень симпатичная, но странная…

Выйдя из дворца, Андрей и Наташа повернули налево. Они уже знали, куда пойдут - их трепетная нить понимания друг друга настолько окрепла, что слова не требовались.

Идти было недалеко - не больше тысячи шагов. Они молчали, пока не дошли до того места, где когда-то стоял храм, и где теперь за оградой возвышалась небольшая часовня.

– Это здесь, - сказала Наташа.

– Да, это здесь, - подтвердил Андрей.

– Сюда приходила моя прапрабабушка, - объяснила Наташа, - а имя прапрадеда было выбито на памятной доске. Я мало что слышала, дедушка не любил об этом рассказывать. Говорил, что прадед, напившись, бормотал что-то бессвязное о каком-то проклятии и ругал свою мать. Зато я помню другое - пришедшее в память извне…

– А мой прадед работал в органах, - добавил Андрей. - Бабушка была маленькой, когда за ним пришли, но она запомнила слова, сказанные им домашним перед тем, как его увели: "Я виноват, но не в том, в чём меня обвинят. Меня накажут за другую вину…".

Светило солнце, сыпавшее с голубого неба тысячи янтарных зайчиков, купавшихся в Неве. И нигде - нигде! - не было ни единого чёрного пятна.

Хотя, если присмотреться очень внимательно…

Собственно говоря, этот порт и портом-то назвать было нельзя - так, портопункт. Метров на триста в море вытянулся хлипкий Т-образный причал, оборудованный ленточным транспортёром. У поперечной перекладины этого громадного "Т" едва хватило места для тридцатишеститысячетонной туши "Бехтерева", а по транспортёру на берег бесконечным потоком шла и шла руда из бездонных трюмов балкера, ссыпаемая в приёмные бункера грейферами его палубных кранов. Не порт, а недоразумение.

На берегу тоже ничего примечательного не наблюдалось - до города как такового отсюда километров тридцать. Кособокая будка с сонным охранником, поставленная тут просто ради приличия, а дальше начинался самый настоящий "шанхай" - скопление каких-то убогих жилых строений, сооружённых, похоже, из всего мало-мальски пригодного для строительных целей материала. И всё-таки это был берег, которого моряки не видели чуть ли не месяц. До города на такси можно добраться за каких-то полчаса, а там всё, что твоей душеньке угодно: и кабачки, и дискотека, и не слишком неприступные девушки - продукт латиноамериканского темперамента, помноженного на дикую местную нищету.

Правда, в здешних злачных местах можно и на неприятность нарваться - вроде кастета в лоб или ножа в бок, - но не заметно, чтобы это обстоятельство сильно влияло на энтузиазм матросов. Русским, конечно, далеко до моряков-филиппинцев - те вообще разделяют все порты захода на плохие и хорошие исключительно по уровню цен на интимные услуги аборигенок, - однако россияне ведь тоже люди-человеки со всеми присущими этим существам слабостями.

Виктор на берег не ходил вполне сознательно: зачем усугублять своё и без того шаткое положение? Случись что - всё, кранты, приговор окончательный и обжалованью не подлежит. Да и не так долго осталось до окончания контракта: выгрузимся здесь, в следующем бразильском порту (кажется, в Витории) возьмём сою на Штаты, а там на крыло - и домой! И в этот последний вечер - выгрузка заканчивалась, и на утро намечался отход, - он остался верен себе. Но к третьему механику на огонёк всё-таки заглянул - не сидеть же в четырёх стенах своей уже осточертевшей за пять месяцев рейса каюты. Выпили, но в меру - бутылку "бокарди" на троих, - поболтали и разошлись по койкам. Виктор защёлкнул за собой дверь каюты (на стоянке так всегда поступали по ставшей автоматической привычке) и лёг спать.