– Где мой дядя?

– Он просит вас подождать.

Лейтенант провел их через маленький закрытый садик, принадлежавший, вероятно, аббату. На стенах вьющиеся розы, а посреди аккуратной лужайки – солнечные часы на постаменте.

В углу, где пробивалось солнце, был накрыт стол на троих.

– Дядя Шон сохраняет свой королевский стиль, – заметил Майкл, показывая на столовое серебро и стюардовский хрусталь.

– Генерал присоединится к вам, как только сможет, но просил предупредить, что ланч будет очень коротким. Осеннее наступление, понимаете ли… – Лейтенант показал на графин на маленьком сервировочном столике. – Не угодно ли пока что хересу или чего-нибудь покрепче?

Сантэн отрицательно покачала головой, но Майкл кивнул:

– Покрепче, пожалуйста.

Хотя Майкл любил дядю не меньше, чем отца, после долгой разлуки он всегда нервничал в его присутствии. И ему нужно было успокоиться. Адъютант налил Майклу виски.

– Простите, но у меня кое-какие…

Майкл жестом отпустил его и взял Сантэн за руку.

– Смотри, на розах и нарциссах набухли бутоны и почки. – Она прислонилась к нему. – Все оживает.

– Не все, – негромко возразил Майкл. – Для солдата весна – время смерти.

– О Мишель… – начала она и замолчала, глядя на стеклянную дверь с выражением, которое заставило Майкла быстро обернуться.

К ним приближался мужчина, высокий, рослый, широкоплечий. Увидев Сантэн, он остановился и пронзительно, оценивающе посмотрел на нее. Голубые глаза, борода густая, но аккуратно подстриженная как у короля[32].

«У него глаза Майкла! – подумала Сантэн. – Но они гораздо свирепей».

И она вздрогнула.

– Дядя Шон! – воскликнул Майкл и отпустил ее пальцы. Он сделал шаг вперед, протянул руку, и эти свирепые глаза обратились к нему и смягчились.

– Мальчик мой.

«Он его любит, – поняла Сантэн. – Они очень привязаны друг к другу».

Она внимательнее вгляделась в лицо генерала. Загорелый, кожа потемнела, точно выдубленная, вокруг рта и этих невероятных глаз – глубокие морщины. Нос крупный, как у Майкла, и крючковатый, лоб широкий, высокий, а над ним шапка густых волос – темных, с серебряными нитями, блестящими на солнце.

Они разговаривали, все еще не разнимая рук, и Сантэн поразило их сходство.

«Да они одинаковые, – поняла она, – разница только в возрасте и силе. Скорее как отец и сын, чем…»

Свирепые голубые глаза снова обратились к ней.

– Так вот эта юная леди…

– Позволь представить тебе мадмуазель де Тири. Сантэн, это мой дядя генерал Шон Кортни.

– Мишель мне много рассказывал… – запинаясь, начала Сантэн по-английски.

– Говори по-фламандски, – быстро вмешался Майкл.

– Мишель мне много о вас рассказывал, – охотно подчинилась она, и генерал радостно улыбнулся.

– Вы говорите на африкаансе! – ответил он на том же языке. Когда он улыбнулся, весь его облик изменился. Свирепость, почти жестокость в чертах, которую она заметила, стала казаться иллюзорной.

– Это не африкаанс, – возразила она, и они пустились в оживленное обсуждение; через несколько минут Сантэн поняла, что генерал ей нравится – и своим сходством с Майклом, и разительными отличиями, которые она обнаруживала в них.

– Давайте перекусим! – воскликнул Шон Кортни и взял ее за руку. – У нас так мало времени…

Он сел за стол.

– Майкл сядет сюда, и мы поручим ему резать цыплят. Я займусь вином. – Шон произнес тост: – За нашу следующую встречу втроем. – И все выпили, хорошо понимая, что их ждет: со своего места все слышали разрывы снарядов.

Они оживленно болтали, генерал быстро и без малейшего труда прерывал неловкое молчание, и Сантэн поняла, что, несмотря на суровую внешность, он исключительно грациозен и изящен; но она все время чувствовала на себе пытливый взгляд голубых глаз генерала и ту оценку, которая за ним крылась.

«Отлично, mon gйnйralе, – вызывающе подумала она, – смотрите сколько хотите, но я – это я, а Мишель – мой». Она подняла подбородок и ответила на его взгляд прямо, без жеманства, и смотрела, пока не заметила, как он еле заметно кивнул с одобрением.

«Так вот кого выбрал Майкл, – думал между тем Шон. – Лучше бы это была девушка из нашего народа, которая говорила бы на нашем языке и придерживалась нашей веры. Мне хотелось бы гораздо лучше узнать эту девушку, прежде чем дать благословение. Я бы хотел дать им время подумать друг о друге и о последствиях, но не сегодня. Завтра будет новый день. Бог весть, что он принесет. Как я могу испортить им единственное мгновение счастья? – Он смотрел на нее в поисках порочности или неприязни, слабости или тщеславия, но видел только маленький, дерзко выпяченный подбородок, рот, который легко смеется, но столь же легко застывает и суровеет, темные умные глаза. – Она сильна и горда, – решил Шон, – но, думаю, будет верна ему, у нее хватит сил, чтобы пройти весь путь».

И вот он улыбнулся, одобрительно кивнул и заметил, как девушка расслабилась; он видел, с какой любовью и вниманием смотрела она на Майкла.

– Ну, хорошо, мой мальчик, ты ведь явился не за тем, чтобы жевать эту жесткую птицу. Скажи, зачем ты нагрянул, и посмотрим, сумеешь ли ты меня удивить.

– Дядя Шон, я просил Сантэн стать моей женой.

Шон старательно вытер усы и отложил платок.

«Не испорть им дело, – предупредил он себя. – Их счастье должно оставаться безоблачным».

Он взглянул на них и заулыбался.

– Ты не удивил меня – просто ошеломил. Я не считал, что ты способен на что-то разумное. – Он повернулся к Сантэн. – Конечно, юная леди, у вас хватило здравого смысла не принять его предложение?

– Генерал, к стыду своему, вынуждена признаться, что вы ошибаетесь. Я его приняла.

Шон ласково взглянул на Майкла.

– Счастливчик! Она слишком хороша для тебя. Не упусти.

– Не волнуйтесь, сэр.

Майкл с облегчением рассмеялся. Он не ожидал такого полного приятия. Старик еще способен его удивить! Он взял Сантэн за руку, и Сантэн удивленно посмотрела на генерала.

– Благодарю вас, генерал. Но ведь вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей семье.

Она припомнила допрос, которому подверг Майкла ее собственный отец.

– Едва ли Майкл собирается жениться на вашей семье, – сухо ответил Шон. – А насчет вас, дорогая?.. Что ж, я, один из лучших лошадников в Африке, скажу без ложной скромности: увидев хорошую кобылку, я сразу могу ее оценить.

– Это я-то для вас кобылка? – игриво уколола она.

– Я бы назвал вас чистокровкой, и удивлюсь, если вы не выросли в деревне и не стали отличной наездницей. А если вам не хватает каких-то линий крови, попробуйте доказать, что я ошибаюсь, – с вызовом потребовал он.

– Ее отец граф, она ездит верхом, а садясь на лошадь, превращается в кентавра, и, до того как гунны их разбомбили, у них было поместье, в основном виноградники.

– Ха! – торжествующе воскликнул Шон, и Сантэн замахала руками: сдаюсь!

– Он все знает, твой дядя.

– Не все… – Шон повернулся к Майклу. – Что ты намерен делать?

– Я хотел бы, чтобы присутствовал отец… – Майклу не нужно было заканчивать мысль: «…но у нас так мало времени».

Шон, который лучше других знал, как мало у них времени, кивнул.

– Гарри, твой отец, поймет.

– Мы хотим пожениться до начала весеннего наступления, – продолжал Майкл.

– Да, понимаю.

Шон нахмурился и вздохнул. Кое-кто из его сверстников способен был бы хладнокровно отослать молодого человека, но он заматерел не до такой степени. Он знал, что никогда не ожесточится настолько, чтобы не чувствовать боли, не чувствовать вины перед теми, кого отправляет на смерть. Он начал говорить, осекся, вздохнул и снова заговорил.

– Майкл, только между нами. Впрочем, ты все равно скоро узнаешь. Всем боевым частям уже отдан приказ: помешать противнику вести с воздуха наблюдение за нашей линией фронта. В следующие несколько недель мы все свои эскадрильи нацелим на то, чтобы помешать немецким наблюдателям следить за нашими приготовлениями.