Материалы по экономическим проблемам Барону было трудно оценить, он путался в терминологии, всякие «лизинга», «бартеры» и «фьючерсы» нагоняли на старика тоску, возникавшее от просмотра этих статей раздражение мешало составлять психологический портрет авторов. Все они почему-то представлялись Михееву на одно лицо — очкастые, толстые, самодовольные умники, этакие «интеллигенты в малиновых кофтах».
Статьи политического характера были более понятны, но и они не могли помочь старику решить поставленную задачу — слишком уж много откровенной оголтелости содержалось в материалах «демократической» прессы, а другой-то в Питере практически и не осталось… Те же из журналистов, кто не впал окончательно в обличительный транс, напоминали осторожных крестьян, не спешащих откровенно высказывать свои мнения, притаившихся в ожидании — чья возьмет? Ну и, кроме того, Барон достаточно долго жил на белом свете, чтобы хорошо осознавать старую истину: политика — дело безусловно грязное и гнусное, и брызги, летящие от всего этого дерьма, неизбежно задевали и тех, кто кантовался где-то рядом… Журналистов от политики Юрий Александрович поделил на малахольных и откровенно продажных — ни те, ни другие ему, естественно, не подходили…
С гораздо большим вниманием старик просматривал репортажи из горячих точек, коих много появилось на территории развалившегося Союза. Чувствовалось, что большинство корреспондентов, командированных на Кавказ и в Приднестровье, люди рисковые и азартные, и о них стоило подумать всерьез… К тому же журналистов, постоянно писавших непосредственно с мест событий, было не так уж много. Исключив женщин, Барон насчитал всего с пяток мужиков… Но как угадать, окажутся ли они в городе в тот момент, когда нужно будет назвать Колбасову конкретную фамилию? Вдруг именно тогда их снова пошлют в эти горячие точки? А старику нужно было бить наверняка — называть только одно имя и настаивать именно на нем…
Оставалась, по сути дела, только одна группа журналистов, на которой Юрий Александрович и сосредоточился, — криминальные репортеры и те, кто вел независимые расследования разных темных историй, а загадок (больших и малых) в Питере хватало… Кстати, как правило, расследователи были одновременно и репортерами криминальной хроники, видимо, потому, что почти все питерские тайны попахивали откровенной уголовщиной… Хотя чему тут удивляться, если прямо из правительства сразу после «демократической революции» громко крикнули в народ: обогащайтесь! А потом добавили тихо и не для всех: любым путем…
На криминальщиках Барон сконцентрировался еще и оттого, что писали они о вещах, хорошо старику знакомых и понятных. Следовательно, именно в этой области журналистики Юрию Александровичу было наиболее просто просечь фишку, то есть понять, что за человек стоит за газетными строчками…
Увы, результаты проводимого стариком анализа поначалу повергли его в уныние — из статей большинства криминальщиков откровенно торчали мусорские или комитетские уши; возможно, сами журналисты и верили искренне в то, что писали, но Барону читать их творения было бы, наверное, просто смешно, если бы не стоявшая перед ним цель, — найти щелку в мешке, куда его засунули. А в такой ситуации не до смеху… Реже попадались материалы, за которыми мерещились Юрию Александровичу тени серьезных деловых людей вроде Антибиотика или Амбера, авторы таких творений бесстрашно критиковали милицию и прокуратуру, но по очень узким и вполне конкретным вопросам…
Старик, усмехнувшись, подумал о том, что идея-то вполне здоровая: иногда журналист может сделать больше, чем хороший адвокат, если вовремя погонит волну в нужном направлении…
Некоторым газетчикам, видимо, было просто все равно, с чьего голоса они поют, лишь бы статья получилась поскандальнее, «подушистее», лишь бы дерьма и крови побольше… За смакованиями жутких подробностей некоторых убийств и изнасилований читалась иногда глубокая личная ущербность корреспондента, бравировавшего в тексте словечками типа «мокруха», «мочилово» и «опускалово»… Удручало и слабое знание «борзописцами» предмета, о котором они писали: сплошь и рядом задержания назывались почему-то арестами, квартирные кражи — разбоями, а разбои — грабежами. В сложной иерархии преступного питерского подполья репортеры и корреспонденты откровенно плавали, называя лидерами и даже паханами каких-то третьестепенных полубандитов-полуфраеров…
Барон нервничал и начал было уже склоняться к мысли, что вся придуманная им затея с журналистом — чистая химера, не имеющая шансов на практическую реализацию, — когда ему передали подшивку городской «молодежки».
Перелистывая газеты, старик вдруг наткнулся на целую группу заинтересовавших его журналистов. Их было пятеро, в феврале 1992 года они объявили со страниц газеты о создании собственного отдела журналистских расследований, после чего начали выдавать чрезвычайно любопытные материалы; о странных событиях, предшествовавших пожару в гостинице «Ленинград» зимой 1990 года, в результате которого погибли несколько десятков человек, о загадочной смерти некоего депутата Ленсовета, лоббировавшего интересы СП «Эрмитаж» и даже заключавшего какие-то договоры с японцами на проведение эксклюзивных выставок, об обстоятельствах «покушения» (на деле оказавшегося инсценировкой) на известного питерского телерепортера…
Особо зацепила Юрия Александровича серия публикаций, посвященных антикварному салону «Русская старина» и его владельцу Виталию Витальевичу Амберу, фактически монополизировавшему в Питере сферу торговли антиквариатом… Журналистам удалось раскопать такие факты из темной биографии Амбера, о которых даже Барон не знал, однако старик и без этих подробностей хорошо представлял себе вес Виталия Витальевича в империи Витьки Антибиотика, о котором, судя по всему, газетчики даже не слыхали.
Юрий Александрович читал статьи о хозяине «Русской старины» со смешанным чувством симпатии к авторам и удивления их наивностью: ребята явно не понимали, с каким огнем решили поиграть, наезжали они на Амбера плотно и били по болевым точкам; в истории создания антикварного салона было очень много того, что в любой цивилизованной стране можно было бы однозначно назвать проявлениями коррупции со стороны городских властей (а также некоторых очень высоких московских чиновников), но, как известно, в России коррупция не существовала в принципе, ей не было дано законодательного определения, а потому и ответственность за нее не предусматривалась… В новой, демократической России коррупция оставалась лишь хлестким газетным термином, не более того…
Тем не менее публикации все-таки нанесли Амберу ощутимый удар — вряд ли Виталий Витальевич был в восторге от обнародования кое-каких своих связей, наводили на размышления и выстроенные в единую логическую цепочку печальные факты из биографий конкурентов «Русской старины» — с этими конкурентами как-то разом начали приключаться несчастья: один сел в тюрьму, другой погиб в автокатастрофе, третьего изувечили в подъезде пьяные хулиганы, у четвертого сгорела дотла дача, пятый покончил жизнь самоубийством, а шестой и вовсе бесследно пропал. Доказать, что за всеми этими случайно совпавшими в одном временном отрезке печальными событиями стоит Амбер, журналисты, конечно, не могли, но они, кстати говоря, и не пытались этого сделать, видимо, понимая, что для умного человека грамотно поставленный вопрос может быть гораздо важнее ответа…
Барон решил, что к тем, кто не побоялся сцепиться с Виталием Витальевичем, стоит присмотреться. Барон предполагал, что газетчики могли не знать о тесной связи Амбера с Антибиотиком и именно поэтому недооценивали опасности, но ведь они отлично видели уровень покровительства антикварщику, поднимавшийся до самой вершины питерской мэрии, — ребята сами об этом писали, стало быть, понимали, гнев чиновников какого калибра неизбежно навлекают на себя… Да и о несчастьях, случившихся с конкурентами «Русской старины», журналисты упомянули явно не случайно. Рисковые ребята…
Юрий Александрович отложил в сторону пачку газет и прикрыл веки, давая отдых глазам. Со стороны могло показаться, что старик уснул, на самом же деле его мозг напряженно работал. Барон чувствовал, что близок к успешному завершению своих поисков, теперь самым важным было сделать правильный выбор внутри пятерки, бросившей вызов Мореману, а именно под такой кличкой знали Виталия Витальевича в очень узком кругу, в который входил когда-то давно и Юрий Александрович… Старик и сам не заметил, как его вдруг унесло от проблем насущных в далекое прошлое…
