— Есть такие, — заявил Соклей. — Теофраст называет их «ироническими»: такие люди болтают с теми, кого презирают, дружески ведут себя с теми, кто клевещет на них, и восхваляют в лицо тех, кого оскорбляют за спиной. Они опасны, потому что никогда не признаются, что делают.

— Эти люди не настоящие эллины, если хочешь знать мое мнение, — возразил Менедем.

— Что ж, согласен, — ответил Соклей, — но это еще не означает, что их не существует, И не делает их менее опасными.

Но Менедем легкомысленно отмахнулся.

— Ты слишком беспокоишься.

— Надеюсь, — ответил Соклей. — Но, боюсь, я беспокоюсь слишком мало.

Менедем перестал заходить в дом Гилиппа, хотя теперь у него имелся отличный повод для визита — проверить, как там поживают птенцы. Он считал, что Соклей ошибся: Гилипп вряд ли настолько страдал недостатком самоуважения, чтобы быть вежливым с соблазнителем жены, — но Менедем все же решил не рисковать понапрасну.

«Если Филлис захочет сделать еще одну попытку, она знает, где меня найти», — решил он.

Он продал последнюю взрослую паву и еще четырех птенцов богатому землевладельцу, жившему за пределами Тарента.

— Пусть меня склюют вороны, если я знаю, что буду с ними делать, — сказал этот человек. — Но, по-моему, будет забавно, если в моем сарае будет бегать павлин. Я видел павлина, которого купил самнит, и решил приобрести такого же. Я думаю, что хоть один из купленных мной птенцов наверняка окажется самцом.

— Конечно. — Менедем не собирался с ним спорить, ибо получил за птиц порядочно серебра. — И ты сможешь разводить павлинов и продавать их сам: мигом вернешь то, что заплатил мне, да еще получив прибыль.

— А ведь и правда! — воскликнул землевладелец.

Менедем не был так уж в этом уверен.

Когда проданные ими птенцы вырастут, множество людей в Таренте и вокруг города станут разводить павлинов. А значит, будет продаваться все больше и больше птиц и цена на них непременно упадет. Но если землевладелец не понимал таких простых вещей сам, Менедем не собирался ему это объяснять.

Землевладелец купил повозку, запряженную волами, и заодно пару клеток. Клетка для павы оказалась маловата, но он все равно посадил туда птицу. Когда он уезжал, ось повозки скрипела громко и раздражающе, почти так же вопили павлины.

Соклей гонял взад-вперед бусины по счетной доске.

— Ну и как? — поинтересовался Менедем.

— Неплохо, — ответил его двоюродный брат. — Мы вернемся домой с порядочной прибылью.

Соклей оторвал взгляд от бусин.

— Сегодня мы наконец продали последнюю взрослую паву. Скажи, ты собираешься отплыть обратно на Родос?

— Пока нет, клянусь Зевсом, — ответил Менедем. — Вряд ли мы сможем добраться до Сицилии, пока карфагенцы так напирают, но я думаю повести «Афродиту» к восточному берегу Италии, к Неаполю. Часто ли людям в тамошних городах выпадает шанс купить хиосское вино, папирус, чернила и косский шелк? Они заплатят бешеные деньги!

— В тех водах много пиратов, — заметил Соклей.

— В наши дни повсюду много пиратов, — парировал Менедем. — Мы уже обсуждали это.

Но Соклей, в общем, и не спорил, во всяком случае, он возражал не так горячо, как против остановки на мысе Тенар. Он скорее указывал на риск как деловой человек.

— Поскольку, пройдя между Италией и Сицилией, мы поплывем на север, — добавил Менедем, — может, мы найдем там для тебя еще рыжеволосых женщин, которых ты так любишь.

Как он и ожидал, это заставило его двоюродного брата негодующе забрызгать слюной.

— Не смей попрекать меня женщинами после того, во что вляпался сам! — воскликнул Соклей. — Нам лучше приготовиться в любой момент отчалить — на тот случай, если Гилипп выяснит все наверняка.

— Мы уже готовы отчалить, — ответил Менедем самодовольно, как всегда радуясь тому, что в чем-то опередил двоюродного брата. — Я уже дал знать Диоклею, чтобы тот держал наготове людей, которые вытащат нашу команду из кабачков. К тому же на полторы драхмы в день наши ребята не смогут так уж сильно пьянствовать и таскаться по бабам — я маленько задержал им жалованье.

— Верно, не смогут, — сказал Соклей. — Думаю, это и к лучшему. Люди, которые сильно пьянствуют, часто умирают молодыми.

— Однако это сплошь и рядом случается и с тем, кто совсем не пьянствует, верно? — заметил Менедем с невинной улыбкой.

Соклей хмуро посмотрел на него.

Менедем хлопнул двоюродного брата по спине.

— Я отлучусь ненадолго. Мне надо кое-куда сходить.

— Только не к Гилиппу, надеюсь! — воскликнул Соклей.

— Нет-нет. Мне нужно повидать канатного мастера. Диоклей обнаружил на судне несколько потертых канатов, и я хочу этим заняться, — ответил Менедем.

— Диоклей — надежный человек. Из него бы вышел хороший капитан. Я скажу то же самое и своему отцу.

— Без Диоклея на борту нам пришлось бы труднее, — согласился Менедем и двинулся к двери. — Увидимся позже. Я долго не задержусь.

— Хорошо, — ответил Соклей отсутствующим тоном.

Он уже снова перебрасывал бусины.

Соклей уделял столько же внимания счетной доске, сколько и своим драгоценным свиткам. Когда он погружался в эти занятия, Зевс мог метать молнии в локте от него, а он бы ничего не заметил.

Менедем спешил к лавке канатного мастера, с легкой иронией размышляя о слабостях своего двоюродного брата. Лавочка находилась недалеко от лагуны — великолепной гавани, благодаря которой и зародился Тарент, неподалеку от здешних эллингов и стоявшей на якоре «Афродиты».

Торг с канатным мастером прошел легче, чем рассчитывал Менедем, Снасти здесь стоили всего наполовину дороже, чем на Родосе. Тарентцы делали большую часть своих канатов из конопли, а не изо льна, но это не беспокоило Менедема — конопля была такой же прочной. Он вышел из лавочки в самом радужном настроении.

Вообще-то Менедем был настолько доволен собой, что не заметил четырех мужчин, тихо следующих за ним, хотя и должен был их заметить. Преследователи отнюдь не таились: они шагали по улице плечо к плечу, и встречные торопливо уступали им дорогу.

Именно протестующий возглас одного из таких встречных и заставил Менедем оглянуться и наконец заметить четверых здоровяков.

Когда преследователи увидели, что их заметили, они пошли быстрее, приближаясь к Менедему и давая тому понять, какова их цель. У двоих на поясе висели ножи. Третий нес увесистую дубинку. У четвертого вроде не было оружия, но это едва ли успокоило Менедема.

«Я всего в одной стадии от дома, и я бегаю так быстро, что меня даже чуть не послали на Олимпиаду, — подумал он. — Если я их обгоню…»

Он уже собирался пуститься бегом, когда из-за угла навстречу ему вышли еще трое громил. Один указал на него. И если минуту назад Менедем был встревожен, то теперь он не на шутку испугался. То были не простые бандиты, которые выбрали его жертвой наугад, как могли бы выбрать кого угодно. Громилам нужен был именно он — значит, они приберегли именно для него что-то особенно скверное.

«Соклей был прав», — молнией пронеслось у него в голове.

Менедем сделал пару быстрых шагов к тем противникам, что были впереди. Но когда те уже распахнули руки, чтобы его схватить, юноша ловко увернулся и с оглушительным криком стрелой понесся к тем четырем, что остались сзади. Эти тоже закричали от удивления, никак не ожидая, что он выкинет такое.

Один из них бросился на Менедема. Он уклонился и одновременно пнул обидчика. Громила с палкой размахнулся и нанес Менедему жгучий удар по спине, но тот уже прорвался сквозь строй и бежал как одержимый обратно к гавани.

— За ним, дураки! — закричал один из бандитов.

— Не дайте ему уйти! — добавил другой.

Сандалии захлопали на их ногах, когда они пустились бегом.

Потом один из преследователей доказал, что у него есть не только мускулы, но и смекалка, закричав:

— Стой, ворюга! Держите вора!

Менедем не остановился.

Он прорвался через толпу зевак, которые пытались его задержать. Его босые ноги взбивали пыль на каждом шагу. Менедем радовался, что моряки редко носят обувь даже на берегу, — он всегда участвовал в состязаниях босиком, уверенный, что так получится быстрее. Теперь он бежал не ради собственной славы и не ради славы родного полиса. Он бежал, спасая свою жизнь.