Это выглядело вполне разумным, как и все, что обычно предлагал Соклей. Но Менедем успел только кивнуть, как его двоюродный брат продолжил:

— А как именно ты собираешься добираться на запад? Переправить судно волоком через Коринфский Истм или по морю обогнуть Пелопоннес?

— Хороший вопрос. Хотел бы я, чтобы у меня имелся на него хороший ответ, — с несчастным видом произнес Менедем. — В обычное время я бы предпочел тащить свое судно по диолку от Саронического залива до Коринфского, но теперь, когда на Пелопоннесе веселится Полиперкон, кто знает, не нагрянут ли македонцы в Коринф?

— Конечно, огибать Пелопоннес тоже не подарок, особенно если учесть, что на конце мыса Тенар стоят лагерем наемники, — заметил Соклей. — И Крит недалеко оттуда, а на Крите просто кишат пираты — их там не меньше, чем жучков под плоскими камнями.

— Хотел бы я сказать, что ты не прав, — ответил Менедем.

— Так что будем делать? — требовательно спросил Соклей.

— Поплывем на запад, — мило улыбнулся ему двоюродный брат.

Соклей сердито нахмурился, что лишь заставило Менедема ухмыльнуться еще шире.

Менедем допускал, что Аристагор позволит Алиатту руководить доставкой вина и велит рабу забрать причитающиеся за товар деньги, но торговец явился на пристань лично. Менедем подумал, что его нельзя в этом обвинять. Аристагор должен был получить более четверти таланта серебром; такая куча денег легко могла искусить раба пуститься в бега, тем более что от его родной Лидии Алиатта отделяла всего одна стадия морской глади.

Соклей вручил торговцу вином деньги — каждая мина была уложена в отдельный кожаный мешок.

— Благодарю, молодой человек, — важно кивнув, сказал Аристагор после того, как принял последнюю драхму серебра. — Знаешь, что я тебе скажу? Хорошо, что твой двоюродный брат вовремя к нам присоединился, иначе не видать бы тебе моего прекрасного ариосского.

— Не сомневаюсь, господин, — ответил Соклей с нарочитой вежливостью финикийца. — Но и тебе тоже повезло, иначе не видать бы тебе наших прекрасных родосских драхм.

— Это шутка? — вопросил Аристагор. — Ты пытаешься надо мной посмеяться?

— Вовсе нет, какие уж там шутки, — проговорил Соклей. Насколько мог судить Менедем, его брат с трудом удерживался от искушения убить виноторговца. — Все, что я пытаюсь, — это сказать правду.

— В таком случае из тебя никогда не выйдет торговца, — заявил Аристагор. — Прощай.

Он повернулся к Соклею спиной и, сойдя на пирс, двинулся в город.

Чуть ли не до того момента, когда торговец ступил со сходней на твердую землю, Менедем слышал, как побрякивает серебро в сумках.

— Может, Афина превратит его в паука, как превратила Арахну? — выдавил из себя Соклей. — С Аристагором ей будет легче такое проделать, потому что он уже наполовину паук.

Соклей весь дрожал от ярости; Менедем не помнил, чтобы когда-нибудь видел двоюродного брата таким взбешенным. Соклей даже забыл про свою обычную манеру говорить, взывая к богине Афине на грубом дорийском вместо изысканного полуаттического диалекта.

— Эй, успокойся! — Менедем положил руку на плечо двоюродному брату.

Но тот стряхнул его руку.

Соклей был гораздо выше Менедема, но обычно как раз сила и к тому же спокойный нрав заставляли его сдерживаться. Но не на этот раз. В своей ярости он мог жестоко ударить даже того, кто был куда меньше его, не заботясь о последствиях — не заботясь до тех пор, пока не стало бы слишком поздно.

— Успокойся, — повторил Менедем, как будто уговаривая норовистую лошадь. — Если ты так из-за него злишься, значит, он победил. Забудь, много чести из-за него переживать!

Голосом, от которого Менедему стало не по себе, Соклей сказал:

— Я проклинаю Аристагора и все, чем он владеет. Да будут прокляты все его мысли. Да возненавидят его друзья. Проклинаю его — да угодит он в бездонный Тартар в жестоких узах, и да помогут мне в этом богиня подземного царства Геката и фурии, что сводят людей с ума. Да будет так!

Менедем уставился на двоюродного брата так, как будто видел его впервые.

Неужели это всегда спокойный, рассудительный, мягкий и обладающий хорошими манерами Соклей изрыгает сейчас проклятия, которые бросили бы в дрожь даже фессалийскую колдунью? И все моряки тоже уставились на своего тойкар ха. Некоторые, стоявшие к нему поближе, попятились. Они также считали Соклея человеком мягким и слабым. Но если он смог призвать такие проклятия на голову торговца, то кто поручится, что он не обрушит подобные проклятия и на них?

Диоклей сказал:

— Это было нечто. — Он явно нервничал и теребил свое кольцо-амулет.

Соклей моргнул. Краска ярости медленно сходила с его щек. Он выглядел как человек, только что оправившийся от жестокой лихорадки. Внезапно юноша засмеялся и снова стал самим собой. Незнакомец, который, казалось, на мгновение в него вселился, исчез без следа.

— Да, это и в самом деле было нечто, верно?

— Теперь ты успокоился? — спросил Менедем — и сам удивился, как осторожно прозвучал его голос.

Соклей со своей обычной серьезностью обдумал вопрос и наконец покачал головой.

— Успокоился ли я? Нет. Я не успокоюсь до тех пор, пока Хиос не скроется за горизонтом… И если он уйдет под воду, я не уроню слезу. Но я… я уже не настолько взбешен, как прежде.

Он подергал себя за бороду — само замешательство и смущение.

— Это было очень странно. Если бы Аристагор задержался здесь хоть на миг, я мог бы его убить.

— Я это заметил, — сухо сказал Менедем.

— Мне надо все как следует обдумать, — проговорил Соклей.

Диоклей подтолкнул капитана локтем. Глубоко задумавшийся Соклей не обратил на это внимания.

— Нам пора отчаливать, шкипер, — сказал начальник гребцов. — Сомневаюсь, что господина Соклея слышал кто-нибудь, кроме нас, но ведь я могу и ошибиться.

— Ты прав, лучше не рисковать, — согласился Менедем.

Он возвысил голос:

— Отдать швартовы! Убрать сходни! Всем на весла! Мы получили то, за чем сюда пришли, и нам нет никакого резона здесь больше оставаться.

Никто из моряков не спорил с капитаном. Судя по тому, как поспешно люди стали выполнять приказы, они были солидарны с Диоклеем и хотели убраться с Хиоса, пока есть такая возможность.

«Афродита» поспешно вышла из гавани, как будто за ней по пятам гналось несколько военных галер. Но военные галеры остались сохнуть под навесами: так делали со всеми судами, которые не были в морском патруле.

Как только «Афродита» вышла из пролива, отделявшего Хиос от материка, Менедем повернул акатос на юг.

— Спустите парус, — велел он.

И снова все моряки поспешили выполнить приказ. На этот раз не для того, чтобы побыстрее убраться с острова. Просто они гребли на протяжении каждого пальца пути от Книда до Хиоса, а теперь пусть за них поработает ветер.

Северный бриз наполнил парус и погнал «Афродиту» вперед. Ей уже не приходилось бороться с волнами, и она стала двигаться более гладко. Но все равно ход судна мог бы быть и поровнее.

— Соклей! — окликнул двоюродного брата Менедем.

Тот как раз озабоченно разглядывал самку павлина, совершавшую моцион по палубе. Не отрывая глаз от птицы, он спросил:

— Да? В чем дело?

— Загоняй паву в клетку, — велел Менедем. — А потом я попрошу тебя передвинуть амфоры, которые мы получили от Аристагора, поближе к корме. Мне не нравится дифферент — судно слегка клонится к носу.

Он поднял руку со сложенными вместе большим и указательным пальцами, чтобы показать, что крен небольшой.

— А мне кажется, все в порядке, — ответил Соклей, но прежде, чем Менедем успел рассердиться, заключил: — Но ты шкипер, тебе виднее.

Он погнал паву вперед и сумел вернуть ее в клетку, не замотав предварительно в сеть.

Покончив с этим, Соклей отобрал нескольких моряков, чтобы передвинуть тяжелые амфоры с вином вперед, к палубе на юте. Ему было из кого выбирать: поскольку «Афродита» шла под парусом, на веслах не сидело ни одного человека. И все равно моряки ворчали.