— Так куда прикажете погрузить? — спросил раб, возглавлявший процессию. — Эта вонючая клетка ужасно тяжелая.

— Неси на судно и поставь на баке, — приказал Соклей с нехарактерной для него решительностью. — Сейчас проверим, хватит ли там места и для клеток, и для впередсмотрящего.

Рабы потащились по сходням и оказались на борту «Афродиты». В воплях павлинов послышалась жажда крови: им еще меньше нравилось, когда их несут в наклоненных клетках, чем когда их несли по ровной земле. К тому времени как рабы опустили клетки на сосновые планки бака, все носильщики были сыты птицами по горло.

Менедем поднялся на судно вслед за рабами.

— Поставьте клетки в два ряда, оставив проход посередине, — велел он.

Когда рабы выполнили приказ, он осмотрел результат и нехотя кивнул.

— Думаю, так сойдет! — крикнул он Соклею. — Но нам придется предупредить впередсмотрящих, чтобы они держались середины прохода. Если вдруг подойдут слишком близко к клеткам справа или слева, павлины исклюют им все ноги. — Он засмеялся. — У нас теперь есть свои Сцилла и Харибда прямо на борту «Афродиты»!

— Гомер никогда не видел павлинов… Я в этом уверен, — заметил Соклей. — А вот и последняя партия папируса… И еще кое-что в придачу. Что в этих кувшинах, Менедем? Их нет в моем списке.

— О, я знаю, что там, — ответил Менедем. — Пурпурная краска из Финикии, из города Библа. Отец получил ее вчера с только что пришедшего на Родос финикийского судна.

— Пурпурная краска… из Библа, — повторил Соклей раздраженно. — И сколько кувшинов закупил дядя Филодем? И почему никто не потрудился сказать мне об этом? Вечно все делается в последний момент!

Он вонзил в Менедема убийственный взгляд.

— Прости, — в голосе капитана звучало большее раскаяние, чем он на самом деле ощущал, — тут двести кувшинов.

— Двести кувшинов! — Судя по тону Соклея, он все еще был взбешен. — Лучше бы такому больше не случаться. Как я могу делать свою работу, если никто не говорит, чем именно мне придется заниматься? — Он указал на рабов, которые укладывали промасленные кожаные тюки с папирусом под банками гребцов. — Передвиньте их дальше к корме! Нам понадобится место для пурпурной краски.

Менедем снова повернулся к Диоклею.

— Иди приведи гребцов. Я хочу выйти в море до полудня. И все равно мы, наверное, не успеем добраться сегодня до Книда. Ничего не поделаешь, мы просто переночуем на берегу Сима.

— Хорошо, шкипер, — кивнул келевст. — Я позабочусь о гребцах.

Он сошел по сходням на причал, к которому была пришвартована «Афродита», и громко закричал, созывая команду.

— Теперь весь груз на борту? — спросил Менедем Соклея.

— Если ты не умолчал еще о чем-то — то да, весь, — медленно ответил тот.

Менедем затряс головой, яростно отрицая, что он еще что-либо утаил. У Соклея все еще был сердитый вид, но он сказал:

— В таком случае весь груз на борту.

Он посмотрел на пристань, но, в отличие от Менедема, не для того, чтобы проводить взглядом Диоклея.

— Хотел бы я знать, будут ли у нас пассажиры.

— Я надеялся, что будут… И принесут нам хорошую прибыль, — ответил Менедем. — Но сезон навигации только-только начался, поэтому некоторые увальни пока что не желают выходить в море. Может, мы подберем каких-нибудь пассажиров в материковой Элладе, Там всегда есть люди, желающие переправиться через море в Италию. — Он хлопнул в ладоши. — А вот и Диоклей. Он быстро обернулся.

— Интересно, — произнес Соклей, — какой он нам подобрал экипаж?

— Увидим. По крайней мере, гребцы не упились с утра пораньше, это уже кое-что. Узнай их имена, скажи им, что они будут получать драхму в день, а если покажут, что стоят того, — полторы драхмы. А потом… — Менедем снова хлопнул в ладоши. — Потом мы выйдем в море!

Он поспешил мимо мачты на приподнятую палубу на корме «Афродиты», хлопая по пути гребцов по спинам и проверяя, надежно ли держатся под банками кувшины и тюки с грузом. Не то чтобы он не доверял Соклею, но все равно лишний раз проверил. «Афродита» принадлежала Менедему, и если что-то пойдет не так, это будет его вина.

Он взялся за рукояти новых рулевых весел и потянул, пробуя их. Менедем делал это каждый раз, поднимаясь на борт, после того как «Афродиту» спустили на воду: уж очень ему нравились эти весла. Плотник Кхремий был прав: даже тщедушный старик смог бы орудовать ими весь день и не устать. Менедем еще ни разу не встречал весла, которые бы так легко ходили.

Диоклей поднялся на кормовую палубу и встал рядом с капитаном. Соклей присоединился к ним мгновение спустя, на ходу связывая свои восковые таблички тонким кожаным ремешком.

— Давайте назначим впередсмотрящего. — Менедем указал на догола раздетого моряка, все облачение которого состояло из пояса с ножом в ножнах. — Аристид, ты отстоишь первую вахту. Ты уже ходил со мной в море раньше, и я знаю, что у тебя зоркие глаза. Только учти — берегись павлинов.

— Слушаю, капитан! — Аристид поспешил на бак.

Павлин попытался клюнуть его, но матрос проскочил мимо клетки, взялся за форштевень и помахал Менедему.

— Отдать швартовы, — скомандовал капитан.

В ответ на его короткий приказ два портовых грузчика развязали канаты, удерживавшие «Афродиту» у пристани, и швырнули толстые льняные тросы морякам.

Повернувшись к Диоклею чуть ли не с поклоном, Менедем спросил:

— Твои колотушка и бронзовый квадрат при тебе?

— Я без них никуда, — ответил келевст. — Если бы я кричал весь день, задавая темп гребли, я бы быстро осип.

Он нагнулся и поднял маленькую колотушку и бронзовый квадрат — квадрат этот болтался на цепочке, чтобы при ударе получался лучший звук.

Гребцы с суровыми лицами заняли места на веслах.

Диоклей склонил голову перед Менедемом.

— Отдай команду, шкипер, когда будешь готов.

— Я уже несколько месяцев готов, — ответил тот. — А теперь готово и судно. Вперед!

Келевст ударил колотушкой в бронзу. Гребцы сделали первый взмах веслами. Сегодня, когда «Афродита» покидала гавань, Менедем посадил на весла всех без исключения людей — в том числе чтобы покрасоваться.

Причал стал поворачиваться.

Нет, это начала двигаться «Афродита». Диоклей снова ударил колотушкой. Еще один взмах веслами. И еще один.

— Риппапай! — выкрикнул келевст, задавая ритм гребли. Он не ограничивался одними только ударами.

— Риппапай! — отозвались моряки: старый речитатив афинского флота, которым теперь пользовались гребцы на эллинских галерах по всему Внутреннему морю. — Риппапай! Риппапай!

— Похоже, они давно уже не держали весел, — заметил Соклей.

— Да, и порядком заржавели, не так ли? — согласился Менедем.

Не успел он это сказать, как два гребца по левому борту чуть не сцепились веслами, а гребец правого борта, отведя весло для нового взмаха, зарылся лопастью в воду.

— Никасий, если ты собираешься поймать краба, в следующий раз лови более умело, чтобы можно было его приготовить!

— Прости, шкипер, — отозвался гребец, на мгновение прервав речитатив.

Донг! Донг!

Менедем знал, что некоторое время спустя он перестанет обращать внимание на удары колотушки в бронзовый квадрат. Но в начале путешествия ему приходилось заново привыкать к этим звукам.

Крачка нырнула в воду Великой гавани Родоса меньше чем в полете стрелы от «Афродиты» и вынырнула с зажатой в клюве рыбой. За ней погналась вопящая чайка, но первая птица ускользнула со своей добычей.

Когда «Афродита» поравнялась с узким входом в гавань между двумя молами, защищавшими ее в шторм, туда как раз входил парусник. Менедем потянул за рукояти рулевых весел, чтобы слегка положить «Афродиту» на левый борт и дать неуклюжему широкому кораблю больше места. Стоявший возле увенчанного деревянной головой гуся ахтерштевня моряк помахал рукой и поблагодарил за любезность.

— Откуда вы? — окликнул его Менедем через разделявший суда плетр голубой воды.

— Из Пафоса, с Кипра, — ответил капитан парусника. — Везу медь, оливковое масло и резные кедровые доски. А вы куда держите путь?