Началась погоня…
Конечно, погоня бывает гораздо более интересной, когда она проходит в присутствии преследуемого, то есть когда видно корму лодки, которую догоняешь. Тогда и у гребцов сил, надо думать, добавляется. Но гребцы и без того старались и сил не жалели.
А погоня началась еще до того, как ладьи покинули пределы города Славена. Валдай не приказал снизить скорость даже тогда, когда они проплывали мимо стоящих посреди Волхова странных сооружений, до конца еще не построенных. Большие деревянные срубы поднимались из реки и были заполнены камнями. Срубы постоянно, похоже, наращивали и добавляли внутрь новые камни. Юный конунг смотрел на сооружения с удивлением.
– Это что, плотина будет? – спросил он. – А как же тогда проплывать?
Когда они, по дороге в городище Огненной Собаки, миновали это место вместе с ярлом Фраварадом, никто на норвежском драккаре на такой же вопрос юноши ответить не смог. Даже сам дядя, казалось, все знающий, только плечами тогда пожал в недоумении.
– А это будет мост, – сказал Овсень. – Они ставят на реке «быки», на них положат настил – хотят мостом соединить две половины города. Тогда проходящие суда контролировать будет гораздо легче. Видишь, уже и городские ворота ставят… С двух сторон…
Высокие городские стены были еще не разобраны, но рядом с ними уже возводились не полностью достроенные мощные ворота, через которые можно будет выйти на будущий мост. Все просто – сначала ставятся ворота, и только потом разбирается участок стены, которая замыкается на воротах. Так расстраиваться городу безопасно[7].
В Скандинавии тоже иногда строили мосты через мелкие речки, но никогда не строили через такие сильные и глубокие, как Волхов, предпочитая пускать через реку плоты-паромы. Причем, судя по высоте «быков», мост здесь должен быть таким, чтобы драккары и ладьи проходили под ним с поднятым парусом. Конунгу такое сооружение показалось чудом, и даже не верилось, что нечто подобное когда-нибудь, возможно, научаться строить и у него на родине или в соседней Швеции. Обидой кольнула мысль, что славяне не зря зовут скандинавов дикарями, не строящими городов, но Ансгар старательно отогнал эту мысль, чтобы не чувствовать себя униженным. Униженный воин перестает быть воином, и эту старую истину молодой конунг помнил прекрасно. Помнил он и другую истину: главное предназначение мужчины – быть воином. И это, по мнению Ансгара, превышало все умение строителей городов и мостов. То, что строят строители, легко разрушает воин. Следовательно, воин сильнее, и слава его выше. И Один оценивает мужчин по степени славы, а не по умению что-то строить.
Город миновали быстро, и даже не удалось, как и по пути сюда, рассмотреть высившиеся за городской стеной более высокие стены местной крепости, которую словене называют кременцом. Однако, уже чувствуя себя конунгом, Ансгар, проплывая мимо стен, смотрел и представлял, каким образом этот город можно брать штурмом. И, к стыду своему, никому, к счастью, не видимому, не находил вариантов. По крайней мере, со стороны Волхова это казалось невозможным. Конечно, Ансгар не собирался отправляться с походом в славянские земли, как он сам себе же говорил. У него вообще не было еще никаких планов, ни оборонительных, ни наступательных. Ему еще следовало получить свой титул, и дальше этой цели заглядывать не стоило. Но дух норвежского конунга, то есть первого и главного человека в народе завоевателей, уже начал жить и работать в нем против собственной воли юноши. А что конунгу придется ходить в набеги куда-то в чужие земли, в этом Ансгар не сомневался. Все конунги ходили, и он не может стать исключением. Конечно, меч Кьотви наложил на Ансгара большие ограничения, и поход в славянские земли для него исключен. По крайней мере, с этим мечом. Но ведь мир большой и на славянских землях клином не сошелся. И существует немало городов и поселений и на закатной стороне, и на полуденной, и поселений несравненно более богатых, чем города Гардарики. В поход можно будет отправиться и туда, и вообще в любую сторону, кроме восходной и полуночной – на полуночной во льдах живут только тюлени и белые медведи, а на восходной те же славяне и подчиненные им народы, но и те находятся под покровительством славян. А сюда… А сюда могут плыть другие воины, возглавляемые ярлами… Ярлам тоже хочется добычи и воинской славы. По крайней мере, сам не собираясь воевать со славянами даже из чувства благодарности, пусть пока и преждевременного, Ансгар не собирался запрещать делать это своим ярлам. И даже мысли о том, чтобы принести своему народу какую-то другую жизнь, отличную от прежней, чтобы не звали больше норвегов дикарями, в голову молодому конунгу не пришло.
Кормчий Валдай, оставив за веслом своего помощника, но не доверив управление ладьей Титмару, хотя тот и просил, уверяя, что многажды плавал по Волхову и помнит фарватер, сходил в трюм и вернулся, как показалось, с простой, полой изнутри деревянной колодой, на которую была натянута сухая бычья кожа, и с дубинкой, обмотанной такой же кожей. И не сразу Ансгар сообразил, что это такое. Колода была выдолблена изнутри так, что стенки оставались тонкими. Поставив колоду на палубу, Валдай посмотрел за борт, чтобы подстроиться под движения весел, и после этого нанес дубинкой удар по коже. Долгим тяжелым гулом загудел не только барабан, но, казалось, и вся палуба. Наверное, и в трюм звук тоже проник, потому что пустой стороной колода ставилась на палубу, и звук в саму палубу уходил тяжелыми вибрациями. Удар следовал за ударом. И только потом конунгу стало понятно, что кормчий таким образом задает ритм движениям гребцов. И если он начинал бить с достаточно большим интервалом, то постепенно интервал становился все меньше и меньше, гребцы ворочали веслами быстрее, и ладья заметно прибавила в ходе. Река доносила такие же звуки и с ладей, идущих следом. Значит, такой громогласный измеритель ударов весла в обычае у всех славян, в том числе и у живущих далеко на закате, потому что звучные удары слышались и с ладьи сотника Большаки, идущей последней.
Кормчие на драккарах, когда следовало установить ритм движения весел, пользовались обычно своим собственным голосом. Как правило, голоса хватало, потому что силы гребцов тоже не бесконечны, и долго двигаться в повышенном ритме трудно. Но кормчий только начинал, задавая ритм и порой даже срывая собственный голос, потом сами гребцы подхватывали его и сами же ритм отсчитывали, что помогало им грести дружнее. Существовали и специальные гребные песни, в которых ритм соответствовал гребкам. Конечно, когда лодка идет в дополнение к веслам под парусом, да еще и по ветру, то положение чуть-чуть полегче. Но Ансгар хорошо помнил, что, когда они проплывали здесь с дядей, ярл Фраварад объяснил ему, где обычно кончается сырой ветер, идущий с Балтии. Тогда, в том пути, этот ветер был им подмогой, а потом пришлось поднять парус к рее и идти на веслах, да еще против течения. Скоро должны были подойти к обозначенному ярлом участку. Тогда ветер будет встречно-боковым, и Ансгар не знал, смогут ли ладьи идти в прежнем темпе при таком направлении ветра. Опытные кормчие на драккарах умели так управлять парусом, что и при подобном направлении лодка тоже использовала ветер. Но у славян нет таких морей, как у норвегов и шведов, и нет, наверное, таких мореплавателей. И негде им было научиться виртуозному обращению с парусом. И Ансгар предполагал, что скорость они потеряют, и именно потому кормчий Валдай сокращает время загодя и так разгоняет свою ладью. Но ладья шла и шла упорно вперед. Ветер пока еще держался полуденный и помогал гребцам. Ансгар даже узнал место, где драккар ярла Фраварада вынужденно поднял парус из-за отсутствия ветра – там на береговом обрыве высился небольшой сторожевой острожек со смотровой вышкой, но сейчас то, о чем предупреждал ярл, не сработало. Должно быть, в этой речной дороге судьба была на стороне славян. Впрочем, она одновременно была и на стороне драккаров Дома Синего Ворона, потому что в их паруса ветер тоже дул. И трудно было сказать, сокращается ли расстояние между преследователями и преследуемыми, пока не видно было самих шведов.
