Нам надо было раньше учитывать, что такой авторитетный бомж, как он, «стучит»…

Попадать в лапы постовых милиционеров в наши планы никак не входило, поэтому мы бросились бежать. За нами погнались.

При этом преследователи, вероятно, переговаривались между собой по рациям, потому что почти окружили. У нас оставался только один путь для бегства, который привел нас во двор дома, весьма нам знакомого. Там жил Обнорский. Милиционеры буквально висели у нас на хвосте и могли нас настигнуть в считаные секунды. Нам не оставалось ничего другого, как просить у Обнорского политического убежища. Что мы и сделали.

Он, конечно, сильно удивился, увидев у себя на пороге, в пять утра двух своих сотрудников в таком виде. Но впустил. Мы долго слушали через дверь, как по подъезду носились милиционеры, разыскивавшие нас и, наверное, недоумевавшие, куда мы подевались.

А вот затем последовало долгое объяснение с шефом. Он сначала вообще не мог понять, что происходит. Мы, не желая рассказывать правду, попробовали ему представить другую версию происходящих событий, не упоминая про наше пари с операми, но в итоге запутались.

— Вот что, ребята, хватит мне тут врать, — прервал он нас устало.

И нам пришлось рассказать все. Больше всего его возмутило, что Спозаранник отправил нас на ночь к бомжам.

— Итак, в Агентстве еще одним начальником отдела стало меньше и тремя уволенными больше. Значит, ночные походы отменить…

Зная, что его мнение может не совпасть с мнением Спозаранника, я решил застраховаться:

— Андрей, дай нам такую бумагу, чтобы ни один Швондер не мог нас…

— Будет вам бумага! А этому вашему Швондеру… я завтра все скажу.

Утром Спозаранник долго извинялся перед нами, считая, что виноват в ночном происшествии только он, так как не продумал до конца операцию. Правда, потом в его черной душе опять что-то перевернулось, и закончил он речь такими словами:

— Но если проанализировать ситуацию объективно, то вы сами виноваты. Во-первых, провалили задание. А это значит, что вы не только журналистами не можете быть, но даже бомжами. Во-вторых, рассказали обо всем шефу, и теперь все знают про наш спор с операми. В-третьих… Да ладно, с вас хватит и первых двух пунктов.

Как всегда, он начал с того, что посыпал голову пеплом, но закончил тем, что виноваты все. Слухи по коридорам и кабинетам разносятся со скоростью, в несколько раз превышающей скорость света, поэтому к обеду все наши сотрудники знали о ночном происшествии. Причем слухи трансформировались. Я с удивлением узнал о том, что мы с Шаховским пришли ночью к Обнорскому пьяные, да еще с развратными женщинами.

Когда я проходил по коридорам, то слышал хихиканье за своей спиной. Мне было обидно. А когда в коридоре я столкнулся сразу с двумя замами Обнорского, они начали читать мне лекцию о том, что ночевать лучше дома, в кругу семьи, а не в канализационных колодцах. Короче говоря, мне надоели все, и я решил рассказать Повзло и Скрипке одну историю:

— Недавно я читал один рассказ современного писателя, потомка Салтыкова-Щедрина, назывался он «Как один журналист двух заместителей редактора прокормил».

Суть там в том, что как-то раз один журналист и два заместителя редактора летели на самолете в Киев. Самолет потерпел крушение и упал прямо в Днепр. Все погибли, кроме этой троицы, которой удалось доплыть до необитаемого острова. Вернее, на нем жили люди, но аборигены, страшно дикие, предки современных украинцев. Эти два заместителя сразу стали выяснять, есть ли на острове какая-нибудь пресса. Оказалось, что до них газеты на острове не выпускались.

И решили они тогда осчастливить местное население новой газетой, вернее, не новой, а первой. Через месяц дело у них наладилось.

Единственный журналист выпускал сводку последних происшествий, писал в газету статьи, потом корректировал, сам набирал.

А еще он проводил журналистские расследования и многое-многое другое. Аборигены меняли газету на бананы и апельсины. Издание богатело. Только заместители редактора все ворчали, что журналист у них ленивый и бестолковый. Тогда обиделся на них корреспондент и ушел в лес. Заместители сначала обрадовались, дескать, ну и хрен с ним, все равно — непрофессионал, и набрали новых журналистов из числа местного населения.

А через два дня вдруг поняли, что новые сотрудники грамоте не обучены, ничего не могут, а сами заместители редактора, кроме как заместителями редактора быть, больше ни на что не годятся. Отвыкли от другой работы.

И пошли тогда они в лес искать журналиста-дезертира. Нашли его под пальмой, спящего в объятиях…

— Дальше не надо! перебил меня Скрипка. — Ты уже достаточно наговорил.

Но меня вдруг понесло дальше:

— А еще у этого же писателя есть другой поучительный рассказ. Называется «Дикий главный редактор». Там рассказывается о том, как…

Тут я обратил внимание на то, что они оба и примкнувшая к ним Завгородняя смотрят куда-то за мою спину. На всякий случай я обернулся. Там стоял Обнорский. Внешне он в эту минуту напоминал работника скотного двора, готовившегося заколоть к празднику порося. Я замолчал и, решив, что лучше всего исчезнуть, ретировался.

Обидевшись на весь мир, я решил намного подышать свежим воздухом. Погода осчастливила нас ясным, солнечным днем, наверное, в плане компенсации за вчерашнюю сырость и серость. В Катькином садике я нашел свободную скамеечку. Закурив и положив ногу на ногу, я стал разглядывать группу любителей шахмат, оккупировавших лавку прямо напротив меня. Я старался ни о чем не думать, но очень скоро незаметно для себя вернулся мыслями к убийствам бомжей, решив еще раз проанализировать все известные мне факты. Итак, начнем с того, что убитых уже трое. Все они «паслись» в районе теплотрассы в районе метро «Приморская».

Никто ничего не видел, и информация «по низу» тоже не идет. Если не считать нашего с Шахом подозрения, что бомжи все-таки что-то знают. К тому же следовало учитывать, что опера уже отработали традиционные способы раскрытия таких преступлений, поэтому необходимо изобрести что-то нестандартное. Только вот что?

Самое перспективное — это начинать работать от последнего убийства, оно самое свежее. Что нам известно? Жил-был бомж, никого не трогал, спал в колодце теплотрассы. Где-то у него была жена, которая от него отреклась. Собственности он никакой не имел, никакие фирмы на него не оформлялись, это я по базе данных проверил. Может, он что-то знал, где-то что-то видел? Как и те трое, которых убили до него? Как версию принять можно, но хлипковато. Известно, что за несколько часов до смерти он звонил жене, хвастался, что у него много денег, и тут же жаловался, что за ним следят. «Жинка», конечно, послала его подальше и кинула трубку. Через пять минут он перезвонил и снова попросил о помощи. И с тем же результатом разговор закончился.

Что из этого? Да ничего! Может быть, эти три бомжика украли у серьезных людей что-нибудь ценное. Самое простое — деньги.

Решив, что дело глухое, я встал и направился в Агентство. Мыслительный процесс на свежем воздухе не принес ощутимого результата. Когда я уже заходил в арку дома на улице Росси, мне в голову вдруг пришла одна простая мысль. Конечно, не было никакой уверенности, что этот план принесет какие-нибудь плоды, но попробовать следует. В Агентстве я отловил Зудинцева, который прятался от Спозаранника у репортеров, и, затащив его в курилку, спросил:

— Помнишь, ты говорил, что у тебя есть какая-то знакомая дама на телефонной станции?

— Было такое, только я ее давно не видел.

— А ты можешь ей позвонить?

— Цель какова? Спрашивать о чем?

Я на мгновение задумался, пытаясь облечь в слова свои мысли, бесконтрольно гулявшие в голове:

— Слушай, я стал думать об одной вещи…