– Так это Бянко… Тогда другое дело. Фруев, надо твою подпись убрать.

– Пятьдесят процентов статьи – моя работа.

– Я тебе дам пятьдесят рублей за твои пятьдесят процентов. Вот, возьми, а всю славу оставим Серафиму.

Оставшись один в кабинете, Воскутков самодовольно потер руки – суперскандальное название статьи принесет врагу Серафиму порядочные неприятности…

В дачный поселок, где был коттедж Контенко, добирались на автобусе. Стажер, озябнув, жался к холодному запотевшему окну, постоянно поддергивал поднятый воротник кожаной куртки, дул пухлые губы. Сергею было не холодно. Он задирал стажера двусмысленными шутками и вопросами, от которых Анисим терялся.

– Ты заставляешь меня краснеть.

– Ты можешь краснеть?

Анисим шутке Сергея не засмеялся. Пришлось пояснить.

– В анекдоте так говорили крокодилу: «Как ты можешь краснеть, если ты зеленый?»

– Он быль зеленый или черный?

– Он был зеленый. По жизни. В «Гринписе» состоял.

– А-а.

– Что, а? Ты же ни черта не понял из моих слов, – Сергей стал заводиться от невосприимчивости стажера к игре слов в русской речи. – Ты почему на журналиста в России учился?

– Русский литература очень классный.

– Английский литература тоже классный.

– Я не знаю английский язык.

– О-о, впервые вижу африканца, который не знает английского, но знает русский. На родине ты как изъяснялся? У вас там официальный язык – английский.

– Официальный, да, но не все знать официальный язык, все говориль на родной речь.

– Откуда ты знаешь русский язык?

– Папа учился здесь, в Петербурге. Тогда город назывался Ленинград. Знаешь это?

– Ха-ха-ха. Я это знаю – сто процентов. Я это помню. Я восемьдесят процентов своей жизни прожил в Ленинграде.

– Ага.

– Анисим, ну какой ты Анисим? Ты – Аннус. Это твое реальное имя – по жизни.

– Зови меня Ан. Меня все звали Ан.

– Почему?

– Аннус – слишком длинно.

– Слушай, Ан, у тебя мама – русская?

– Зачем русская? Такая же, как папа, – негр.

– Ты мне нравишься, Ан. Давай обсудим ход предстоящего интервью. Я буду спрашивать поэта, ты – следить, чтобы диктофон работал.

– Можно, я задам некоторый вопрос ему?

– Ты знаешь, кто такой Контенко?

– Нет.

– Что же ты спросишь?

– Спросить я знаю, я журналист.

– Не спрашивай только: голубой ли он?

– Он голубой?

Сергей радостно заржал – Анисим был, как неразумный ребенок.

– Он убьет тебя. У него сын – голубой.

– Гей?

– Ну, это ваши зарубежные штучки – гей. По-русски их зовут – гомосеками. Ну, а когда мужики выпьют или злятся – пидорами, а когда в тюрьме сидят – петухами.

– Петух – это куриный самец?

– Аннус, не пиши статьи на русском языке!

Коттедж в глубине огороженного забором леса не произвел на Сергея впечатления – жилье середнячка. Старик Контенко уже был в доме и не выказывал беспокойства, из чего следовало, что он еще не знал о несчастье с сыном.

– Здравствуйте, Иван Анатольевич.

– Проходите, молодые люди. Ага! Агентство Молодая Африка.

– Нет. Мы работаем в одной газета, – заявил Аннус.

– Вопросов нет, но прошу показать ваши удостоверения. Для порядка.

Сергей протянул Контенко удостоверение сотрудника редакции.

– Мой удостоверения нет. Забыл, – нагло солгал Анисим – у него не могло быть никакого удостоверения.

– Хватит и одного. Да, все верно. Я говорил по телефону с вашим редактором насчет интервью. Проходите в гостиную. Что вас интересует? Думаю, моя скандальная поэма. Сейчас о ней много говорят. Ха-ха-ха. Поэма еще не закончена, а наделала много шума. Скандал, друзья мои, – сильнейшая реклама.

Контенко опустился в одно из мягких кресел, обвел рукой гостиную, видимо, таким образом предлагая присаживаться. Сергей и Анисим покорно заняли места на диване. Анисим включил диктофон. Контенко заулыбался, ожидая вопросов.

Сергей поднял глаза к потолку. Как бы быстро свести разговор к сыну поэта. Не хотелось мусолить творческие планы и прочую стихотворную чепуху.

– Скажите мне! – первым прервал тишину Аннус.

– Да, – Контенко изобразил внимание.

– Почему вас зажимают?

– Кто-о?

– Вы говориль о свой новый поэма и сказаль…

– Вы про «Князя Ивана»? Да, вы правы, меня зажимают невежды, те, кто боится исконного народного русского языка. А я пишу стихи народным языком.

– Как Пушкин?

– Вы знаете Пушкина?

– Он был африканец, – засветил белозубую улыбку Аннус.

Контенко рассмеялся. Сергей гневно зыркнул на стажера и тут же вставил наводящий на главную тему вопрос:

– Может, ваше творчество не находит выхода к аудитории из-за политических игр? Ваш сын…

– А что мой сын?! – напрягся Контенко.

– Ну-у, он скандальная личность. Его дружба с бандюганом Мулатовым…

– Не знаю, из каких источников вы получили информацию о Мулатове. Они были друзьями, далее я в их отношения не лез, что и как, но когда Мулатова убили, Артем очень переживал. Как человек, он не мог оставаться безучастным к смерти друга… А убили Мулатова позавчера, прямо на улице.

Сергей сидел, обалдело глядя перед собой. Вот так новость – убили Мулатова, одного из знаменитейших районных бандитов, а Сергей узнает об этом только через день, и никто в редакции об этом не обмолвился? Не газета, а кусок навоза – такую информацию пропустили… А он-то рассчитывал обработать ответы Контенко и подать в статье покушение на сына поэта как подкоп под бандита Мулатова. Бандита только вперед убили.

Тут Сергея обожгла догадка – сын Контенко мог быть случайным свидетелем убийства Мулатова. Вот это тема! Можно крутую статью накатать! Это да! Его статью перепечатают более крупные газеты… Нет, надо сразу, через голову редактора Калашникова, кинуть статью в какую-нибудь супергазету… В ту же «Федеральную» – там любят разоблачительные статьи печатать, а у Сергея в «Федеральной» полно знакомых.

Вихрь мыслей пронесся в голове за доли секунды. Сергей уже открыл рот, чтобы более ласковым вопросом усыпить бдительность поэта, а потом задать еще один вопрос о сыне, но тут зазвонил телефон.

Все вздрогнули. Контенко и Аннус – от неожиданности, а Сергей – от догадки – звонят из больницы и сейчас интервью прервется.

– Извините, – поэт поднялся из кресла, пошел элегантной походкой в другой конец зала.

Интересно, умер уже его сын в больнице или еще жив? На стажера Сергей бросил суровый взгляд (на всякий случай).

– Да… да…

Контенко стоял спиной к журналистам. Сергей не мог видеть выражения его лица. Секунды тянулись… Что говорили старику?

– Спасибо. Еду.

Опустив трубку на рычаги, Контенко, не оборачиваясь, вышел из зала. Сергей, неожиданно для себя, вскочил и побежал за ним. Он опишет в своей статье первую реакцию известного поэта на столь роковое известие – покушение на сына. Надо было видеть его лицо.

Вылетев в коридор, Сергей наткнулся на крупнотелую глыбу Контенко. Тот стоял и смотрел перед собой. Конечно, он был потрясен.

– Иван Анатольевич, что-то стряслось?

Контенко незряче упер свой взгляд в лицо Бянко.

– Вы знали о моем сыне?

– Ничего, – с готовностью солгал Сергей. – Что с ним?

Контенко расслабился.

– Несчастье. Он в больнице. Автокатастрофа. Ничего конкретного мне не сказали. Но он жив!

– Вы туда?

– Да. Немедленно. Посему, прошу прощения, интервью отменяется.

– Я поеду с вами.

– Зачем?

– Я журналист!

– Молодой человек, надо быть не просто журналистом, нужна еще элементарная порядочность.

Они оба вернулись в зал. Анисим подозрительно быстро отошел от шкафов с книгами и сувенирными статуэтками.

– Будем говорить дальше? – преувеличенно бодро спросил он, потянувшись к лежащему на диване диктофону.

– Нет. Мы уходим, – сказал Бянко.

От коттеджа Контенко Сергей и Анисим шли молча. Недалеко от автобусной остановки их обогнал «Фольксваген» новой модели – Контенко, лично восседая за рулем, помчался в больницу.