Дорогая Амели Нотомб,

Я просто тащусь от «Токийской невесты»! Надеюсь, что Сандра Баллок согласится на главную роль, это было бы классно. Какая чудная история! В конце я плакал. Я не спрашиваю Вас, было ли это на самом деле: книга такая жизненная.

Как Ваши успехи в Америке?

Sincerely,

Мелвин Мэппл

Багдад, 7/02/2009

Дорогой Мелвин Мэппл,

Я очень рада, что вам понравилась моя книга.

В Вашей прекрасной стране все прошло очень хорошо. Я везде говорила о Вас: почитайте эту статью из «Филадельфия дейли репорт». К сожалению, я не могла сказать журналистам, откуда Вы родом. Я так мало о Вас знаю. Если Вы не против, расскажите немного о себе.

Ваш друг

Амели Нотомб

Париж, 16/02/2009

Дорогая Амели Нотомб,

Сказать не могу, как меня порадовала статья из «Филадельфия дейли репорт». Я показал ее товарищам, и теперь они все хотят Вам написать. Я им сказал, что уже нет смысла, ваше американское турне закончилось: им ведь одного надо – чтобы в прессе про них написали.

Вы просите рассказать о себе. Мне 39 лет – в моей части я один из самых старых. В армию я поступил поздно, в 30 лет, потому что больше мне ничего в будущем не светило. Проще говоря, я подыхал с голоду.

Мои родители познакомились в 1967 году, во время знаменитого Summer of love[8]. Для них этот мой шаг был позором. А что делать в Америке, когда подыхаешь с голоду? Это я им и сказал. Они ответили: «Мог бы у своих стариков перекантоваться». А по мне, так позор сесть на шею родителям, которые перебиваются кое-как в пригороде Балтимора, держат автосервис. Там я вырос, и в родные места меня не тянуло. Балтимор хорош только для рока, а мне, увы, таланта не дано.

До 30 лет у меня были идеалы, мечты, я к чему-то стремился. Хотел стать новым Керуаком, но, сколько ни шлялся по дорогам под бензедрином, ни строчки путной так и не написал. Потом я накачивался спиртным, чтобы стать новым Буковски, и чуть вовсе не слетел с катушек. В общем, до меня дошло, что я не писатель. Попробовал заняться живописью – облом. Дриппинг[9] – это не так просто, как кажется. Актера из меня тоже не вышло. Жил я на улице. Я рад, что у меня был этот опыт. Ночуя под открытым небом, я многому научился.

В 1999 году я завербовался в армию. Родителям я тогда говорил, что ничем не рискую, ведь последняя война кончилась совсем недавно. По моей теории так выходило, что Gulf War[10] 1991 года угомонила мою страну надолго. А в мирное время, казалось мне, в армии не жизнь, а лафа. Ну, понятно, всякое творилось, то в Восточной Европе, то в Африке, да и Саддам Хуссейн никуда не делся из Ирака, но я не видел ничего угрожающего на горизонте. Верно, нет у меня политического чутья.

Жизнь военного – не мед, это я понял сразу. Муштра, дисциплина, команды, распорядок – я этого никогда не любил. Но все-таки я больше не был бродягой, вот что важно. Я уже знал, что для меня хуже: жизнь без крова, холод и страх – это первое, на чем я сломался. А второе – голод.

В армии кормят. Кормят качественно, сытно и бесплатно. Когда я пришел вербоваться, меня взвесили: 55 кило при росте метр восемьдесят. Думаю, там не дураки сидят, поняли, зачем я иду в армию. И точно знаю, что в этом я далеко не одинок.

Sincerely,

Мелвин Мэппл

Багдад, 21/02/2009

Дорогой Мелвин Мэппл,

Спасибо за Ваше крайне интересное письмо. Я прочла его с удовольствием и теперь, мне кажется, знаю Вас лучше. Пожалуйста, продолжайте или, если хотите, расскажите еще что-нибудь из Вашей жизни.

Ваш друг

Амели Нотомб

Париж, 26/02/2009

Дорогая Амели Нотомб,

В армии нам платят немного денег. На мое жалованье я покупал книги. Чисто случайно мне попался Ваш роман, первый из переведенных в Америке, «The Stranger Next Door»[11]. Меня зацепило. Я раздобыл все остальные. Это трудно объяснить, но Ваши книги меня за душу берут.

Если бы Вы знали меня лучше, Вы бы поняли. Мое здоровье подорвано, я очень устал.

Искренне Ваш

Мелвин Мэппл

Багдад, 2/03/2009

Дорогая Амели Нотомб,

Мне получше, и теперь я в силах написать Вам. Придется Вам объяснить: я страдаю недугом, все шире распространяющимся в контингенте американских войск в Ираке. С начала военных действий в марте 2003 года число больных удвоилось и продолжает неуклонно расти. При администрации Буша нашу патологию скрывали как подрывающую престиж американской армии. Теперь, при Обаме, о нас заговорили газеты, но пока, так сказать, шепотом. Вы, наверно, думаете, что речь идет о венерической болезни? Ошибаетесь.

Моя беда – ожирение. Это не от природы. В детстве и отрочестве я был нормального сложения. Взрослым, понятное дело, исхудал от нужды и лишений. Поступив в армию в 1999-м, быстро поправился, но еще не катастрофически: я был тогда изголодавшимся скелетом, которому наконец-то дали поесть досыта. За год я набрал нормальный для физически крепкого солдата вес – 80 кг – и без труда удерживал его, пока не началась война. В марте 2003-го я попал в первую партию войск, отправленных в Ирак. И вот там-то началось неладное. Я впервые на собственной шкуре испытал, что такое настоящий бой, когда рвутся снаряды и ползут танки, когда рядом разлетаются в клочья тела и самому приходится стрелять в людей. Я познал ужас. Есть мужественные люди, которым по плечу такое вынести, мне – нет. Кому-то это напрочь отбивает аппетит, но у большинства, в том числе и у меня, реакция обратная. Возвращаешься, натерпевшись страху, в растрепанных чувствах, диву даешься, что жив, и первое, чего хочется, когда сменишь штаны (свои в каждом бою уделываешь), – наброситься на жратву. Вернее сказать, начинается все с пива – тоже коварная штука для веса, пиво-то. Высосешь банку-другую, а там можно и чего посущественней. Гамбургеры, жареная картошка, peanut butter and jelly sandwiches, apple pie, brownies[12], мороженое – всего вдоволь, жри от пуза. И мы жрем. Столько жрем – с ума сойти. Мы как шальные. Что-то в нас сломалось. Не сказать, чтобы мы так уж любили поесть, нет, это сильнее нас, мы готовы обожраться до смерти, может быть, именно этого нам и надо. Поначалу некоторые потом блюют. Я тоже пробовал, но у меня не получилось, как ни старался. Это такая мука, живот, кажется, вот-вот лопнет. Клянешься себе, что больше ни за что, никогда, чтобы так не мучиться. А назавтра снова в бой, в заваруху покруче вчерашней, к этому не привыкнуть, живот крутит нещадно после вчерашнего, а надо стрелять и бежать, и хочется только одного – чтобы кончился этот кошмар. Возвращаемся мы – те, кому повезет вернуться, – пустые, будто выпотрошенные. И все по новой – пиво, жратва, и желудок мало-помалу растягивается до такой величины, что уже не болит. И те, что блевали, уже не блюют. И мы жиреем день ото дня, как свиньи. Каждую неделю приходится просить форму на размер больше. Неловко, но себя ведь не переделаешь. И потом, начинаешь чувствовать, что это тело вроде как не твое. Все это происходит с чьим-то чужим телом. И вся эта еда идет в утробу незнакомца. Поэтому мы и сытость чувствуем все меньше и меньше. И, стало быть, больше можем съесть. Мы не удовольствие испытываем, нет, – мы так гнусно утешаемся.

Удовольствие-то мне знакомо – с этим оно и рядом не стояло. Удовольствие – это нечто большее. Заниматься любовью, например. Мне это теперь не светит. Во-первых, кому я такой нужен? А во-вторых, я просто не могу. Попробуйте-ка хоть мало-мальски расшевелить тушу весом 180 кило! Прикиньте, в Ираке я набрал 100 килограммов. По 17 кило в год. И это еще не конец. Впереди 18 месяцев: я успею набрать 30 кило. И кто сказал, что, вернувшись на родину, я перестану толстеть? Я, как многие американские солдаты, страдаю булимией и не способен сблевать. При таких условиях похудеть практически нереально.

100 килограммов – это огромная туша. Я обзавелся огромной тушей за годы в Багдаде. Поскольку она стала моей здесь, я зову ее Шахерезадой. Это, конечно, нехорошо по отношению к настоящей Шахерезаде, которая была, наверное, стройной, как лоза. Но я все же предпочитаю отождествлять ее с одним человеком, а не с двумя, и с женщиной, а не с мужчиной, надо полагать, потому что я гетеросексуал. И потом, Шахерезада для меня – самое то. Ночи напролет она со мной разговаривает. Она знает, что заняться любовью я неспособен, и заменяет этот акт дивными историями – заслушаешься. Открою Вам мой секрет: только благодаря сказкам Шахерезады я выношу свой жуткий вес. Узнай парни, что я зову свои жиры женским именем, сами понимаете, что бы тут началось. Но вы, я знаю, меня не осудите. В Ваших книгах много толстяков, и никогда Вы не изображаете их людьми без достоинства. И герои Ваших книг тешат себя диковинными байками, чтобы жить дальше. Как Шахерезада.

Мне сейчас кажется, будто это она Вам пишет: я не могу ее остановить. Я-то в жизни не писал таких длинных писем – стало быть, это не я. Я ненавижу свои телеса, но Шахерезаду люблю. Ночами, когда лишний вес давит мне на грудь, я говорю себе, что это не я, а красивая девушка лежит на мне сверху. Иной раз до того дофантазируюсь, что слышу ласковый женский голос, нашептывающий мне такое, что и сказать не могу. Тогда мои жирные руки обнимают эту плоть, и сила внушения так велика, что я ощущаю под пальцами не мой собственный жир, а нежную кожу возлюбленной. Поверьте, в такие минуты я счастлив. Более того – мы оба счастливы, она и я, как могут быть счастливы только любовники.

Я знаю, что мне это ничем не поможет: от ожирения реально умирают, а коль скоро я буду продолжать толстеть, именно это мне и грозит. Но если Шахерезада останется со мной до конца, я умру счастливым. Вот так. Мы, Шахерезада и я, хотели рассказать Вам об этом.

Искренне Ваш

Мелвин Мэппл

Багдад, 5/03/2009