Не будет такого закона. Ничего не будет… Да блин, делать надо, – а там посмотрим, что будет…

– Ваня, ты сегодня пораньше не сможешь? Я Элю позвала, неудобно…

– О нет! Это уж ты сама… Вот с Гунькой посидите, пусть пообщается с умным человеком, а я уж… Извини.

– Эля, ну техника развивается по своим законам, гуманитарная сфера – по своим…

– Милочка, контемпоральная волна техно-гуманитарной схизмы сингулярна, фатальна. И позиционирование плодов культуры в качестве интеллектуального сырьевого ресурса – прямое следствие аксиологической деградации ретардированного сознания. Это же имплицитно! Посмотри, ведь транспонировалась сама семантика культурного поля, о трансценденции быта и бытия уже нет и речи – все сводится к аранжированию трансформеров механического креатива, к дистрибуции актуализированного специфического ресурса, – какая шняга! Превышена критическая масса активного информационного контента, пошла цепная реакция акселерации времени, человечество выпадает из него, отстает, оказывается вне своего времени, на его задворках, понимаешь?

– Мельмот-скиталец?

– Мельмот, да не тот, потому что скитаться ему недолго.

– Ну уж, не вымрем. Человек придумал, как ускорить время, он придумает, и как его догнать.

– Да? А что ж могикане не придумали? Гунны, хетты, киммерийцы?

– Ну, мы не могикане. Они не придумывали, а только пытались остановить время. Луддиты тоже ломали машины, а потом ничего, освоили.

– Твои луддиты точно так же вымерли, а освоили уже другие.

– А у нас в дяревне тожа муддиты. Токо что ня ломают, палят все, а вымирать ня торопятся.

– Вот, очень уместная констатация. А лояльные – в смысле, законопослушные – у вас есть?

– Не, у нас никаких нет. А которы есть, теи отсидемши.

– А вот скажите, молодой человек, эти ваши… хм, «муддиты», разумеется, все сожгут – и где потом будут работать? Зарабатывать где будут?

– А нигде.

– И что же в этом хорошего?

– А ничего.

– Но разве они уж настолько «муддиты», что этого не понимают?

– Понимают, чё ж ня понять. А токо все одно спалят.

– Но почему??

– А им принципно.

– И как она вам показалась, Даня? Ее, правда, иногда нелегко слушать, но она очень умна, защищается скоро.

– Да ничё. Окороки коротки, обсаливши больно. А так ничё.

– Ваня, ты видел? Опять! Это какой-то ужас! Пятьсот человек, с детьми… Слушай, ну как это можно? Ну дети-то причем? Правильная религия, неправильная религия, ну что же, из-за этого…

– Голодных много. Полмира. А телевизоры и сеть везде. И они видят эти дома, машины, рестораны, а им нечего жрать. Тут всегда найдется религия, партия, волна, которая подскажет: они забрали твое, убей их.

– Это какое-то безумие, озверение!..

– Да, одни с голодухи, другие с жиру… Частное небо закрыли – слышала? Только Росаэро. Ты собиралась в свой Эдинбург – учти, теперь будет предварительная проверка на любой билет. На поезда тоже. Так что надо заранее.

– Ну вот, и небо национализировали… Слушай, а как же эти аэромобили Виктора?

– Накрылись. Этим самым местом… указа. Начальство очень довольно, они ему всю дорогу – как бельмо. Уже приказ готов: на теме крест, всю группу разогнать.

– И что же, остается только старая дорога-дублер? А твой проект не могут реанимировать?

– У нас, Мила, все возможно, я всегда это говорил. Проект-победитель был забит в федеральную программу, Витька теперь отпал, но программа-то остается, значит, будет замена. Чуешь? Короче, шеф распорядился все поднять и подготовить к среде.

– А ты успеешь поднять?

– А я и не бросал. И мне еще человечка подкинули для всяких оформлений-представлений. Не хвост свинячий – архитектурный менеджер, технолог успеха, уйди с дороги! Ну, конечно, не с улицы: сынок второго зама, но, вроде, не дурак. Правда, все мы теперь будем у начальства как на ладони…

– Троянский менеджер? А отказаться ты не мог?

– Дороже обошлось бы. Да и при случае может оказаться полезен. Но главное, это ведь означает, что у нас не тупик, не отстой, а – пэрспэктива, ду ю андерстенд? Такие вот дела, Миледька!

– Ну чего, пыль со своей этажерки сметаешь? Давай-давай, куй. Горячо!

– Да, бутылка за мной. А твою-то группу куда? По отделам – или как?

– Не знаю. Не докладывали.

– Так вам ничего и не предложили, во как… Слушай, мы ведь под это дело расширяться должны – давай кого-нибудь пристрою.

– Затем и пришел. Вот список. Этого ты знаешь, его надо бы. Он звезд не хватает, но пашет. И по жизни у него сейчас…

– Да, я слыхал. Сделаем. А это кто?

– Этого я взял, когда мы расширялись. Молодой, но соображает. Поговори.

– Ладно, разберемся. Ты-то сам куда?

– Чапай думает. Чапай на распутье.

– Слушай… только без закидок, да?.. Короче, давай к нам, в деньгах практически не потеряешь. Бери всю архитектуру, лучше тебя я все равно не найду. Концепт ты знаешь, дальше руки у тебя развязаны. Будут идеи – обсудим.

– Да какие, Ваня, тут идеи? Нет тут пространства для идей.

– Ну вот, тебе бы только летать. Но на ближайшие годы погода нелетная, так что хочешь не хочешь, а все будут ползать.

– Угу. Кроме тех, кто делает эту погоду.

– Кто делает? Террористы?

– А ты и не врубился? Не в террористах дело, Ваня, они – только предлог еще что-нибудь закрыть. Это те, у кого есть возможности, заботятся о том, чтобы больше ни у кого таких возможностей не было. Чтобы только с их разрешения, чтобы только они решали, кому можно летать, строить, дышать, а кому нет. И за сколько. Это и есть забота о населении: они его защищают. А стадо жрет лапшу с ушей и согласно качает головами: «М-м-у-у-дро!». Общество равной невозможности в отдельно взятой стране… Уеду на хрен. С жирными котами и тупыми скотами ничего нельзя сделать. Не будет здесь ничего, понимаешь?

– Будет! Не лётом, так ползком, но будет. Делать надо – и будет.

– Тихо-тихо ползи, улитка… Ну, Бог в помощь. Прощай.

– Знаешь, Ваня, не хотела тебе говорить, но… я просто не знаю… Я давно заметила, что котлеты, куски колбасы исчезают, но теперь уже и сырое мясо! Нет, он хороший мальчик, просто не получивший…

– Мила, он всю жизнь ел что Бог пошлет. Чем соседи покормили или у монахов «трапязнул», что в лесу нашел или на огородах украл. А с десяти лет уже сам зарабатывал, скотину пас. О его хлебе, учении, воспитании – никто никогда не заботился, понимаешь?

– Но почему же не спросить, мы ведь ему не чужие, разве нам жалко…

– Он не привык. И это не всем легко.

– А так что же?

– А так – привычно. Поймают – побьют, зато не просить ни у кого, ни у своих, ни у чужих. Ему в городе все чужие. Да, в общем-то, и везде, но тут особенно, он тут, как крыса затравленная, готов на любого кинуться и вцепиться насмерть. Ладно, я поговорю… Подожди, как – сырое? Он что, жарит, печет его?..

– Да в том-то и дело, Ваня! Счетчик же все записывает: со вчерашнего вечера ни печка, ни плита не включались. А мясо исчезло. Не все, нет, осталось достаточно, но… Ванечка, я боюсь!

– Так, понятно. Теперь слушай меня внимательно. Быстро готовь то, что осталось, поняла? А то ведь все исчезнет, а я приеду голодный – и что тогда от тебя останется?

– Ванька, твои шуточки… Знаешь, а свожу-ка я его в театр. В самом деле, мы его как-то забросили за делами. Ты не пойдешь?

– Театраля, мне б до койки… Короче, филология, я через час выезжаю, так что быстро – к плите. А то я тебе устрою театр. Одного голодного актера.