— Живет на острове посреди западного моря, в городе на горе, в башне из многих этажей, выше которой не бывает и в Поднебесной… Рыжая, и уши у нее звериные, значит, оборотень. Неужели кто–то из варваров удостоился чести видеть хотя бы оттиск печати самой Си Ванму? [7]

   Кажется, еще вчера лучшая часть дружины растаяла вместе с парусом ушедшей к югу яхты — сегодня над городом ликующе захлебывается фанфара. Ясный звук не может выгнать с улиц висячую весеннюю морось, что обустроилась над городом с самого утра, дождь попросту перестают замечать. Любопытство гонит на улицу всякого, кто может бросить работу хоть на минуту. Толпа возникает мгновенно — и что за толпа! В Камбрии не любят тусклых цветов. В других городах мешает клетка — яркие вблизи, нити, сплетенные в клановый узор, издали сливаются в единый серо–буро–малиновый цвет, но Кер–Сиди завел иную моду. Кланам остались лишь пристегнутые к плащу ленты, зато остальное… Выставка цеха красильщиков, не иначе. И это на пользу городу! Пусть все видят — здесь на лен и шерсть не жалеют ни квасцов, ни красок. Даже таких, о которых за темный век, прошедший после гибели короля Артура, почти позабыли.

   В одном наряде под широкими верхними рукавами — малиновый сафлор из Африки — скрывается стянутая рядом меленьких пуговиц местная синь, вайда. Рыжая марена — фризы уверяют, что ради красильщиков Кер–Сиди будут собирать в год два урожая — на плащ, яркая желтизна шафрана — из королевства вестготов — на тунику. Зелень встречается куда реже — желтый и так дорог, а тут его приходится тратить на уже выкрашенную в синий цвет ткань. Или гнать из яблочного уксуса злую ярь–медянку, которая больше годится для дерева и камня, а ткань разъедает в считанные месяцы. Можно вещь спасти, добавив в краску привозной шафран. И так, и так выходит, что щеголяющие в зеленом фэйри из сказок — транжиры почище тех, что носят белое.

   Увы кошелям — когда Немайн возвращалась с войны, ей по дороге зеленое платье подарили. Теперь любимое. У нее и у всей прекрасной половины Кер–Сиди. «Как у хранительницы» — достаточный повод потрепать мошну, мужнину или родительскую, а то и самой, вздохнув по–сидовски, отложить лишний милиарисий на обновку.

   Вот и сида показалась. Выскочила из Башни, торопится встречать войско. За ней сестра. Немайн сдергивает с плеч пелерину, протягивает Эйре:

   — Прикрой голову. Это я не простужусь…

   — Нет! Сейчас я ригдамна и воин, а не просто твоя сестра и ученица… Мне что — сдавая командование ополчением, косы от дождя прятать?

   В ответ лишь подергивание треугольного уха.

   Фанфары все ближе. Немайн улыбается. Мелодия знакома. Как ни прячься, в Камбрии песню в подземелье не удержишь. Вот и рыцарский марш появился словно сам собой, только до ноты схож с маршем Домбровского. Да и слова… Когда–то пришлось вмешаться. Сказать, что петь о живой, пусть и прижатой к западному морю стране «не погибла» — неправильно. Как разборчиво ни выводи слова, ветер и версты съедят отрицание, и над холмами пролетит — «Камбрия — погибла». О таком не только петь, и думать грешно, как о могиле Артура!

   Ярость некогда разбитого и разделенного, но не смирившегося с позором польского народа передается другому, тоже некогда преданному и проданному собственным правителем Вортигерном. Летит над улицами песнь мужества и отчаяния, нечаянно напоминает: могло быть хуже. И будет — если забудете доблесть, если сцепитесь в междоусобице, клановой или сословной. Явно не сказано, спрятано между строк и слов. Тем верней пронимает души.

   Жить Британии вовеки,

   Пока Туи льется!

   Пока воин за Отчизну

   И за веру бьется!

   Припев специально поправили:

   Веди, на помощь!

   Через море — корнцам!

   Под твоим началом

   Саксов разметаем!

   Немайн нахмурилась. С Уэссексом война, но так широко задачу своему воинству она не ставила… Если рыцари подняли восстание — это ошибка и преступление разом. Кер–Сиди еще не оправился от зимнего похода… Рад бы помочь, да нечем!

   А на словах врага уже добивают. Всем городом.

   Снова выйдем к белым скалам,

   Свидимся с волнами:

   Все, что отнял враг обманом,

   Мы вернем мечами!

   На мгновение показалась себе оперной героиней. Народ обернулся хором, брусчатка — сценой. Летят по улицам быстрые слова, и когда выучили? А в груди у сиды сердце… если греческое, почему сжимается? Почему хочется подхватить припев?

   Едва сдержалась, а тут и воины показались. Фанфары смолкли, утихла песня. Лошадей нет, значит, для отряда война закончилась: мирные люди входят в мирный город. Значит, задача выполнена. В Корнуолле сгорела древняя роща, почитаемая священной, в Кер–Сиди высажена другая. Все хорошо. Главное, чтобы без потерь! Взгляд торопливо обегает лица. Все на месте! Все целы? Не совсем. Вот у оруженосца рука в лубке зажата, вот рыцарь на каждом шаге морщится, а некстати распахнувшийся плащ открывает повязку. Но — кулак к виску. Нужно принять доклад…

   — Задача выполнена. Священной рощи в Тинтагеле больше нет. Раненых четверо, все легко, — опережает сэр Ллойд приказ о немедленной отправке раненых к врачу. И — уточняет. — Задача выполнена не нами, леди сида. У нас очень интересные вести. Очень!

   Немайн кивает. Оглядывается на громкий чих за спиной. Дергает обоими ушами. Щурится, хотя небо пасмурно и в том нет никакой нужды.

   — Благодарю за службу, добрые сэры. А теперь… В Жилой, верно, уже горяченькое громоздят. После стылого моря в самый раз! Заодно все расскажете подробно.

   На сей раз за круглым столом — локоть к локтю. Содружество равных, в котором можно преспокойно залезть товарищу в тарелку… для того и вилки придуманы! Руками, действительно, нехорошо.

   В середине стола исходит жаром противень, шкворчит духмяное мясо — трех видов, как и положено в хорошем заезжем доме. Вот мудрость старого обычая: негоже, вернувшись с промозглого холода, вкушать остывающую пищу! А вот пиво должно быть холодным. Увы, лишь на следующий год в пещерах под башней заведется снег, а то и лед — если Туи все–таки попробует встать. Теперь приходится обходиться холодом текучей воды. Не так уж и плохо!

   Большая часть рыцарей до поступления в дружину и такого не видела. Республика Глентуи молода, а рыцаря нужно учить смолоду — потому мало за столом гордости камбрийских дружин, конных лучников. Впрочем, теперь, когда — спасибо Немайн! — появились стремена да сидовское седло с высокой задней лукой, копья и мечи изрядно прибавили в силе. А стрелы… у саксов такие луки, что добрая кольчуга выдержит. Вот живой пример — сэр Кей, уж такой кровоподтек заработал… Но поддоспешник смягчил удар, ребра остались целы. Остальное скоро пройдет. Главное — не жалеть ведьминских снадобий — снаружи, а пива и мяса — внутрь.

   Хранительница послеживает за Эйрой. Чихает — значит, пиво получит теплое. Не хочет? Немайн сегодня добренькая: значит, сестра пива не получит вообще. Будет сидеть на кофе, его теплым пить не противно. Голову ей вскружит и без хмеля — от рассказов. Не о бое и походе, сама не одного врага колесничным копьем подцепила, но — о чуде. К которому явно приложила руку — а скорее, голос — та, что сидит рядом, чья вилка норовит выхватить из–под носа кусок позажаристей, а уши мечутся синичьими крыльями, пытаясь поймать каждое слово. Вдруг — важное?

   Пока, скорее, интересное: про фонтан серого кита, например. Встретили по дороге! Чужая память подсказывает: истреблен к семнадцатому веку. А здесь — чудище, всего в два раза поменьше корабля. Потом — о том, как вышли к берегу, как искали место для скрытой высадки — кругом скалы, высокие, белые с рыжей прожилкой. Как ударил в ноздри горьковатый, сухой запах верхового пожара, так не похожий на кисловатый оттенок угольного духа, доносящегося от печных труб. Как кружили голову слова, вырванные из пленных саксов, услышанные от корнцев. Сэр Ллойд не торопился, смакуя добрые вести.