— Ну и чего надо сделать?

— Ничего тут не сделаешь. Безнадега.

Она возразила уверенно:

— Так не бывает.

— Много ты видала…

— Для своей жизни — достаточно.

— Так то для твоей…

Раиса не отводила от него глаз — ждала ответа по сути.

Ему вдруг захотелось с ней посоветоваться. Не потому, что подскажет — чего она подскажет? — а просто легче думать вслух.

— Понимаешь, я письмо получил.

— Из дому, что ли?

Он усмехнулся равнодушно — это уже отболело:

— Можно сказать и так.

— Ну?

— Война у них там. Все вразнотык. Бывшая жена и дочка…

Он остановился — фраза выходила косноязычной и двусмысленной: вроде бы и дочка бывшая. Но исправляться Коля не стал — в общем-то, так оно и есть…

— Короче, у дочки парень — ну, живет с ним. Замуж хочет. Он приезжий. А супруга бывшая прописывать отказывается. Вот дочка и просит, чтобы я бумагу прислал насчет прописки. Кто прав — пес их знает. Что за мужик — пес его знает. Как лучше…

— А ты как думаешь?

— Я думаю, лучше всего в такой ситуации повеситься.

Фраза получилась не по делу, и Раиса на нее внимания не обратила.

— Давно у них был?

— Года три.

И предупредил следующий вопрос:

— Что там сейчас, понятия не имею. Никаких данных. За все время первое письмо.

— Прочесть не дашь? А чего бы и не дать, подумал Коля. Куртка висела в прихожей. Коля вышел, порылся в карманах. Конверт был на месте, только помялся. Раиса прочитала, вернула ему письмо и сказала:

— Дочка тоже хороша.

— Какая есть.

Раиса подумала немного и решительно проговорила:

— Ладно! Кого ты из них больше любишь? Жену или дочь?

— Любишь… — Коля опять усмехнулся. — Любишь, не любишь, а дочь всегда дочь.

— Ну, вот и сделай, как она просит. Пошли эту бумагу.

— А ей же хуже не выйдет?

— Если этот мужик — гад?

— Вполне возможное дело.

Раиса уверенно сказала:

— Тогда ей все равно плохо будет. Так и так. А если уж мучиться, лучше по своей вине. По крайней мере, жизненный опыт. Думать начнет.

— Пошли, — сказал Коля.

— Куда?

— Пошли на почту. Не могу больше в голове это держать.

— А заверить сперва не надо?

— Где?

— Да хоть у коменданта. Коля подумал.

— Да нет, не стоит. Она бы так и написала. Там же у них тетка опытная. Я думаю, им бумажка пока что не для суда — так, когти показать.

Он нашел тот, вчера написанный листок. Нет, не годится, измят и надорван.

Тут же за столом Коля переписал бумажку — покончил с неприятным делом. После чего пошли на почту, и Коля вывел на конверте адрес, которым не пользовался так давно, что не грех бы и запамятовать. Отдал Раисе:

— Заклей.

— Она деловито провела языком по клейкому краешку, положив конверт на стол, разгладила пальцами и еще пристукнула для надежности крепким кулачком.

— Все, — сказал Коля, — в ящик, и забыть. Они вышли на улицу, и конверт исчез в бесповоротной щели почтового ящика.

Вот и все, подумал Коля. И башку ломать не надо. Он поглядел вдоль улицы. Хороший день, нормальный. Люди идут.

Ну и чем же теперь заняться, подумал он. В библиотеку, что ли?

Чего точно не хотелось — это идти домой, придумывать вранье для Павлика. Может, к реке? Но в такую погоду небось людно.

— У тебя сейчас кто? — спросил он Раису.

— Пусто, — сказала она, — потом девчонки придут. Ладно, пошли.

— А заявятся?

— Не пущу.

— Ну и чего скажешь?

— Мое дело…

Он был как выжатый. Одного хотелось — лежать на спине, отпустив все мышцы, нервы, мысли, и плыть по времени, как по реке. Он так и лежал — на спине, откинув руку Раисе под голову.

Раиса не мешала — с ней было даже лучше, чем одному. Он чувствовал рукой живую тяжесть, слышал живое дыхание. Самое лучшее — и один, и не один.

Он молчал, был рад, что Раиса молчит, и вяло думал о странностях существования, стараясь понять, бестолково или мудро раскидывает жизнь свои кубики.

Вот лежит с ним рядом Раиса. А почему она? Так, случайность — могла бы и другая. Но вот оказалась рядом в тяжелый день — и советует, заботится, расходует душу, не считаясь, отдает все, что может отдать мужику женщина, будто он для нее вовсе не случайность, а ее главная, коренная судьба.

Ну а упади кубики по иному, окажись на месте Раисы другая — тогда что? Да, пожалуй, то же и было бы — так же суетилась бы в меру своих силенок. Если, конечно, человек, а не урод…

Так чего же тогда ради, думал Коля, люди ищут и мечутся, бросают друг друга, затевают все по новой и по новой? Сколько сложностей, боли, а зачем? Чтобы сменить человека на человека? Может, надо попроще — кто подвернулся, того и люби?

— Чего улыбаешься, — спросила Раиса.

— Я-то? — он подумал. — Волосы твои щекочутся. Она чуть подвинулась на его руке.

— А так?

— Так нормально.

И вновь лежали молча.

А почта небось уже ушла, прикинул Коля…

В ящик, и забыть, сказал он тогда. В ящик-то бросил, а забыть не получилось. Вся эта история заняла свое прочное место в мозгу и существовала там, жила своей неприятной жизнью, гнила и зудела, как гниет на низком лугу какая-нибудь болотистая проплешина, дыша затхлостью и дымясь комарьем. И жалко было Лариску — злую эгоистичную дурочку. И жалко было Вовку, которого толком и представить не мог.

— Не грызи себя, — сказала Раиса, — вывернется.

— Почему так думаешь? — спросил он, удивившись ее фразе: кожей, что ли, она его поняла?

— Все выворачиваются, — ответила Раиса.

— У меня еще сын там, — сказал он.

— Большой?

— Через год в армию.

— Ну и что за парень?

Равнодушный, подумал Коля, и сказал:

— Слабый.

— Ну и чего думаешь — будет с ними жить?

— Не знаю.

— Не будет, — поморщив лоб, решила Раиса, — отслужит армию и уйдет.

— Куда?

— Страна, что ли, маленькая?

— Страна-то большая, да люди свой угол годами ищут, — возразил Коля. Усмехнувшись, добавил: — Разве что в твой дом дополнительный квартирант.

Раиса без улыбки произнесла:

— Может и так случиться.

Полежали молча, не торопясь преодолеть возникший холодок.

Потом Раиса спросила:

— Съездить туда не хочешь?

Коля ответил нехотя:

— Бесполезно.

Раиса ждала, и он объяснил:

— Не так расстались, чтобы приезжать. Да и не зовут, как видишь. Лариске бумажка нужна, а не я… У меня друг есть, Лешка, добрый, как дурак. Так вот даже он сказал: ты, говорит, туда не ходи, никому от этого лучше не будет.

Раиса сказала напористо:

— Тогда тем более себя не трави. От этого уж точно пользы ноль. Бумагу послал, и хорош. Сами разберутся, никто никого не съест.

— Чужую беду руками разведу, — раздраженно отозвался Коля, его задели не слова, в общем-то справедливые, а легкодумная Раисина напористость.

— А я и свою развела, — сдержанно возразила Раиса.

— Ну и много было твоей беды?

— С меня хватило, — Раиса приподнялась на локте. — Чего, ты думаешь, я из дому-то уехала?

— А зачем думать? Ты же сама объяснила: строить город Новотайгинск.

— Конечна — ответила она. — Не на печи же лежать!

Сейчас обидится, почувствовал Коля. Обижать ее не хотелось, и он спросил, придав голосу заинтересованность и даже как бы досаду:

— Да что у тебя там было-то? Скажи толком!

Она посмотрела на него нерешительно и промолчала.

— Ну? — подтолкнул он.

Раиса сказала:

— Только учти — здесь никто ничего не знает.

— Будь спокойна, — заверил Коля.

Ему было все равно: станет она рассказывать или нет. Тайной больше, тайной меньше — вся разница. А он и так под завязку был набит женскими исповедями.

То ли располагала его усмешливая благожелательность, то ли успокаивало положение прохожего человека — услышит на одном ночлеге, а если и разболтает, то уже на другом, но бабы часто донимали его своей многословной откровенностью. Истории повторялись и в общем-то сводились к двум-трем популярным анекдотам о супружеских изменах и так и не понятой душе. Постепенно Коля приловчился поддакивать не слушая и автоматически вклинивался в паузы с годными в любой ситуации «Ты смотри!», «Надо же!» или «Мда…». Но он знал, что внимание, даже поверхностное, успокаивает чужую боль, и теперь готов был помочь Раисе, как она помогла ему.