— Но у меня все-таки…
— У всех все-таки, — перебил он, — и всем не дают. У нас очередь. И в райисполкоме очередь. Теперь смотри: председателя уговорить надо? Правление надо? Собрание надо? Жилуправление надо? Депутатскую комиссию надо?
Депутатская комиссия Алевтину добила.
— Ну и когда деньги? — покорно спросила она.
— Три перед собранием, пай — как утвердят. Месяца примерно через два.
— А если не утвердят?
— Так не бывает, — отмахнулся Илья. Алевтина молчала прикусив губу, понуро уставившись в пространство. Три да четыре двести… Вариант рушился, и поддержать его было нечем.
— Илюш, — сказала она жалко, — столько я не соберу.
— Три не соберешь?
— Ну, три-то, наверное…
— Остальное же потом!
— А потом где взять?
— Ну, иди в райисполком и жди десять лет, — бросил он с досадой, — да еще и запихнут в какое-нибудь Бибирево.
Она горестно подперла щеку рукой. За два месяца три тысячи? В кромешной тьме даже просвет не сквозил.
— Ну чего ты, ребенок, что ли? — урезонивал Илья шепотом, потому что за соседний столик кто-то сел. — Азбуке тебя учить? Займи, и все, потом отдашь. Я вон на трехкомнатную стою, восемь тысяч долга. Ну и что? Отдаю помаленьку, года за два расквитаюсь.
— Ты что, тоже в лапу давал? — удивилась она.
— А ты думала! — разозлился он. — Что я, особенный? Принц Датский? У них контора академическая, я им ни сват ни брат. Еще и покланяться пришлось, пока взяли… Ну чего ты мандражируешь? Все занимают и все отдают.
Алевтине стало стыдно. Ей помочь хотят, а она раскиселилась как школьница. Она заставила себя собраться и заговорила почти деловито:
— Илюш, ты не злись, я тебе очень благодарна… Но понимаешь — в нашем театрике не подхалтуришь. Хоть на пупе вертись, больше не дадут.
— А левачить не пробовала?
Теперь Илья смотрел на нее с сочувствием: практический разговор был ему понятней и ближе.
— Где?
— Вообще-то есть возможность, — поколебавшись, сказал он, — надо подумать. Смотришься ты вполне, форму держишь… Работы не боишься?
— Ради квартиры? — Алевтина возмущенно прищурилась. — Хоть на панель, да кто возьмет.
— Да, на панели нынче давка, — без улыбки отозвался Илья и глянул на нее, словно прикидывая, продолжать или нет. Все же продолжил: — Ты вот спросила, где я. Я сейчас в кооперативе. Кафе у нас. Не очень известное, но клиентура уже есть, ходит народ. Днем ничего особенного, столовка, только, конечно, получше. А вечером другое дело. Вино, музыка. Ну, и программа. Что я и имею в виду. Номер двадцать минут, пятнадцать рублей за выход. Насчет субботы и воскресенья — особый разговор, там вообще стольник.
— Ого! — изумилась Алевтина.
— То-то и оно. Даже если одни будни, за месяц можно не напрягаясь две сотни сделать. Подготовь номер… ну, естественно, с учетом специфики…
— А ты там кем? — спросила она.
— Главный администратор.
— И, думаешь, у меня выйдет?
— Иначе стал бы предлагать? Ты же примой была. У нас там самодеятельность подвизается, и то сходит.
Алевтина благодарно посмотрела на Илью: до примы она, строго говоря, так и не дотянула, но слушать такое было приятно.
— А ты поможешь? — Она не столько нуждалась в его помощи, сколько вербовала в союзники.
— Само собой, — успокоил он, — сделаем по первому классу.
— Да, — словно бы вспомнила она, — а по выходным-то почему так много? Почему такая разница?
— Особая программа, — сказал Илья, — ночная, с двенадцати до двух. Между прочим, я придумал. И народ уже ходит именно на эту программу.
— А что за программа?
Илья отмахнулся.
— Да почти то же самое. Только еще… — он наклонился к столу и закончил негромко: — стриптиз.
Алевтина не слишком удивилась. Правда, о кафе со стриптизом она еще не слыхала, но идея витала в воздухе: в кино фильма не было без голой задницы, в серьезных театрах серьезные режиссеры наперебой вытаскивали на сцену раздетых актрис, дважды за последний год она попадала в видеобар, и оба раза крутили едва припудренную порнуху. Так почему бы и не стриптиз?
— Понятно, — сказала она. — Но все-таки… Так прямо и объявляете, что стриптиз?
— Ну зачем? — поморщился Илья. — Объявление пишем — «Особая ночная программа». И все. И за стриптиз не контора платит, сами клиенты. Когда компания дозреет — тут им только намекнуть, что есть возможность. Осечек пока не было. Ночью же в основном деляги ходят, у кого бабки лишние. Им что двести за стол выкинуть, что триста…
— А кто работает стриптиз?
— Есть одна из самодеятельности. Лет двадцать. Мяса хватает, а больше ничего. Ни пластики, ни ритма. Раздевается как в предбаннике. Ты бы лучше сделала.
Он не предлагал и тем более не уговаривал — просто высказал предположение, ни к чему ее не обязывающее, как, впрочем, и его.
Алевтина мечтательно подняла глаза к потолку:
— Заманчиво. Такие деньги! Жаль, годы вышли.
— Как знать, — отозвался Илья, опять-таки без нажима.
Она вдруг сообразила:
— Постой, Илюш, а если… Ну, допустим, дам три куска, утвердят, а пай так и не соберу. Тогда как?
Он ответил твердо:
— Вот этот вариант не годится. Тогда лучше и не начинать.
— Плакали денежки?
— Тин, ты же взрослый человек. Что ж, по-твоему, ходить по всем инстанциям и назад отбирать?
— Да нет, конечно. — Она поцеловала его в щеку. — Спасибо, Илюша. Такое спасибо, даже передать не могу. Ты как ангел с неба свалился. Но знаешь — дай подумать. Все посчитать. Сколько есть времени? Три дня, неделя?
— Неделя, — сказал он. — Но это уже крайний срок.
Бутылка стояла недопитая, поэтому официант не подходил. Илья окликнул его. Алевтина полезла за деньгами, но Илья проговорил ворчливо:
— Не шарься. Пока что я еще мужик.
Она посмотрела на него почти с нежностью и вновь спросила, но теперь уже чтобы услышать настоящий ответ:
— Ты-то как?
Он вяло пожал плечами:
— Ну как… В той семье пацан, в этой пацанка. Живем с тещей. Еще шурин прописан, слава богу, офицер, только в отпуск и приезжает. У жены с печенью дела, говорят, надо в Карловы Вары — а какие тут Карловы Вары… Вертимся! Вот — квартиру жду. Там уж авось наладится…
У метро она погладила его по щеке и поцеловала в губы. Хороший человек. Добрый и нелепый, как бывший муж. Жалкий немного.
Но жизнь приучила ее, что в тяжелый момент чаще помогают как раз не сильные, а жалкие.
Впрочем, вскоре ей пришлось просить помощи и у сильного.
Но сперва Алевтина сделала расчет. Дождалась, пока Варька сгинет по своим вечерним делам, достала бумагу, ручку и начала. В общем-то, ситуацию она представляла достаточно ясно, никаких внезапных озарений не ждала, но риск был слишком велик, и надо было высчитать все до рубля, чтобы решать наверняка и потом не кусать локти.
Сверху она написала крупно: 3000+4200=7200. И подвела жирную черту. Это — что требуется. Ниже стала писать, что есть. Было, к сожалению, не так уж много. Во-первых, триста в сумочке, это то, что наверняка. Дурища Зинка должна сто семьдесят — баба нищая, грех торопить, но тут придется. Вот уже почти пятьсот. Следующая цифра вызывала размышления. Две шестьсот — столько было у них на книжке, У Димки и у нее. Димка, уходя к своей писюхе, взял только ежедневное тряпье, о книжке и речи не было, как лежала в шкафу под бельем, так и лежит. Книжка на Димку, но у Алевтины право распоряжаться вкладом, хоть все бери. Но тут сложности. Димка про книжку не вспоминал, Алевтина к ней не прикасалась — словно играли в молчанку, кто первый скажет слово, тот и проиграл. Теперь без книжки не обойтись. Половина ее — это без вопросов, и по закону так. Конечно, если по справедливости, то и вторая половина… Он мужик, она баба, ему квартира, ей белый свет — словом, тоже было без проблем. Но — Варька. Девушка та еще, цветок жизни! Чем ловить ее презрительные взгляды, лучше уйти, в чем есть, да еще и на нее глянуть, как заслуживает. К сожалению, не выйдет, не те ресурсы. Самое разумное — тихо договориться с Димкой, что вторую половину берет взаймы. Он, конечно, заблажит, что ничего не надо, пусть забирает все — в общем-то, и правильно — она и возьмет. А потом пришлет долг почтовым переводом.
