Сокурсницы завидовали Домашневой самой страшной завистью. И только Алина понимала, что дела у подруги складываются далеко не лучшим образом. Она одна знала, что взрослый мужчина женат. Брак у него случился ранний и, по его словам, крайне неудачный, что, впрочем, не помешало ему обзавестись наследником. Из семьи он ушел, вернее, его ушли. Мир не знает героинь, кроме ее чокнутой подруги, способных терпеть рядом с собой настоящее чудовище. Алина прекрасно понимала эту незнакомую женщину. Это Татьяна при любых обстоятельствах и условиях находила миллион резонов, чтобы оправдать не очень красивое поведение любимого. Ей бы не финансистом быть, а адвокатом. Достигла бы необыкновенного карьерного роста.
Мурашов вцепился в девчонку мертвой хваткой. Он ей не то что опомниться или в другую сторону посмотреть не дал возможности, он дыхнуть не позволил. Как только Татьяне исполнилось восемнадцать, они сняли квартиру и стали жить в так называемом гражданском браке. Но счастье, о котором взахлеб мечтала Домашнева, оказалось кратковременным. Прожили они в общей сложности месяца три, и Татьяна при этом не выглядела счастливицей. Мало того что все бытовые проблемы были взвалены на ее плечи, суженый оказался ревнивой и довольно привередливой скотиной. Он требовал к себе исключительного внимания, капризничал по пустякам и гнобил девку изо всех сил. Татьяна не жаловалась, не ныла, тащила бремя гражданского сожительства с героизмом декабристки. Но Алина не дура. Ей не нужны были подробности и детали, чтобы представить эти веселые картинки в действии. Если честно, она несколько иначе представляла себе семейное счастье. У Татьяны даже характер изменился. Она умудрилась за столь короткое время превратиться в замкнутое и издерганное существо. От ее жизнерадостности и вечного оптимизма остались одни воспоминания.
У Мурашова были свои правила, которым он следовал неукоснительно. Правило номер один гласило: нечего встречаться с незамужними подругами. Они все сплошь вертихвостки и ничего не понимают во взрослой жизни. Об остальных и вспоминать не хочется.
Потом наступил разрыв, который Татьяна пережила с огромным трудом. Мурашов совершенно неожиданно вспомнил о своем родительском долге и решил вернуться в семью. Там действительно сложилась довольно трудная ситуация. Ребенок тяжело заболел, и со стороны отца шаг был вполне оправданным и благородным, если это слово можно употребить по отношению к безответственному эгоисту.
Это был кошмар и настоящий ужас без комментариев, о котором и вспоминать не хочется. Домашнева страдала неимоверно, не хотела жить и каждые пять секунд закатывала истерику. Никакие примеры, уговоры и увещевания на нее не действовали. С ней невозможно было общаться, все разговоры рано или поздно сводились к теме разрыва, и Домашнева вновь начинала биться в истерике и прощаться с жизнью.
Сердце заходилось от жалости к подруге, которая страдала не по-киношному, а очень даже по-настоящему, здесь и сейчас. И приходилось все свои дамские силы бросать на спасение Домашневой, сопереживать, участвовать и соответствовать. Не хилое занятие на самом деле. Вспоминать то время не хочется. Алинина грудь превратилась в жилетку вечного плача подруги о потерянной любви, не каждый выдержит подобное испытание. Терпела, утешала, взывала к разуму, старалась изо всех сил. Но ничего, потихонечку страсти улеглись, все постепенно начало возвращаться на свои места. Танюха стала понемногу оживать. Но не тут-то было. Только Татьяна вернулась к жизни, вспомнила, что способна улыбаться, тут же раздался звонок от рокового мужчины. Чует нюхом, гадина, ситуацию, просчитывает безжалостно и продолжает ставить на Домашневой свои садистские опыты. И безбашенная, влюбленная, словно кошка, Домашнева, мгновенно забыв обиды, унижения, страдания, ринулась в водоворот страстей по новой.
Танька, как загипнотизированная, брела на зов мурашовской песни «о главном» с видом покорной послушницы, сжигаемая страстью гаремной маньячки уже много лет. И ничего ты с этим не поделаешь, проверено и испытано не один раз. Бабская натура, постоянно алчущая любви, обожания и семейного, тихого гнездышка, – это страшное дело.
Потом все происходит по новой, как в сказке про белого бычка. Опять снимается жилье, Татьяна начинает строить планы и забывает о своих страшных клятвах порвать с Мурашовым раз и навсегда, вычеркнуть из жизни это чудовище. Вновь чувства вспыхивают с неимоверной силой. Эти двое просто обмирают друг от друга. Голубки счастливо воркуют в унисон. Воркование обычно длится недолго. Любовный период не выдерживает более двух-трех месяцев. Потом Мурашов начинает бесноваться и в один прекрасный миг под благовидным или не очень предлогом уходит в никуда. При этом он не затрудняется объяснить, почему он поступил именно так. Ни жалости, ни сожаления, ни оправданий с его стороны ждать не приходится. Он выше этого. Моральные аспекты, слезы и переживания подруги его не волнуют. Он не объясняет природу своих поступков. Вот так получилось, и все, пусть Татьяна считает, что именно таким образом захотела поступить его левая, крайне неординарная нога.
У Алины сложилось твердое впечатление, что Мурашов превратил историю любви в мазохистскую игру, которая доставляет ему удовольствие и необыкновенным образом греет мужское самолюбие. То ли самоутверждается мужик подобным образом, то ли от рождения болен на голову, науке неизвестно. Но все происходит по одной и той же схеме, от которой начинается зубная ломота и хочется нанять киллера.
Слушать Татьянины сказки про то, что у них все сложится, уже надоело до чертиков. Ей все давно понятно, только никак не удается убедить подругу, что неврастеник Мурашов рано или поздно начнет истерить и скандалить без всякого повода. Неуспокоенный оказался мужик и, что самое прискорбное, не очень-то и состоятельный по жизни. Как бы Татьяна ни старалась быть послушной и любящей, не помогали никакие уловки. Советы мудрых психиатров и развязных сексопатологов всего мира терпели неизбежный крах. Кулинария сдавалась тихо и послушно в первую очередь. Стареющий психопат не вмещался в стандартные рамки – и все тут. Расставание со скандалами и нешуточными страстями наступало с неотвратимой неизбежностью. Влюбленные в очередной раз разбегались, и тут наступало самое страшное. Надо было в сто первый раз спасать подругу, выслушивать без конца бредовые идеи и утирать слезы.
Вновь Татьяна, проклиная все на свете, ставила твердую точку во взаимоотношениях с изрядно поднадоевшим любимым и единственным. Она становилась резкой, почти безжалостной и объявляла о своем решении покончить с этим безобразием навсегда. Она проклинала тот день и час, когда судьба свела ее с извергом и кровопийцей. Обещала клятвенно не повторять ошибок и уважать собственное «я». Революционный и бурный процесс длился недолго. Женские эмоции, замешанные на слезных страданиях, и не более того, иссякали без следа, и наступала следующая стадия. Поверить в решимость Домашневой начать новую жизнь было соблазнительно, но непродуктивно. Алина в этом убеждалась не один раз. Если честно, она за эти годы сбилась со счета, сколько раз Мурашов устраивал Татьяне очередную встряску.
Через пару недель яростная в своем праведном гневе красавица превращалась в кисельное нечто. У нее гасли глаза, она теряла всякий интерес к жизни и тихо умирала. Татьяна купалась в своих страданиях и превращалась в раздавленное и несчастное существо. В ее глазах появлялось сиротское выражение – ожидание чудесного перелома судьбы брошенным на произвол судьбы ребенком. Видеть это было невыносимо. Улыбаться в такие моменты Домашнева не могла физически, не получалось. Вселенская тоска поселялась не только в ее сердце, она вымораживала все вокруг. Татьяна в своем горе глохла, сохла, немела, не реагировала на происходящее. Единственной ниточкой спасения для нее был телефон. С сотовым она не расставалась ни при каких обстоятельствах, даже, пардон за подробности, в туалет и ванную с собой брала. Надо было видеть, как она летела к телефону на каждый звонок. С ее лица не сходило просящее выражение убогой нищенки, готовой за корку хлеба сделать что угодно.
