– Так его ж не видно! Видишь, майка как раз до пояса джинсов!

– Ну да, не видно. И не надо. Зато другое видно. Молодость, красоту, сексапильность. Сама-то как себя чувствуешь?

– Не знаю, Илья. Не поняла еще.

Лукавила, лукавила она конечно же, что «не поняла еще»! Все она прекрасно поняла и прочувствовала. В тот еще момент прочувствовала, когда продавщицы дружно начали величать ее «девушкой». А их, продавщиц, не обманешь. По их интонациям всегда слышно, как они эту «девушку» произносят – или искренне, или просто чтоб покупательнице угодить…

Пока шли домой, она, как флюгер, поворачивала лицо к каждой зеркальной витрине, загодя выпрямляя спину и выпячивая грудь. Сдавала экзамен самой себе. Чтоб не дай бог усомниться. А может, и не для того вовсе. Просто так себя рассматривала, ради удовольствия. Она ж на каникулах все-таки. На отдыхе перед трудной и одинокой жизнью. Отчего и не повеселиться на полную катушку?

Ни на какой пруд они в тот день не поехали. И к подруге на дачу тоже. Любовью занялись. Раньше она терпеть не могла это выражение – «заниматься любовью». Слишком пошлым казалось. А теперь ничего – занималась. Любовью. Причем с удовольствием. И сама себе удивляясь. Можно даже сказать, с упоением занималась. А самое главное, никакой пошлости в этом не присутствовало. И на зов мобильника, надрывный и наглый, оторвалась от этого занятия с неохотой, прошлепала голышом в прихожую, рванула сердито сумку на «молнии» – приспичило ж кому-то пообщаться, подождать не могли! Но, увидев имя в окошечке телефона, закричала радостно в трубку:

– Машенька, ну что ты мне не звонишь так долго? Я же волнуюсь, дочь! Ты почему трубку не берешь?

– Ой, да некогда, мам… – полился в ухо веселый Машкин голосок. – Ну чего я, на пляж мобильник таскать должна?

– Да хоть бы и на пляж! Ну как ты там? Расскажи!

– Все хорошо, мам! Отдыхаем на полную катушку. У нас тут компания такая хорошая подобралась… Я вчера со скалы вниз головой нырнула, представляешь? Не солдатиком, а вниз головой! По-настоящему! Так боялась, а преодолела!

– Машка, не смей больше этого делать… Слышишь? Один раз нырнула, и хватит! Это опасно, Машенька! Я прошу тебя, пожалуйста…

– Ну, заквохтала, курица Галина Бланка… Ты чего, мам? Мне в том году семнадцать исполняется, замуж пора, а ты все «не ходи – снег башка попадет…».

– Какой замуж, Машка? С ума сошла? Ты там с мальчиком познакомилась, да?

– Ага. Познакомилась. Не это не для «замужа», ты не бойся. Про «замуж» я так просто ляпнула, для общей картины моего взросления.

– А… Ну тогда ладно…

– Мам, а чего у тебя голос такой?

– Какой? – испуганно прохрипела Марина и чуть прокашлялась в сторону. – Обыкновенный у меня голос…

– Не-а. Не обыкновенный. Он у тебя какой-то… взволнованный. А папа дома, мам?

– Н… Нет… Папа не дома…

– А где он? Опять у бабушки?

– Да… Да, Машк, он у бабушки.

– Понятно… Ладно, я ей потом позвоню. А то у папы телефон все время отключен. Опять, наверное, забыл деньги на счет закинуть? Ждет, когда ты это сделаешь? Рассеянный с улицы Бассейной.

– Ага. Ты же знаешь нашего папу.

– Мам, у вас там все нормально?

– Да. Все нормально. Не волнуйся.

– Ну ладно. Меня ребята ждут. Мы в местный клуб намылились. Все, не скучайте там без меня! Пока! Целую!

– И я тебя целую, доченька…

Зажав телефон в горячей ладони, она тихо пошла в спальню, неся в себе ощущение своей женской беды, от которой так удачно спасалась бегством. Чего от нее спасаться-то? Куда? Пройдет июль, наступит август, приедет Машка, и придет конец коротким каникулам. А потом будет осень. И одиночество. У Машки своя жизнь. Нет, роман с Ильей, может, еще и продлится какое-то время. Короткими встречами. На бегу. Машка – девушка активная, дома вечерами не сидит. А потом…

Юркнув под одеяло, она уткнула лицо в подушку, замерла. Почувствовав руку Ильи на своем плече, дернулась нервно.

– Эй, ты чего? – тихо спросил Илья. – Случилось что-нибудь?

– Нет. Ничего не случилось.

– А кто это звонил? Дочка?

– Да. Дочка. Машка.

– А зачем ты ей врешь?

– В смысле?

Марина резко села на постели, уставилась на него удивленно. И немного зло.

– В том смысле, что не говоришь ей правду, – тем же спокойным тоном продолжил Илья. – Мне кажется, ей лучше сказать…

– Что сказать? Что отец ее бросил, а у матери тут же молодой любовник завелся?

– Я не завелся, Марин. Заводятся мыши и тараканы, а я человек. Мужчина. И я люблю тебя.

– Ого! Даже так? Уже и любишь?

– Да. Люблю. Не злись, пожалуйста. Все будет хорошо, Марина…

Она долго смотрела ему в лицо – открытое, молодое, красивое. Он тоже глаз не отводил, смотрел прямо, даже несколько вызывающе. Потом протянул руку, провел теплой ладонью по ее щеке, будто вытирая слезы. Хоть и не было никаких слез, но она вдруг повелась за его рукой, как кошка, и он с силой потянул ее к себе. Последней здравой мыслью было – все же хорошо, что он есть. Правда, промелькнула за ней еще одна мысль о том, что надо бы свекрови позвонить, предупредить, чтоб Машке ничего про случившуюся их семейную драму не рассказывала, но это потом, потом…

Вечером свекровь позвонила сама. Нарушила их идиллию. Она, эта самая идиллия, развернулась на кухне и пребывала как раз в апогее – Илья вот-вот должен был достать с шипящей маслом сковородки первый, самый поджаристый шницель и положить ей на тарелку. Она сидела за столом, сучила неприлично ногами от нетерпения, ныла в его обтянутую махровым халатом спину – есть хочу, мяса хочу, умираю от голода… И в этот момент – звонок! Вместо мяса – одна оскомина на зубах. У нее всегда во время телефонных переговоров со свекровью возникало ощущение кислоты во рту, будто съела лимон с корочкой и без сахара. Наверное, таким образом терпение ее материализовалось. Потому что главная задача невестки – терпеть. Потому что надо сохранять мир в семье. Потому что Олег очень любит свою маму. Потому что мама любит своего сына. Хотя при нынешних обстоятельствах терпеть вовсе и не обязательно? Может, нахамить ей от всей души? Однако по первым, прозвучавшим привычно капризно вопросам Марина поняла, что она, бедная, и не знает ничего о решительном поступке сына.

– Ну, как у вас там дела? Почему ко мне Олег не едет? Не отпускаешь, что ли? Ты, случаем, не забыла, что у твоего мужа пока еще мать жива?

– Я не знаю, почему он к вам не едет, Вероника Андреевна. Я не в курсе.

Слова ее прозвучали таким холодом, что даже Илья удивленно обернулся от плиты, смотрел на нее долго и вопросительно. Потом тихо чертыхнулся от прилетевшей на ладонь капельки раскаленного масла, начал выкладывать мясо на большую тарелку. Марина сглотнула в предвкушении – то ли от скорого утоления голода, то ли от возможности «не терпеть». Ждала реакции свекрови. Сейчас взорвется возмущением…

– То есть как – не в курсе? Сегодня же выходной! Ты что, не знаешь, где твой муж находится?

– Понятия не имею.

– То есть… Постой… Ты почему со мной так разговариваешь, Марина?

– Нормально разговариваю. Вы спросили, я ответила. Что вы от меня хотите?

– Я хочу знать, где сейчас находится мой сын! Неужели не понятно?

– А я совсем не хочу знать, где сейчас находится ваш сын! Он еще три недели назад от меня ушел, Вероника Андреевна. Так что…

– Как? Как – ушел? Куда – ушел?

– К другой женщине. Вернее, к девушке. Молодой и красивой. Настей зовут.

– К какой Насте? Не знаю я никакую Настю! Марина, ты в своем уме? Что ты несешь?

– Я не несу. Отныне я ничего больше не несу. Яйца кончились. И курица во мне кончилась.

– Боже, какое хамство… Но я все равно ничего не поняла! Он что, тебя бросил?

– Ага! Бросил! Правильно!

– Странно… Странно все это… А почему у тебя голос тогда такой?

– А какой у меня голос?

– Ну… Ты будто радуешься этому обстоятельству…

– А вам бы хотелось, чтоб я в трубку плакала? Вы же сами меня учили – нельзя демонстрировать свои низменные чувства.