Жаль, что нет такого свидетеля. Но его устами глаголет наука, (разумеется, в более изысканных выражениях).
Да, темпы «атомного века» довольно-таки напряженны. Казалось бы, они не могут не травмировать психику человека. Ведь «биологические часы» — те, что «тикают» внутри нас, задавая ритм нашей жизнедеятельности, — настраивались в процессе эволюции при совершенно иных условиях. Но в чем иных-то? Тишь да гладь, божья благодать?
Нет, «идиллии» ледниковой эпохи — такой же миф, как и «безвозвратно минувший золотой век сверхдолголетия». Неспроста советский антрополог Я. Рогинский, профессор МГУ, говорит о «тягостной аритмии, которую вносила мысль в деятельность палеолитического охотника». И троглодит вполне мог бы (если бы сумел) произнести философически-поэтическую сентенцию: «Вечный бой! Покой нам только снится».
Ну а урбанизация? Уж если, оглядываясь назад, на брюсовский город с кэбами и омнибусами, мы видим «яростный людской поток», то сегодня нечего и говорить. Многие уверены: погружаясь «в эту бурю, в этот адский шепот», мы подвергаем опасности душевное, а не только телесное здоровье. Другое, мол, дело деревня. Она дальше от «злодейки цивилизации», ближе к природе, там нет такого движения, шума, сутолоки, тех треволнений.
И, дескать, прямо беда, что доля городского населения все увеличивается: в 1926 году в СССР она составляла 18 процентов (26 миллионов человек), в 1959 году — 48 процентов (100 миллионов), а в 1970 — уже 56 процентов (136 миллионов); прогноз на будущее дает такие цифры: приблизительно 70 процентов (свыше 200 миллионов) в 2000 году и 90 процентов (более 400 миллионов) в 2070-м.
Предоставим, однако, слово статистике: процент душевнобольных среди сельских жителей тот же, что и среди городских. Разница, конечно, есть, но качественная, не количественная: там преобладают одни психические недуги, здесь другие. К сожалению, нет сопоставимых данных, чтобы сравнить те же показатели в разные эпохи.
Могут возразить: почему же на Западе с такой тревогой говорят про «кошмары асфальтовых джунглей», про «этот безумный, безумный, безумный мир»?
Посетив не так давно Стокгольм, где жителей немногим более миллиона, профессор Д. Валентей, руководитель Центра по изучению проблем народонаселения при МГУ, рассказал: «„Пятачок“ перед гостиницей, где я жил, служил местом ежедневных сборищ наркоманов. Кто они, эти обитатели городского „дна“? Я думаю, ответ ясен: люди без каких-либо идеалов, без цели». Ученый приводит такой пример: в Дельта-сити (США) меньше 30 тысяч человек, и три четверти из них — алкоголики, наркоманы, правонарушители (официальная американская статистика). Спрашивается: при чем тут «перенаселенность»? Нет, виной всему нечто иное — ощущение бессмысленности существования, духовное; отчуждение от общества.
Напоминая, что в СССР и других социалистических странах тоже есть городские агломерации, притом не менее крупные, чем на Западе, советский демограф подчеркивает: у нас нет ни преступности таких масштабов, ни эпидемии самоубийств, душевных расстройств. Так что дело не в урбанизации самой по себе, а в социальных условиях, «психологическом климате».
И нельзя не согласиться с другим специалистом — профессором Н. Амосовым, когда он называет смехотворными столь частые в наши дни жалобы: «Ах, какая трудная (беспокойная, нервная и т. п.) пошла нынче жизнь!» Человеческий организм, поясняет киевский ученый, был сконструирован природой чрезвычайно надежно. В расчете на страх, крайнее физическое напряжение, на инфекцию, голод, холод. И все это непрестанно испытывал наш первобытный предок. Его жизнь — сплошные тревоги! — была куда беспокойней, чем наша со всеми ее треволнениями. Разве что он, не столь изнеженный, как мы, реагировал на все не так остро.
За десятки тысячелетий гомо сапиенс мало изменился биологически. И все же, спору нет, цивилизация наложила на нас какой-то отпечаток. Какой же?
Обучение тренировало и развивало мозг. Все заметнее давало знать о себе именно человеческое, даже «слишком человеческое». Наши недостатки суть продолжение наших же достоинств: развитое воображение выливается порой в мнительность. Возникают преувеличенные страхи перед реальными и мнимыми угрозами.
Законное беспокойство о чистоте окружающей среды не для всех стало новым стимулом заботы о ней. Для многих оно обернулось настоящими фобиями, навязчивыми состояниями тревоги. Тем более что на Западе оно приняло масштабы очередной истерии, на сей раз экологической. И тому немало способствовали иные политиканы, воспользовавшиеся случаем, чтобы отвлечь массы от политических протестов, сосредоточить внимание на экологических, а не экономических кризисах.
Впечатлительные натуры, даже не робкого десятка, особо побаиваются «радиации», хотя «атомный» век практически не увеличил ее по сравнению с каменным (троглодит просто не ведал, что подвергается действию космических лучей, а также земной радиоактивности). Логично поинтересоваться: а что потом?
Предположим, что к 2000 году все электростанции окажутся атомными. Уровень радиоактивности в атмосфере, вероятно, повысится. Но по-прежнему останется безопасным. Мало того, он будет в 1000 раз ниже терпимого, допустимого самыми строгими нормами.
А если все электростанции нового поколения окажутся обычными тепловыми? Тогда глобальное загрязнение воздушного бассейна может возрасти раз в 10 по сравнению о нынешним, которое в иных местах уже переходит границы дозволенного. Но и здесь выход есть — совершенствовать очистные сооружения. Правда, они становятся все дороже. Уже сегодня они стоят порой не меньше, чем само предприятие, для которого предназначены. Невыгодное дело? Да, если рассуждать с позиций отдельного бизнесмена или даже монополистического объединения.
При социализме с его всенародной собственностью на средства производства, на все естественные богатства вопрос о прибыльности не упраздняется. Но решается иначе — в интересах всего общества, с государственной, а не узковедомственной точки зрения. На благо всей страны, всех нас, во имя будущих, а не только нынешних поколений.
Это понимают здравомыслящие люди во всем мире. Один из авторитетнейших экологов нашего времени, Барри Коммонер (США), говорит, что «экономическая система, базирующая на частном, а не на общественномведении дел, не эффективна для того, чтобы использовать жизненно важную общественную ценность — экосферу». «Покончить с этим беспорядком в условиях капиталистической системы невозможно, — считает американский экономист Дуглас Дауд. — Очистка окружающей среды — огромная проблема, решать которую можно только в рамках планируемой экономики».
Между тем телохранители одряхлевшего строя твердят: «Капитализм вечен». И вот «разочарование в прогрессе», столь распространенное сейчас на Западе. Высказываются мнения, будто цивилизация вообще немыслима без «вредных осадков». Что та же угроза якобы неотвратимо надвигается и на «третий мир», где она пока не столь велика. Но опыт первого социалистического государства показывает, где выход из кажущегося тупика.
Впрочем, и без «экоистерии», без «атомофобии» есть благодатная почва для «болезней цивилизации», возникающих вопреки знаменитому «из ничего — ничто».
Чем настороженней вслушивается в себя человек, тем чаще нашептывает ему «внутренний голос» симптомы всевозможных недомоганий (сердцебиение, покалывание, зуд и т. п.). «У тебя жар!» — и вот иного и нас бросает в холодный пот, хотя речь идет о повышении температуры на доли градуса из-за пустякового местного воспаления. Бывает, такое считается вполне достаточным поводом для того, чтобы сломя голову бежать к врачу, потом в аптеку, наконец, приковать себя к постели, глотать таблетки, порошки, микстуры. А мы знаем: своим нежелательным побочным действием они могут вызвать недуг посерьезнее того, против которого направлены. Так и впрямь можно сделать из мухи слона. Устранить нелепость «чем больше лекарств, врачей, больниц, тем больше пациентов» — значит не просто сократить смертность в цветущих возрастах. Это реальная перспектива прибавить не только годы к жизни, но и жизнь к годам. Иначе через несколько десятилетий одна половина населения будет болеть, а другая лечить ее.
