– Не знаю. Ирвинг попросил меня посидеть с вами и по возможности успокоить. Думаю, сейчас он решает вопрос, как быть дальше. Что же касается меня, то сомневаюсь, что мне удалось преуспеть в своей миссии и вас успокоить.

– Что он сказал, когда позвонил вам и попросил сюда приехать?

– Он объяснил, что случилось, и попросил меня негласно присутствовать на допросе. Что бы вы там ни думали о своем начальстве, этот человек в данном конкретном случае на вашей стороне. Сомневаюсь, что он верит в вашу причастность к убийству лейтенанта. По крайней мере в то, что вы непосредственно участвовали в этом деле. Но он понимает, что для многих вы являетесь совершенно очевидным подозреваемым и вам необходимо задать ряд вопросов. Думаю, что, если бы вам во время этого допроса удалось сдержать свои эмоции, вся эта неприятная процедура довольно скоро закончилась бы. Они проверили бы ваши слова о Флориде и позволили соскочить с крючка. Я даже сказала Ирвингу и людям из ОВР, что вы поставили меня в известность о своих планах слетать во Флориду.

– Я не хочу, чтобы они проверяли мою историю. Не хочу впутывать в это дело невинных людей.

– Поздно. Они уже знают, что вы ведете самостоятельное расследование.

– И как же они об этом узнали?

– Когда Ирвинг мне позвонил и предложил приехать на допрос, он упомянул о папке с делом об убийстве вашей матери. Сказал, что овээровцы нашли ее у вас дома. И еще ящик с вещественными доказательствами по этому делу...

– И?..

– И... он меня спросил, не знаю ли я, часом, что вы собираетесь со всем этим делать?

– То есть все-таки попросил вас передать ему конфиденциальные сведения, полученные во время наших сеансов.

– Во всяком случае, не прямо.

– А по мне, очень даже прямо. Он сказал, что речь, идет именно о деле моей матери?

– Сказал.

– И что вы ему ответили?

– Ответила, что не вправе говорить о чем-либо, обсуждавшемся во время сеансов. Похоже, мой ответ его не устроил.

– Не удивлен.

В комнате снова повисло молчание. Доктор Хинойос осмотрелась. Босх неотрывно следил за ней взглядом.

– Скажите, вы знаете, что случилось с Паундсом?

– Очень мало.

– Ирвинг наверняка что-нибудь вам сказал. Должны же вы были задать ему хотя бы несколько вопросов по этому делу.

– Он сказал, что Паундс был найден в багажнике своего автомобиля в воскресенье вечером. Как я понимаю, его труп находился там какое-то время. Сутки или около того. Шеф также сказал, что... на теле были обнаружены следы пыток. Следы садистского насилия – так, кажется, он выразился, но в детали не вдавался. И это случилось до того, как Паундс умер. Это установлено совершенно точно. Ирвинг сказал, что Паундс перед смертью испытывал ужасную боль, и спрашивал меня, не относитесь ли вы к тому типу людей, которые способны причинять ближнему физические страдания.

Босх молчал, пытаясь представить себе картину убийства. Потом сознание собственной вины вернулось и поразило его подобно удару молнии. На мгновение ему даже показалось, что он вот-вот грохнется в обморок.

– Не знаю, насколько это существенно, но я сказала «нет».

– Что, извините, вы сказали?

– Я сказала, что вы не относитесь к тому типу людей, которые способны подвергать живое существо пыткам.

Босх кивнул. Но его мысли были далеко и от конференц-зала, и от доктора Хинойос. Происшедшее с Паундсом становилось для него все более очевидным, усиливая чувство собственной вины. Именно он был тем самым человеком, который вольно или невольно включил механизм насилия. Хотя перед законом он был чист, моральной вины это с него не снимало. Паундса он осуждал, презирал, уважал даже меньше, чем некоторых убийц, чьи деяния, расследовал. Но бремя вины не становилось от этого легче. При мысли о постигшем Паундса ужасном конце он вздрогнул всем телом и с силой потер ладонями лицо.

– Вы в порядке? – участливо спросила доктор Хинойос.

– Да.

Босх вытащил из кармана сигареты и попытался прикурить одну из них с помощью зажигалки «Бик».

– Лучше не делайте этого, Гарри. Вы же не у меня в офисе.

– А мне плевать. Где его обнаружили?

– Что?

– Я о Паундсе. Где было найдено его тело?

– Не знаю. Вы ведь хотите узнать, где нашли его машину, верно? Но я об этом не спрашивала, а Ирвинг мне не сказал.

Она посмотрела на него и заметила, как дрожит рука, в которой он держал сигарету.

– Что с вами, Гарри? Только не говорите, что все отлично. Я же вижу: с вами что-то происходит.

Босх какое-то время смотрел на нее остановившимся взглядом, потом кивнул:

– Да, происходит. Хотите знать, что именно? Ну так я вам скажу: я сделал это. Я убил Паундса.

Она отпрянула, словно оказалась на месте убийства и на нее брызнула кровь жертвы. На ее лице явственно отразились ужас и отвращение. Она откинулась на спинку стула, словно желая оказаться как можно дальше от Босха.

– Вы... хотите сказать, что вся эта история с Флоридой была...

– Поймите меня правильно. Я не говорю, что убил Паундса своими руками. Просто то, что я делал, как себя вел... короче, все это способствовало его убийству. Это я сделал так, что его убили...

– Откуда вы знаете? Вы не можете утверждать со всей уверенностью, что...

– Могу. Поверьте, все так и было. Я это точно знаю.

Он отвел от нее глаза и посмотрел на висевшую над банкеткой картину. Это было идиллическое изображение пляжа на берегу океана. Потом Босх снова посмотрел на доктора Хинойос.

– До чего же смешно... – Он начал было фразу, но потом лишь сокрушенно покачал головой.

– О чем вы?

Он поднялся со стула, подошел к пальме и загасил окурок, воткнув его во влажную землю в кадке.

– Так что же во всем этом смешного, Гарри?

Босх вернулся на место и посмотрел на Хинойос.

– Это горький смех. Я думаю о так называемых цивилизованных людях, которые скрывают свою истинную сущность за рассуждениями о культуре, искусстве, политике... Они даже закон поставили себе на службу и часто сами являются его воплощением. Но это самые порочные люди на свете. И самые опасные...

Босху казалось, что этот день никогда не кончится и он уже не выберется из конференц-зала. После того как ушла доктор Хинойос, в зал вернулся Ирвинг. Он вошел неслышно, сел на место Брокмана, положил руки на стол и погрузился в молчание. Лицо у него было сердитое. Босх подумал, что он, возможно, учуял запах дыма, оттого и злится. Но ему на это наплевать. Куда больше нервировало молчание шефа.

– Куда подевался Брокман?

– Ушел. Разве ты не слышал, как я сказал ему, что он провалил это дело? И ты, между прочим, тоже.

– Как это?

– Ты мог спокойно гнуть свою линию, предложить ему проверить твои показания и в результате покончить со всем этим. Но ты предпочел создать себе в его лице очередного врага. Предпочел, так сказать, остаться Гарри Босхом.

– Вот в этом-то мы с вами, шеф, и не сходимся. Все-таки вам следует хотя бы изредка выбираться из офиса на улицу, чтобы не забыть, как обстоят дела в реальности. Вы не правы, я не создавал себе врага в лице Брокмана. Он уже был моим врагом – еще до того, как я с ним встретился. И ОВР в полном составе тоже мне враг. А я, признаться, чертовски устал от того, что все, кому не лень, пытаются анализировать мои поступки и суют свои носы мне в задницу. Я уже слишком стар, чтобы это терпеть.

– Кто-то же должен этим заниматься. Ты ведь не хочешь содействовать следствию.

– Ни черта вы об этом деле не знаете...

Ирвинг помахал в воздухе рукой, словно отгоняя сигаретный дым, – дескать, не надо напускать туману.

– Ну и что теперь? – спросил Босх. – Вы-то зачем сюда пришли? Или решили лично попытаться разрушить мое алиби? Брокман из дела ушел, а его место заняли вы? Так, что ли?

– Мне нет нужды разрушать твое алиби. Его проверили, и, судя по всему, оно у тебя довольно надежное. Брокману и его людям уже отдан приказ переключиться на отработку других версий.