«В 2 часа дня Наполеон прибыл в город Орша и встал у самого моста, там, где стоял пост жандармов. Наполеон с тростью в руке лично, около 2-х часов руководил переправой. Пропускал одних, некоторые повозки приказывал сжечь, а лошадей передавал в артиллерию.

Ночью все желающие проехать миновали мост, так как переправой командовал простой офицер».

Расклад по силам французов, вступивших в Белоруссию, и сосредоточившихся в Орше был таков:

Императорская гвардия – 7000 человек.

1-й корпус – 5000.

4-й корпус – 4000.

6-и и 8-й кавалерийские корпуса – 2000.

Итак, можно с уверенностью утверждать, что к 20-му ноября, то есть к началу завершающего этапа отступления под ружьём у Наполеона было никак не менее 18.000 боеспособных солдат и офицеров. И, кроме того, с армией тащилось примерно 50.000 тысяч бросивших оружие военнослужащих, отставших от своих полков солдат и беженцев. И, самое главное – два больших и очень ценных обоза! К последней декаде ноября было потеряно не менее трёх четвертей всех вывозимых из России трофеев (по массе), но всё же оставшаяся четверть сокровищ по стоимости превосходила все понесенные утраты. Но, приготовьтесь уважаемые читатели, недалёк тот час, когда французы начнут топить и прятать самое ценное!

20 Ноября

«Император приказал генералам распорядиться сожжением всех повозок, фургонов и даже всех упряжных экипажей. Лошадей в артиллерию. За нарушение приказа – расстрел. Генералы Жюно, Зайончик и Клапаред принуждены сжечь половину фургонов и колясок. Император дал разрешение брать лошадей, лично ему принадлежавших. Были истреблены понтоны, а 600 лошадей из-под них переданы в артиллерию. Днём главная квартира перенесена в Бараны. Вечером Наполеон покинул Оршу и ночевал в Беренове (имеется в виду современный городок Барань), поместье немного вправо от дороги в восьми верстах от Орши».

«Вечером в Бараны (Барань) прибыл офицер генерального штаба де Бриквиль».

«Но тут у Наполеона было едва 6.000 солдат, несколько пушек и расхищенная казна. В Смоленске оставалось всё-таки 30.000 строевых солдат, 150 орудий, казна».

21 Ноября

«Сыро, местность изрезана оврагами вперемешку с лесом. Дорога от местечка Бараны (совр. Барань) до Толочина обсажена по обе стороны берёзами. Незадолго до прибытия императора казаки с пушкой показались впереди пути: они атаковали нескольких пеших кавалеристов, выступивших им навстречу и считавших их (казаков) малочисленными. Казаки показались в небольшом количестве по своему обыкновению, чтобы заманить нас. Полковник 12-го кирасирского полка был взят в плен со многими офицерами».

«Утром Наполеон, гвардия и обозы выступили в Коханово. Пройдя 20 км. остановились на ночлег. Погода тёплая, днём таяло, ночью подмораживало».

Эти строки, написанные неведомыми мне прежде авторами, как казалось, полностью подтверждали мою Могилёвскую гипотезу. Морозы, терзавшие отступающую армию во время её продвижения по Смоленщине, неожиданно резко ослабли. Наступила оттепель, что в принципе позволяло говорить о том, что бочонки могли быть именно зарыты, а не, допустим, сброшены в прорубь на какой-то реке. И второе. Положение с лошадьми в армии стало столь плохим, что для сохранения минимальной боеспособности войск Наполеон вполне мог отдать приказ выбрасывать даже такие непреходящие ценности, как золото!

Но давайте возвратимся на дорогу Могилёв – Шклов. Возможно, будь у командира головного обоза несколько больше времени, он придумал бы что-то более оригинальное, но в тот момент ему было не до отвлечённых размышлений. Тяжеленные вспомогательные фургоны следовало срочно разгрузить и отогнать в сторону от дороги, чтобы можно было быстро пропустить вперёд артиллерию, которая, заняв господствующую высоту на левом берегу всё той же Ульянки, могла отразить неминуемое нападение.

Надо заметить, что голова французской колонны как раз втянулась в небольшую рощу, обозначенную на плане как «g» и у солдат имелось некоторое время на скрытную разгрузку и захоронение ценностей. Одного гренадёра из числа охраны майор срочно послал на вершину стоящего неподалёку ветряка «в», чтобы тот подал сигнал всем остальным, если казачий разъезд подъедет слишком близко. По стечению обстоятельств именно тот, кто забрался на ветряную мельницу и был тем человеком, который впоследствии остался жив после всех сражений и в какой-то момент был завербован Семашко для проведения первой кладоискательской авантюры. Со своего наблюдательного пункта он прекрасно видел не только своих товарищей, спешно сгружающих и зарывающих ценности, но и Днепр, стоящую на его берегу церковь, разлившуюся дельту реки Ульянки, которую он принял издалека за мельничный пруд «F».

Казаки же, казалось, совсем и не торопились. Убедившись в том, что французов в Шклове нет, они расслабленно трусили по дороге на юг, лузгая на ходу семечки и перебрасываясь немудрёными солдатскими шутками. И по мере того, как они приближались к роще, на опушке которой затаилось боевое охранение обоза, французским дозорным становилось ясно, что вслед за этой группой из города больше никто не выдвигается. Следовательно, либо это была просто немногочисленная разведка, либо… точно такое же боевое охранение, но высланное из Шклова, по всей видимости, только что занятого крупным отрядом русских войск.

Откуда же на пустынном в военное время почтовом тракте Могилёв – Орша появился этот казачий разъезд? Вопрос в данной истории самый лёгкий. Его утром того же дня выслал Денис Давыдов, который сопровождал отступающую из Москвы армию французов и их союзников. Ведь я уже упоминал, что именно он контролировал южные окрестности трассы Москва – Борисов. Французы к Орше продвигались от городка Дубровна, а наш полковник старался не пропустить их оголодавших фуражиров слишком далеко на юг. Однако и он понимал, что ему надо будет вскоре перебираться на правый берег Днепра. Но где же было сподручнее переправляться? Ведь льда на реке пока не было. Воспользоваться мостами в городе Орше он, разумеется, не мог. Так что место для переправы у него было только одно – брод у города Копысь или мост в Шклове. Но этому непростому в зимнее время манёвру вполне могла помешать какая-нибудь французская воинская часть, внезапно выдвинувшаяся со стороны Могилёва. (То, что в Могилёве всё лето стоял французский гарнизон, Давыдов знал наверняка). А откуда же могли появиться супостаты? Появиться они могли только с одного направления, как раз со стороны города Шклов. Вот именно поэтому наш полковник просто вынужден был выслать разведку на дорогу Шклов – Могилёв, чтобы на всякий случай обезопасить свой собственный тыл от внезапного появления неприятеля!

Вернёмся на минуточку к команде гренадеров, спешно зарывающих ценности на песчаном холмике, поросшем хилой кустарниковой растительностью. Едва покончив со своим занятием, они были вынуждены отводить пустые фургоны прочь с дороги, пропуская вперёд артиллерийские расчёты. Грянули первые пристрелочные выстрелы, и разъезд доселе беспечных казаков мгновенно развернулся и опрометью поскакал в обратную сторону. Порядок и движение колонны вскоре возобновилось, но все в обозе понимали, что впереди их ждёт вполне реальная опасность, и готовились пробиваться через город силой. Но к их удивлению в Шклове они не обнаружили ни одного русского солдата или кавалериста. И это вполне логично, там никого и быть не могло. Давыдов в это время преспокойно сидел в Сметанке, а обстрелянная французами казачья разведка во весь опор мчалась к нему по окружным просёлкам с докладом о досадном происшествии. Таким образом, только вечером 19 декабря наш партизанский полковник был осведомлён о том, что от Могилёва вероятно к Копыси двигается какая-то воинская часть с большим обозом. Ясно, что на следующий же день он выслал усиленную разведку, которая, прячась в обширном лесу, окружавшем речку Черницу, во все глаза следила за передвижением лакомого обоза, поутру покинувшего Шклов.