Устрашающие картины, которые проповедник живописал визгливым голосом, привлекали все больше слушателей, они молча окружали помост и робко взирали на доминиканца.

В благоговейной тишине вдруг раздался голос известного во всем городе пьяницы, который вот уже десять лет безуспешно пытался пропить доставшиеся ему в наследство городские дома:

— Эй, монашек, а как обстоят дела с нашим досточтимейшим архиепископом Альбрехтом, который подвержен сладострастию и чревоугодию куда сильнее, чем любой житель Майнца? Разве он не нуждается в полном отпущении грехов гораздо больше, чем все мы? Он тоже платит гульден за бесполезную бумажку? Или грехи его курфюрстшеской милости отпускаются еще до их совершения?

У некоторых слушателей, минуту назад уже готовых покаяться, на лицах появились ухмылки, они принялись толкать друг друга в бок и скалить зубы. Велеречивый проповедник, прежде чем собраться с ответом, покраснел как рак и стал разевать рот, словно рыба, выброшенная на берег.

Жена могильщика, предававшаяся похоти, пока ее муж закапывал покойников, заверещала во всю глотку:

— Мы не хотим отпущения, мы хотим Великого Рудольфо на канате!

Ее выкрик подхватили сначала парочка простолюдинок, потом к ним присоединились мужчины, и вскоре вся площадь огласилась стройным хором:

— Мы не хотим отпущения, мы хотим Великого Рудольфо на канате!

Остальные проповедники замолкли на своих возвышениях, не в силах перекричать гулкие вопли горожан, требующих канатоходца. Ни одного гульдена не попало в кассу.

Из страха быть узнанной в толпе Магдалена поспешила вернуться в лагерь циркачей, разбитый за собором. Она горела желанием узнать, что же все-таки произошло накануне. Поскольку Рудольфо не проявлял ни малейшей готовности вдаваться в объяснения, она спросила его без обиняков, кто был тот незнакомец в соборе и как объяснить его странное поведение.

— Ты, конечно, слышала о Дезидерии Эразме, больше известном как Эразм Роттердамский? — издалека начал Рудольфо.

— Я так и думала, — перебила его Магдалена. — Этот остроносый мужчина с таким выразительным лицом показался мне на удивление знакомым. Теперь понятно, откуда я знаю его лицо. В монастырской библиотеке было много его книг. На одной из них была изображена гравюра с картины художника Гольбейна — Эразм за своим пультом. Меня особенно поразили его руки: левая рука была украшена двумя крупными перстнями на безымянном и указательном пальцах. Я тогда еще подумала: «Каким-то тщеславным выглядит теолог, вышедший из монастыря и клеймящий пороки клерикализма». Но почему, скажи на милость, великий Эразм Роттердамский просил у тебя прощения?

Рудольфо выдержал долгую паузу и наконец произнес:

— Эразм — один из Девяти Незримых. Если быть точнее, он Примус, то есть Первый из нас. Во время нашей встречи в монастыре Эбербах у них зародилось подозрение, что в своем искусстве я использую не совсем честные манипуляции, описанные в «Книгах Премудрости». А как ты знаешь, это запрещено под угрозой смерти.

— О Боже! — воскликнула Магдалена и зажала рот рукой. Потом продолжила: — Так вот почему те странные мужчины не отходили от тебя перед выступлением. Они хотели проследить, чтобы ты не пил эликсир! Но как же тебе удалось...

— Ты хочешь сказать, как мне удалось выпить эликсир? Я не пил его!

— Как... не пил?

— Я поднялся по канату, не выпив ни одной капли чудодейственной жидкости.

Магдалена посмотрела на него в полном недоумении.

— Да, это правда. Я уже простился с жизнью и умирал от страха, пока через несколько шагов не заметил, что почти не оступаюсь. Только не спрашивай меня, как это произошло. Я сам не знаю.

— Тогда Эразм имел все основания извиниться перед тобой!

— В этот раз — да. Но будь уверена, я никогда больше не взойду на канат без эликсира. Никогда!

С огромной площади долетали все более истошные крики:

— Мы не хотим отпущения, мы хотим Великого Рудольфо на канате!

Рудольфо и Магдалена все еще были погружены в беседу, когда перед ними вновь появился Иоахим Кирхнер и с вежливым поклоном передал просьбу его высокопреосвященства незамедлительно начать восхождение по канату, в противном случае может возникнуть народное волнение, чего он очень опасается.

Как только Кирхнер удалился, Рудольфо подошел к книжной полке и вынул оттуда невзрачную книгу в коричневом переплете, размером с мужскую ладонь. Широко распахнув глаза, Магдалена наблюдала, как канатоходец раскрыл книгу, но не для того чтобы читать или искать секретную формулу, — нет, он извлек из книги стеклянную колбу величиной с указательный палец. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не книга, а шкатулка, в которой хранился крохотный сосуд.

Рудольфо поднес колбу к свету, проверяя количество мерцающей голубоватой жидкости. Потом накапал пять капель себе на язык, убрал колбу в шкатулку и водворил ее на привычное место.

Уже через несколько мгновений Рудольфо преобразился, он словно очутился в другом мире. Взгляд его стал стеклянным и блуждающим. Магдалене показалось, что он смотрит сквозь нее. Будто деревянная марионетка, он облачился в свой белый костюм и, не сказав ни слова, вышел из фургона.

Поначалу Магдалена пришла в полное замешательство от такого поворота событий, потом в памяти всплыл вчерашний день, и она решила опять подняться на башню, чтобы дождаться там Рудольфо на высоте, открытой воздуху и свету.

На коротком пути следования от фургона к месту, где трос был обмотан вокруг городского колодца и зафиксирован в земле, канатоходца тут же окружили плотным кольцом.

Люди, словно перед ними был святой, пытались ухватиться за край его одежды и продолжали при этом орать:

— Мы не хотим отпущения, мы хотим Великого Рудольфо на канате!

Усердно работая локтями, Магдалена протиснулась к узкой дверце, которая вела на колокольню. Обитая железом дверь была закрыта. Она забарабанила кулаками по покрытому черной краской железу, но все напрасно. Епископский портал и портал Пресвятой богородицы, расположенные с обеих сторон восточных хоров, тоже были заперты. Тогда Магдалена решила смотреть представление в толпе на Рыночной площади.

Когда Рудольфо вскочил на канат у большого колодца, буйство публики тут же улеглось. Сотни, тысячи глаз следили за каждым движением канатоходца. В это полуденное время погода благоприятствовала выступлению. Жара последних недель схлынула, и не было ветра, который мог бы привести в движение канат.

Сегодня Рудольфо решил отказаться от горящих факелов и балансировать, просто вытянув руки в разные стороны. Никто из зрителей, кроме Магдалены, не знал, что этот вид эквилибристики был самым сложным и требовал высочайшего умения.

Как всегда, первые шаги артист сделал быстро, почти сумбурно, потом под оглушительные аплодисменты на миг застыл и направил взгляд на цель — верхнее окно колокольни, — прежде чем обрести сказочную уверенность и продолжить движение. Магдалена тоже окинула взглядом длинный путь, и неожиданно ей показалось, что в оконном проеме, через переплет которого был перекинут конец троса, в тени замаячила чья-то фигура. Наблюдая за ловкими, сильными движениями, которые Рудольфо совершал в борьбе за равновесие, она на какое-то время отвлеклась, выпустив из виду странное

явление; когда же снова взглянула наверх, с испугом обнаружила, что там что-то было не так.

Отгородив глаза рукой от яркого солнца, она с напряжением всматривалась в вершину башни. Ей вдруг показалось, что у нее галлюцинации. То ли это было наваждение, то ли в самом деле в окне появилась рука в красной перчатке с горящим факелом? Пылающий огонь медленно приблизился к тому месту, от которого канат через подоконник спускался вниз. Магдалена хотела закричать, но страх сдавил ей горло. Хотела вытянуть руку и указать на вершину башни, но, парализованная ужасом, не могла даже шевельнуться.

Зачарованные бесстрашием канатоходца, зрители, похоже, не замечали происходившего на башне. И даже когда от обуглившегося конца троса повалил черный дым, никто из публики ничего не заподозрил. Вероятно, все решили, что это часть аттракциона, что Великий Рудольфо поставил себе целью дойти до башни до того, как оборвется пеньковый канат.