Явно обескураженный, Коперник добавил:

— Tacent libri suo loco.Клянусь.

— Слово имеет Квартус, — холодно провозгласил Примус.

Рудольфо поднялся. Это было его первое выступление

перед высокой коллегией. После представления Терциуса он был смущен и начал, слегка волнуясь:

— Я Квартус, родился тридцать один год тому назад в Бамберге в семье сапожника и повитухи, наречен Рудольфом Реттенбеком. Скромные условия, в которых я рос, не оставляли мне большего выбора, чем ловить рыбу в Майне. По собственному почину научился читать и писать у каноника соборного капитула, а также немножко освоил латынь, которой обучался, расплачиваясь рыбой, выловленной в Майне. Не успел я вырасти из детских башмаков, которые у меня были не из кожи, а из дерюжки и плетеной соломы, как один за другим с интервалом в полтора месяца от эпидемии умерли мои родители. Оставшись без крыши над головой, я примкнул к бродячей цирковой труппе, случайно проезжавшей мимо. Когда спустя два года мы показывали свое искусство в Вюрцбурге, меня позвал к себе аббат монастыря святого Якоба, одной ногой уже стоявший в могиле. Он доверил мне тайну, которой, по его словам, владели лишь девять избранных на Земле. Клянусь всеми святыми и Девой Марией, что не знаю, почему аббат Иоганн Тритемий выбрал носителем тайны именно меня и доверил секретное место, где хранятся девять «Книг Премудрости». Клянусь: Tacent libri suo loco.

Эразм недоуменно покачал головой, среди остальных Незримых тоже поднялся ропот. Примус стукнул кулаком по столу и призвал всех к порядку, потом обратил свое внимание на Квинтуса.

У Пятого на лице была написана ожесточенность, и трудно было поверить, что он когда-нибудь вообще улыбался. Он набычился и начал резким голосом:

— Меня зовут Никколо Макиавелли, родился во Флоренции, где мой отец, в силу превратных обстоятельств, был вынужден влачить жалкое существование обедневшего чиновника. Как государственный секретарь Флорентийской республики я служил в дипломатической миссии и был принят при дворах Папы Юлия, короля Франции Людовика и императора Максимилиана. Потом меня обвинили в заговоре, пытали и лишили всех должностей. В итоге я удалился в свое имение. Как и все те, кто не учился ничему путному, я с тех пор пробую писательствовать, правда, с грехом пополам. Многие ненавидят меня за пессимизм и распространение идеи, что в политике следует опираться на силу. И тем не менее: Tacent libri suo loco.

Мужчина, который после него степенно поднялся со своего жесткого стула, был прямой противоположностью Квин-тусу. Он был элегантно одет, а выражение его лица однозначно доказывало, что он не чужд радостям жизни.

— Я Секстус, — начал он, единственный, у кого на устах играла улыбка, что, в принципе, было запрещено, — Генрих Корнелиус Агриппа из Неттесгейма, родился в Кельне на Рейне. Профессий у меня много: адвокат, секретарь, теолог, историк и — не в последнюю очередь — астролог, поскольку наибольшую славу мне принесла именно астрология. Помимо этого я писал книги, и не потому что не научился ничему лучшему, а чтобы оставить что-то непреходящее, например, «О тщете наук», которую я рекомендую прочесть некоторым из присутствующих здесь. Tacent libri suo loco.

Своей остроумной речью Секстус заработал враждебные взгляды, пока не поднялся плешивый Септимус и не начал говорить:

— Мое имя Филипп Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, однако вся Европа знает меня под именем Парацельс. Это имя я дал себе сам в подражание своему великому учителю Корнелиусу Цельсу, римскому врачу тех времен, когда Иисус ходил по земле. Пара-Цельс означает равный Цельсу. Чего во мне больше — доктора медицины, этот титул я получил в Феррарском университете, или простого естествоиспытателя — пусть решат потомки. Некоторые даже называют меня магом, поскольку я излечиваю болезни необычным способом. Для этого я использую самые скромные теории, к примеру, что благодаря Господу в каждой стране произрастают именно те растения, которые действенны против распространенных там болезней, и что болезни зачастую имеют психическую причину, а не органическую. Все это я изложил в двухстах работах в надежде оставить их потомкам.

— Клятва! — раздраженно буркнул Эразм Роттердамский.

Парацельс недоуменно посмотрел на него, но тут же спохватился:

— Простите, это не намеренно! Tacent libri suo loco.

Октавус начал представляться на смеси древнего французского и плохой латыни. Он был в черном плаще ученого, с бородой и в треуголке на голове.

— К востоку от Рейна меня называют Нострадамусом, потому что мое настоящее имя Мишель де Нотр-Дам кому-то кажется труднопроизносимым. Многие в этой стране считают меня чернокнижником или глупым фантазером, на самом деле благодаря моему дару предвидения я самый настоящий пророк. В итоге Екатерина Медичи и король Карл пользуются не только моими познаниями доктора медицины, приобретенными мною в Монпелье, но и моими мудрыми предсказаниями, которые я со временем собираюсь записать. Tacent libri suo loco.

Последним представился Нонус, человек аскетической внешности, в бедной одежде, также впервые принимавший участие в такой встрече.

— Поверьте, досточтимые ученые мужи, — нерешительно начал он, — мне очень непросто выступать перед вами, ведь я не могу соперничать с вами ни в образовании, ни в чем ином. Я родился в Галле на реке Зале и звался Матиас Готхард, но известность приобрел как Грюневальд, живописец. В тридцать девять лет я стал придворным художником архиепископа Ульриха в Ашаффенбурге, спустя семь лет получил место у Альбрехта Бранденбургского и рисовал все, что от меня требовали. И вот совсем недавно его милость выставил меня на улицу, потому что его секретарь, этот лицемер Иоахим Кирхнер, обнаружил в моей мастерской трактаты Мартина Лютера, которыми я заинтересовался из чистого любопытства. Я бежал во Франкфурт, где нашел пристанище, и настоятельно прошу вас не выдавать меня. Вы спросите меня, каким образом такой, как я, стал одним из Девяти Незримых. Поверьте, сам я этого никогда не желал. Великий Иероним Босх из Нидерландов обратил на меня внимание, потому что мы оба, хотя и по-разному, отображали библейские сюжеты. Однажды он неожиданно возник на моем пути и сказал, что я достоин быть его наследником, став одним из Девяти Незримых. Он посвятил меня во все тайны, и через три недели до меня дошла весть о его кончине. Tacent libri suo loco.

Молча и внешне безразлично Незримые выслушали речь друг друга. Лишь Эразм Роттердамский не мог удержаться, чтобы время от времени не показывать свое одобрение или восхищение, а порой озабоченность или недовольство. В особенности его расстроили канатоходец Рудольфо, исцелитель-чудотворец Парацельс и предсказатель Нострадамус, что не укрылось от окружающих. Когда он заговорил, склонившись над своим пюпитром и прищурив, как от яркого солнечного света, глаза, его голос звучал тихо, поначалу почти невнятно:

— Досточтимые ученые мужи, как известно, тому из Незримых, кто осведомлен о месте хранения «Книг Премудрости», разрешено их читать, однако пользоваться их содержанием запрещено под угрозой наказания. — Постепенно повышая голос, Примус продолжал: — Все вы знаете, что это означает, а ежели забыли, то я напомню вам, что случилось с Иоганном Гейденбергом, называвшим себя Тритемием, оккультистом духовного звания.

Рудольфо беспокойно заерзал на своем стуле, и Эразм хитро посмотрел на него. Тогда канатоходец был вынужден продолжить речь Примуса:

— Тритемий воспользовался искусством магии из «Книг Премудрости», которые были вверены ему как Квартусу. Когда у императора Максимилиана погибла супруга Мария Бургундская, он от горя пришел в полное отчаяние и пообещал оккультисту большое вознаграждение, если тому удастся устроить так, чтобы он смог еще раз увидеть Марию. С помощью своих знаний о физических свойствах вещей из восьмой книги монах действительно явил императору некую женщину, которую тот признал своей женой. На самом деле Тритемий воспользовался услугами одной женщины бюргерского сословия, имевшей сходство с покойной, поместил ее в камеру обскуру размером с платяной шкаф и через отверстие не больше человеческого глаза отбросил ее движущееся изображение на белую стену. Деньгами, которыми он был вознагражден императором, Тритемий пользовался недолго, потому что его поразила странная эпидемия, опасная, как медленно действующий яд. Тритемий жил тогда в аббатстве святого Якова в Вюрцбурге, на нем уже лежала печать смерти, когда я прибыл туда со своей цирковой труппой. По причине, для меня и поныне остающейся загадкой, оккультист перед смертью позвал циркача. Я нанес ему визит в аббатстве бенедиктинцев, и Тритемий, которого я до этого никогда не видел, посвятил меня в тайну Девяти Незримых. Еще до того как мы отправились дальше, монах умер от странной болезни. С тех пор ваши ряды пополнились канатоходцем. Насколько я осведомлен, лишь я один знаю местонахождение секретных книг.