Число в 13,5 миллиона не включает в себя только убийства. В него включены и «неродившиеся» – те, кто не появился на свет в результате смерти родителей, их разлуки и т.п. Эти потери «неродившихся» в сельских местностях можно вычислить: за год террора голодом и за два года депортации кулаков они составляют примерно 2,5 миллиона душ, и это число вряд ли завышено. Если же принять это очень высокое число нерожденных за фактическое, то у нас останется 11 миллионов погибших к 1937 году в ходе раскулачивания и голода, но без учета тех, кто позднее погиб в лагерях.

Другой метод сводится к следующему: в 1938 году насчитывалось примерно 19 900 000 крестьянских хозяйств. В 1929 году их было примерно 25 900 000. Если на каждую крестьянскую семью приходится 4,2 человека, это означает, что в 1929 году крестьян имелось 108 700 000, а в 1938 году – 83 600 000. Естественный прирост за эти годы должен был довести цифру до 119 000 000 – дефицит с реальной цифрой доходит до 36 000 000. Из них мы должны вычесть 24 300 000, либо переселившихся в города, либо оставшихся жить в деревнях, названных теперь поселками городского типа, и остается убыль в населении, в целом равная 11 миллионам 700 тысячам человек.

К этим 11 с лишним миллионам мы должны добавить крестьян, уже осужденных и умиравших в лагерях после января 1937 года, то есть тех, кто был арестован в ходе наступления на мужика в 1930–1933 гг. и не пережил сроков заключения (но исключим из наших подсчетов тех крестьян, которых арестовали в ходе еще более тотального террора 1937–1938 гг.). Как будет показано далее, эти жертвы дадут нам еще не менее 3,5 миллиона человек, и общая цифра гибели крестьян в результате раскулачивания и террора голодом составит таким образом 14,5 миллиона погибших. 

Далее мы должны рассмотреть, как этот страшный итог делится по показателям – отдельно на жертв раскулачивания и отдельно на убитых голодом. Здесь почва оказывается более зыбкой.

Демографы считают, что жертвы террора на селе делятся примерно пополам – из 14 с лишним миллионов смертей 7 с лишним приходится на раскулачивание и 7 с лишним на голод. Мы беремся проверить это предположение более детально.

Из 14,5 миллиона свыше 3,5 миллиона составляют зэки, умершие в лагерях в период после 1937 года, но в большинстве своем осужденные до указа от мая 1933 года, цифра эта составляет, конечно, важный компонент в числе тех, кого уничтожили в отчаявшихся селах Украины и Кубани периода голода, но эти люди все же не погибли непосредственно от кампании террора голодом, и, чтобы вычислить жертвы последнего, вернемся к 11 миллионам умерших до 1937 года и попытаемся поделить ее между депортацией и голодом.

Можем начать с жертв голода – и тогда опять-таки начнем с потерь украинского населения. (Уже говорилось, что это не полная цифра общероссийских потерь, но неофициальные подсчеты показывают, что около 80 процентов смертей приходится либо на саму Украину, либо на преимущественно украинские районы Северного Кавказа.) Чтобы определить потери украинцев, обратимся снова к фальсифицированной переписи 1939 года, поскольку, как выше упоминалось, не было опубликовано никаких иных цифр по национальностям – нет никаких вообще цифр, кроме общего количества населения, даже сейчас, когда струится тоненькая струя сведений подлинной переписи 1937 года, которой мы воспользовались выше.

Официальная цифра численности советского населения в переписи на январь 1939 года – 170 467 186. Западная демографическая работа указывает, что реальной цифрой, вероятно, были примерно 167,2 миллиона. (Но даже эта последняя цифра говорит о резком улучшении в сравнении с 1937 годом, несмотря на те 2–3 миллиона, которые, как мы подсчитали, погибли в лагерях или расстреляны в 1937–1938 гг. Улучшение объяснялось частично естественным, а частично и юридическими факторами: рост рождаемости после бедствий, катастроф или голода – это явление естественное: и частота половых сношений и способность к воспроизводству, которые резко пошли на убыль в голодные годы, потом восстанавливаются. Что касается второго фактора, то в 1936 году были официально запрещены аборты, а противозачаточные средства перестали продаваться. Были предприняты и другие подобные меры.)

Из официальной цифры переписи в 170 467 186 долю Украины составляет цифра в 28 070 404 (против 31 194 976 по переписи 1926 года). Нет никакого способа определить, как распределяются эти добавочные по сравнению с западной цифрой 3,4 миллиона в сумме 170,5 миллиона по национальным показателям. Поэтому обычно предполагают, что численность каждой национальной группы пропорционально завышали (хотя лучшая тактика сокрытия фактов могла бы продиктовать и сознательное приписывание Украине из-за ее особенно низких показателей более высокой цифры, чем остальным республикам).

Если на долю Украины не выпало бы добавочного завышения, то подлинной цифрой численности ее населения в 1939 году была бы 27 540 000. Тогда бы 31,2 миллиона в 1926 году выросли бы до 38 миллионов в 1939-м. И в этом случае потери равнялись бы 10,5 миллиона. Если на долю нерожденных детей отвести 1,5 миллиона, то потери на Украине вплоть до 1939 года составили бы 9 миллионов человек.

Но эти 9 миллионов не являются показателем одной только смертности. К 1939 году на украинцев, живущих вне пределов Украины, оказывалось очень сильное давление с целью, чтобы они записывались русскими – и значительное число украинцев осуществило этот переход в другую национальную группу. Советский демограф признает, что за период между двумя переписями, 1926-м и 1939 гг., «низкий коэффициент роста (!) в численности украинцев объясняется снижением естественного прироста, которое явилось результатом плохого урожая на Украине» в 1932 году», но добавляет при этом, что люди, «которые прежде считали себя украинцами, в 1939 году записались русскими»[13]. Нам, например, говорили, что люди с поддельными документами часто меняли свою национальность, поскольку украинцы были всегда на подозрении у милиции[14].

Все сказанное относится не столько к Украине, сколько к украинцам, проживающим в других местах СССР. Таких было 8 536 000 в 1926 году, из них 1 412 000 – на Кубани. Остатки кубанских казаков безусловно были зарегистрированы теперь как русские, но численность их оказалась намного ниже, чем в 1926 году. В других местах это определялось силой давления на каждого отдельного человека и было, несомненно, затяжным процессом – даже по переписи 1959 года было еще более 5 миллионов украинцев, проживавших в СССР не на территории Украины. Если предположить, что количество украинцев, записавшихся русскими, составляет 2,5 миллиона, то мы получим: 9 минус 2,5 равняется 6,5 миллиона умерших.

Если из этой цифры вычесть 500 000 украинцев, погибших в период раскулачивания в 1929–1932 гг., то на долю умерших от голода остается 6 миллионов.

Эту цифру надо разделить на 5 миллионов умерших на самой Украине и 1 миллион – на Северном Кавказе. Цифра погибших в этот период неукраинцев, возможно, не превышает одного миллиона. Таким образом, общее число умерших от голода составляет приблизительно 7 миллионов, из которых три падает на детей. Как мы уже указывали, эти цифры минимальны.

Еще один ключ к цифрам умерших от голода, или, вернее, в самый страшный его период, можно найти в разнице между подсчетами Управления по делам переписи, осуществленными незадолго до переписи 1937 года, и действительными цифрами этой переписи. Цифра предварительных вычислений равна 168,9 миллиона[15]; реальная – 163 772 000 – разница как раз в пять с лишним миллионов. Считается, что эта цифра образована количеством незарегистрированных смертей на Украине, начиная с конца октября 1932 года, хотя таких цифр не имелось в распоряжении составителей переписи; и эта цифра согласуется с другими цифрами, которые мы получили для умерших от голода в целом.