— Обязательно, — пообещал я, выходя за дверь. — Обязательно.

44

ОТЕЦ

Мне до смерти хотелось выпить, но я не мог сделать заказ. Мой отец не пил много лет, и я не желал показать неуважение к нему, выпив у него на глазах двойное виски. Мы сидели в углу ресторана, потягивая колу, и я рассказывал ему про похороны Стива, про то, как я уехал из Нью-Йорка, про мою недавнюю поездку к матери. Было здорово с ней встретиться, сказал я, но в то же время неловко, потому что, прожив с ней несколько недель, я почувствовал себя дядей Чарли, и в результате мне стало стыдно и за себя, и за дядю Чарли.

Я не стал рассказывать отцу про нашу с мамой длинную прогулку, когда я в слезах просил у нее прощения за то, что не помогал. Я плакал у нее на плече, а она уверяла меня, что я не обязан заботиться о ней и должен, прежде всего, позаботиться о себе. Я бы рассказал отцу, но мне не хотелось ворошить прошлое.

Вместо этого я говорил про Макграу: про то, что он окончил университет в Небраске и переехал в Колорадо жить в горах вместе с Джимбо. Я сказал, что завидую их дружбе и свободе. Отец пробормотал что-то невнятное. Я продолжал говорить, стараясь не думать о том, каким приятным было бы на вкус виски, и пытаясь не беспокоиться о том, что отец не очень-то участвовал в разговоре. Он не слушал. Ковырял заусенцы, ломал хлебные палочки на кусочки, пялился на попку нашей официантки. Наконец он потянулся к ней. Я думал, он схватит ее за попу, но он положил ладонь на ее руку.

— Можно двойную водку с мартини? С двумя оливками.

Я уставился на него.

— Ах да, — начал он. — В самом деле. Я забыл сказать тебе. Время от времени я позволяю себе насладиться коктейлем. Видишь ли, я понял, что я на самом деле не настоящий алкоголик. М-да. Это хорошо. Когда у меня соответствующее настроение, я могу насладиться коктейлем…

Он все время повторял фразу «насладиться коктейлем» — может быть, потому, что она казалась ему банально обнадеживающей.

Сначала я встревожился, но когда мой отец насладился половиной своего коктейля, он начал наслаждаться и моим обществом. Неожиданно он стал принимать участие в разговоре. Слушать. Более того, он стал давать мне советы, смешить меня, говорить разными голосами. У меня на глазах он превратился в другого человека, в одного из завсегдатаев «Пабликанов», поэтому я уговорил его насладиться еще одним коктейлем.

— Черт, — сказал я официантке, как будто эта мысль только что пришла мне в голову, — я, пожалуй, тоже не откажусь от коктейля.

Я неделю провалялся на диване в квартире отца, читал его книги, курил его сигары, слушал его шоу по радио. Я осуществил свою детскую мечту: слышать его голос и знать, что, отработав свою смену, он вернется домой. Потом мы шли ужинать, наслаждались коктейлями и, пошатываясь, брели домой рука об руку. Мы слушали Синатру, выпивали еще по рюмочке перед сном, иногда смотрели телевизор. В квартире висели рекламные фотографии отца, и я обратил внимание на то, что в лучшие годы он был немного похож на Джеймса Гарнера. ^[107]

Он все еще прекрасно готовил и был гурманом, и после вечера в баре с удовольствием занимался каким-нибудь десертом, например творожным пудингом с амаретто или трубочками с кремом. Десерты получались великолепными, но б о льшим наслаждением для меня было помогать ему на кухне, учась у него готовить. Мы учились друг у друга, как Рокфорд и его отец. Я знал, что причиной нашей вновь обретенной близости стали коктейли. Ну и что? Коктейли помогали нам расслабиться и преодолеть чувство вины, которое стояло за нашей любовью друг к другу. Коктейли помогали нам забыть то, что он сделал, и то, чего не сделал. Как же можно было не пить коктейли, если они нам так помогали?

На выходных отец сказал, что хочет познакомить меня со своей подругой. Мы выпили несколько коктейлей в придорожном баре перед тем, как ехать к ней домой, в ее низкую деревянную лачугу. Она открыла дверь, челюсть у нее отвисла при виде нас, и она обвила нас обоих руками, расплывшись в улыбке.

— Я вижу, вы уже начали праздновать без меня, — сказала она.

Она была болезненно худой и состояла из сплошных острых углов и костей. Не хорошенькая, но сексуальная. Ее стоящая рядом двенадцатилетняя дочь была, напротив, такой пухленькой, будто съедала все, что не доедала мать.

Мы прошли в кухню, где дочь снова уселась за стол и склонилась над книжкой. Она сказала мне, что книжка называется «Выбери себе приключение». Каждый раз, когда наступал поворотный момент в ее жизни, эта книга помогала ей сделать выбор. Хочешь отправиться в неизведанную пещеру? Открой страницу тридцать семь. Хочешь сплавиться вниз по реке? Открой страницу сорок два.

— Я читаю только книги из серии «Выбери себе приключение», — заявила девочка. — Потому что предпочитаю сочинять свои собственные истории.

Пока отец готовил ужин, его подруга показала мне дом, что заняло минуты три, поскольку дом был не больше, чем «Пабликаны». В коридоре в рамке висела покрытая лаком, собранная из кусочков головоломка. Папина подруга продемонстрировала мне ее так, будто это подлинник Ван Гога. Возвращаясь в кухню, мы оба поняли, что что-то произошло. Мой отец изменился. Его щеки пылали. Может быть, девочка ему что-то сказала? Может, она болтала про книжки «Выбери себе приключение» и это раздражало отца?

— Что случилось? — спросил я.

— Ничего.

Папина подруга вполголоса объяснила мне, что у отца бывают «перемены настроения». Зря она это сказала. Он выругался. Девочка попросила его не разговаривать так с ее матерью. Тогда отец и ее обозвал. Я попытался вмешаться, попытался успокоить его, но он сказал мне:

— Заткнись, придурок.

Слишком много мужчин говорило мне, что я придурок и чтобы я заткнул свой рот, и в тот момент все изменилось навсегда.

Он бросился ко мне. Как у Вонючки, у моего отца была бычья шея, отвисший живот, и он был на удивление проворным. Я отступил назад и приготовился. «В этот раз все будет по-другому», — пообещал я себе. Когда на меня набросился Вонючка, я оказался не подготовлен. В этот раз я был взбешен и настроен на драку. Образы всех известных мне драчунов промелькнули у меня в памяти. Боб Полицейский, Джо Ди, Атлет, даже дядя Чарли, боксирующий с воображаемыми Хаглерами. Я пытался вспомнить советы, которые мне давал Джо Ди по поводу барных драк, и все, что Дон рассказывал мне о борьбе. Интересно, думал я, будем ли мы с отцом сражаться на кулаках или бороться? Я посмотрел на его руки, чтобы проверить, начал ли он сжимать кулаки, и увидел разделочный нож.

Где-то в глубине душе я помнил, что именно с этим однажды пришлось столкнуться матери: мой безумный отец сжимал тогда в руке лезвие. Мне всегда казалось, что я понимаю, как страшно ей тогда было, но я не имел ни малейшего понятия, каково это на самом деле, пока не увидел оружие в руке отца. Может, это мой шанс отомстить за нее? Я знал, что мать не хотела бы, чтобы я совершил что-то подобное. Если бы она была здесь, она предложила бы мне бежать.Но я не мог. Пути назад не было. Как только отец сделает первое движение, случится нечто нехорошее, но что бы это ни было, я знал наверняка лишь одно: я буду стоять до конца.

Он бросил нож на пол. Лезвие ударилось о кухонный пол с тошнотворным клацаньем. Отец выскочил на улицу, прыгнул в свою спортивную машину и уехал. Его подруга посмотрела на меня. Я — на нее. Мы оба посмотрели на девочку, которую трясло. Мы все затаили дыхание, ожидая, что он вернется. Когда он не вернулся, я спросил женщину:

— Вы сможете отвезти меня в аэропорт?

— Конечно.

— Можете сначала отвезти меня к нему? Забрать вещи?

— Он же будет там!

— Нет. Его там не будет.

Я точно знал, что через несколько минут мой отец окажется в каком-нибудь баре и застрянет там надолго.

Мы поехали в квартиру отца. Дверь была заперта, но я влез через боковое окно. За ту неделю, что я прожил у него, я практически не распаковался, поэтому у меня ушло несколько минут на то, чтобы кинуть вещи в свою единственную сумку. Потом мы помчались по темным дорогам. Как в фильме ужасов, постоянно смотрели в зеркало заднего вида, ожидая, что сзади появится преследователь. Девочка лежала на заднем сиденье и то ли спала, то ли была парализована страхом. Ночь была безлунной и необычно темной, и я не видел ничего, кроме звезд, но знал, что мы проезжали фермы, потому что чувствовал запах свежевскопанной земли и навоза и через каждые несколько ярдов различал вдалеке желтые огоньки фермерских домов. Когда мы доехали до аэропорта, подруга отца подъехала к бордюру и потянула на себя ручной тормоз. Мы несколько минут посидели, пытаясь собраться с мыслями.