Через несколько дней, когда я брился, готовясь к очередной смене в «Лорд энд Тейлор», к двери ванной подошла бабушка.

— Пата больше нет, — сказала она.

Пат? Пат умерла много лет назад.Я скосил глаза на бабушкино отражение в зеркале.

— Дяди Пата, — объяснила она. — Пата Бирна.

Она говорила об отце моих других двоюродных братьев, мальчиков, которых бабушка всегда считала «настоящими джентльменами».

— Бедные ребята, — всхлипнула она, вытирая глаза полотенцем, которое я ей протянул. — Девять мальчиков без отца. Представь только.

В церкви было жарко, душно и очень многолюдно. Мы с бабушкой сели в заднем ряду и стали смотреть, как сыновья Бирны несут гроб отца. У каждого из сыновей были гладкие черные волосы, розовые щеки и перекатывающиеся под тканью пиджаков мускулы. Они все были словно слеплены из одного теста и очень похожи на своего отца, хотя один сын выделялся. Казалось даже, что на его плечах лежит основная тяжесть гроба. Мне было очень жаль его и всех остальных Бирнов, но все равно хотелось уйти — нет, убежать — в «Пабликаны», поговорить с Далтоном о Монтене, выпить и выкинуть из головы все эти мысли об отцах и смерти. Но после службы бабушка настояла, чтобы я отвез ее домой к Бирнам.

Мы сидели в гостиной с вдовой дяди Пата, тетей Шарлин. Она приходилась двоюродной сестрой моей матери, а мне — двоюродной тетей. Когда я был маленьким, мне казалось, что тетя Шарлин понимает, какая буря мыслей бушует у меня в голове, и потому разговаривает со мной с такой добротой, которая меня сразу успокаивала. В тот день мы долго беседовали, но я помню только одну тему, которую мы обсуждали. Отцов. Тетя призналась, что волнуется, как ее сыновья справятся без отца. Я чувствовал, что она хочет услышать от меня что-то полезное, какую-то мудрость о том, как расти без отца, но я никакой мудрости не знал.

В это время самый сильный сын тети Шарлин, Тим, вышел вперед. Он извинился, что прервал нас. Пожав мне руку, он принял мои соболезнования. Моя рука утонула в его ладони. Мой ровесник, он был в два раза крупнее меня. Тим только что окончил университет в Сиракузах, где играл в футбол, и его руки были толщиной с мои ноги. Он говорил с грубоватым акцентом жителя Лонг-Айленда, от которого я с таким трудом избавился, но, слушая его, я жалел, что говорю чисто. Его акцент звучал так мужественно!

Тим спросил, не нужно ли чего-нибудь тете Шарлин. Попить? Что-нибудь поесть? Спрашивая, он взял ее за руку. Он был так мил со своей матерью, что бабушка взглянула на него со смесью неверия и обожания. Тим наклонился и поцеловал тетю Шарлин, потом принес ей попить, сделал бутерброд и осведомился, не нужно ли чего-нибудь гостям. Бабушка смотрела на него во все глаза, потом повернулась ко мне, и один глаз у нее подергивался, будто она посылала мне сообщение азбукой Морзе.

Ей не нужно было ничего говорить.

Настоящие мужчины заботятся о своих матерях.

29

СОТРУДНИК «ТАЙМС»

Пока я был занят с покупательницей, на телефонный звонок за прилавком ответила Дора. Рассказывая, как обычно, байки про мыло и свечи, я услышал, как Дора ответила звонящему, что я занят и беспокоить меня нельзя.

— Кто? — крикнула она в трубку. — «Нью-Йорк таймс»?

Я рванулся к прилавку и выхватил трубку у Доры.

— Алло! — заорал я. — Алло!

Звонила женщина из отдела кадров. Ее звали Мари. Отослав свои статьи в «Таймс», через несколько недель я забыл, что указал в резюме номер телефона «Лорд энд Тейлор». Мне это казалось более безопасным, чем давать номер телефона дедушкиного дома, где могли бы подумать, что звонивший хочет сделать ставку. Мари сказала, что мои вырезки прочел редактор и они ему понравились. Одна моя половина хотела завопить. Вторая половина думала, интересно, что за умник из «Пабликанов» лопочет фальцетом, разыгрывая меня. «Вонючка, ты, что ли?» Но эта Мари продолжала говорить словами, которых Вонючка и знать не мог, поэтому я решил, что все-таки это правда. «Таймс» предлагает тренинг для недавних выпускников университета, сказала женщина. Вы начнете как копировщик, но сможете дослужиться до настоящего корреспондента. Интересно ли мне это? Я пытался подобрать идеальные слова. Мне хотелось, чтобы это звучало небрежно, но не слишком. С энтузиазмом, но не чересчур. Я крепче сжал телефонную трубку и посмотрел на Дору. Никакой поддержки. Я посмотрел на покупательницу, от которой только что сбежал. Ни малейшей поддержки. Я постучал ногой по полу, глядя на часы, и решил ответить просто.

— Мне интересно, — сказал я Мари.

— Хорошо. Как скоро вы сможете прислать еще образцы ваших работ?

— Еще? Я послал вам все, что написал для университетской газеты.

— Хм, в том-то и дело. Редакторы считают, что им нужно увидеть больше, прежде чем принять решение.

— Я думаю, я могу съездить в Нью-Хейвен и поискать копии в библиотеке. Может быть, я что-нибудь пропустил.

— Хорошо, так и поступим. Если что-нибудь найдете, дайте мне знать.

Повесив трубку, я очумел от восторга. Танцевальным шагом я подскочил к покупательнице и продал ей коробку жасминовых свечей, восемь или двенадцать полотенец и зажигалку «Уотерфорд», что позволило мне отобрать у Доры звание лучшего продавца в тот день. Призом был обед на двоих в итальянском ресторане. Когда я отдал Доре сертификат на ресторан, она дотронулась до моей щеки.

— Ты такой хороший мальчик, — проговорила она. — Не знаю, почему тебя ненавидят все наши женщины.

Сидя в поезде на вокзале Гранд-Сентрал, прислонившись головой к окну, я увидел, как сквозь мое отражение в окне идет она. На ней была льняная юбочка цвета загара и кофточка оттенка слоновой кости с короткими рукавами, а в руке она несла кусок пиццы на бумажной тарелке. Пытаясь найти вагон, где меньше народу, она наклонилась, чтобы заглянуть в мое окно, потом пошла дальше по платформе. Через несколько минут вернулась. В этот раз я помахал ей рукой. Она вздрогнула и улыбнулась. Войдя в вагон, села рядом со мной.

— Привет, Хулиган. Куда направляешься?

— В Йель. Нужно найти вырезки для «Нью-Йорк таймс».

— Не может быть!

— Я послал им свои статьи, но они хотят еще.

Сидни сжала мое колено.

— А ты куда? — спросил я.

— Домой, повидать родителей.

Когда поезд двинулся на север, я заговорил о судьбе. Судьба постоянно сводит нас вместе, заметил я. Начиная с лекции по конституционному праву и заканчивая вокзалом Гранд-Сентрал, наши пути пересекались. Очевидно, судьба хотела нам что-то сказать. Как еще можно объяснить эту случайную встречу? Учитывая, что я ехал в Йель по делу, на которое меня вдохновила именно она. Вселенная, сказал я, хочет, чтобы мы были вместе.

Поедая пиццу, Сидни позволила мне приводить аргументы в поддержку своей теории. Закончив есть, она стряхнула крошки и сказала:

— Может, я была неправа.

— Правда?

— Да. Возможно, тебе все-таки стоило поступить в юридическую школу.

Я нахмурился. Сидни погладила меня по руке и сказала, что согласна со мной. Она объяснила, что не хотела рисковать, боясь обидеть меня снова.

— Вот что я пыталась сказать тебе, когда мы ужинали вместе месяц назад. Я запуталась. Я такую кашу заварила. Мне нужно…

— Я знаю. Время.

— Ты всегда так уверен в людях, — сказала она. — У тебя все либо белое, либо черное. Ты совсем не боишься пускать людей в душу.

— Жаль, что я не умею их отпускать.

Сидни промокнула губы бумажной салфеткой.

— Моя станция. Удачи с «Таймс». Расскажешь мне, как все пройдет.

Поцеловав меня, она быстро сошла с поезда.

Когда я приехал в Нью-Хейвен, больше всего мне хотелось найти бар и позвонить матери. Но пришлось заставить себя сидеть в библиотеке Стерлинга и рыться в микрофильмах старых газет, что не улучшило мое настроение. Хотя действительно нашлись статьи, о которых я забыл, у меня были серьезные причины о них забыть. Незначительные заметки ни о чем, несколько сотен слов то здесь, то там о каком-нибудь докладчике или о каком-то мероприятии. Мари из «Таймс» побрезгует даже завернуть в них оставшийся от обеда бутерброд.