Анне следует сказать, чтобы она попридержала свой острый язычок при общении с Оливией. Я, Пьетро Мазини, решил он, не допущу, чтобы ее вынудили уехать. То же самое касается тетушки Джины и избалованного и плохо воспитанного кузена Чезаре.

Оливия стояла у открытого окна уютной гостиной и дышала горячим душистым воздухом Пизы. Она нервничала, хотя и понимала, что ей нечего волноваться, поскольку все прошло вполне сносно. Бабушка Пьетро только что вышла из детской, где, осмотрев малютку Тедди, назвала его прелестным и достойным представителем семьи. И Марина удалилась, оставив ее в покое со спящим красавцем-сыночком. Теперь ее волновало только, чем занять долгие часы до вечера.

Ланч с семьей не стал тяжким испытанием, которого она так опасалась. И Анна — Оливию просили называть ее именно так — вовсе не показалась ехидной и высокомерной. Если не считать короткого мгновения, когда умные старушечьи глаза узрели мягкую юбку в цветочек, поношенную и застиранную майку с короткими рукавами, в которые Оливия переоделась, а также ее дешевые босоножки из пластика.

За столом бабушка задала кучу вопросов о ее прошлом. Оливия честно ответила на них, сознавая, что нет смысла поступать иначе и что все присутствующие прислушиваются к тому, что она говорит.

Ничего особенного не было в моем прошлом, сказала мисс Добсон, поглощая вкуснейшее блюдо — макароны с большим количеством сочных креветок, томатов и трав. Я жила в обычной квартире в небольшом доме, с престарелыми родителями и работала официанткой в кафе, в котором ни один из присутствующих здесь не пожелал бы оказаться, даже будучи мертвым.

Последнее она, естественно, не произнесла вслух. Если представители клана Мазини полагают, что ей не место в патриархальной, богатой и удачливой семье, то это их проблемы! У нее на уме совершенно другие вещи... Вроде того поцелуя. Что он означал, если вообще означал что-либо? И почему какой-то поцелуй подействовал на нее так сильно? Насколько она помнит, ласки Франко ни разу не вызвали ощущения, что весь мир перевернулся вверх тормашками.

Когда подали десерт, что-то вроде фруктового салата, слегка приправленного ликером, Оливия заколебалась, и долго не решалась сунуть серебряную ложку в хрустальное блюдо. Оно казалось таким хрупким, что могло разбиться вдребезги, стоило ей только к нему прикоснуться. К тому времени тетушка Джина смягчилась настолько, что даже спросила, собирается ли Оливия всерьез устраиваться на новом месте. И даже София, выглядевшая в своем розовато-лиловом шелковом платье-рубашке свежей и блистательной, сказала, правда с еле заметным намеком на то, что такая перспектива удручает ее:

— Как-нибудь я вам все здесь покажу, помогу сориентироваться. Только скажите когда.

Кузен Чезаре бросил на нее несколько лукавых взглядов, которые Оливия постаралась проигнорировать. Никколо, чьей доброй улыбки ей так не хватало, отсутствовал — завтракал у себя, как ей объяснили, перед послеполуденным сном.

Конечно же, присутствовал и Пьетро, не сказавший ей ни слова, даже почти не смотревший на нее. Его привлекательное лицо казалось далеким, как обратная сторона луны. Единственный взгляд, которым он ее наградил, был так холоден, что Оливию пробрала дрожь, и она пролила кофе на майку.

Он вел себя так, словно и не было столь памятного утра, наполненного ее страстными эмоциями. Что ж, прекрасно: ему показалось, что поцелуй был ошибкой, и Олли оставалось лишь согласиться с этим и постараться забыть о случившемся. Но как быть со всем остальным?

Как быть с тем, что она рассказала Пьетро все, поведала унизительные подробности так называемого романа с Франко, продемонстрировала свое собственное легковерие? Он, несомненно, поверил и проявил максимальную для него доброту. И это вычеркнуть из памяти? Да, судя по его поведению на ланче, так и следует поступить. Поэтому-то у нее и появилось желание пинать стены!

Сообразив, что больно теребит пальцами нижнюю губу, Оливия приказала себе пошевеливаться и направилась в спальню, чтобы сменить испачканную майку на другую, выглядевшую немногим лучше.

Как только Тедди проснется, перепеленаю его, накормлю и тут же вынесу на свежий воздух, решила она, стараясь вести себя, как подобает разумному взрослому человеку. К тому времени уже станет попрохладнее, а в одном из переполненных ящиков комода в детской лежит несколько прелестных маленьких панамок — в такой панамке Тедди будет просто неотразим!

Пока же самое время посидеть спокойно, собраться с мыслями. Надо спланировать, как улизнуть из этого прекрасного, но вызывающего тревогу дома. Она была права, подсознательно поняв, что случившееся утром воздвигло больше барьеров, чем разрушило. Сейчас тем более необходимо бежать отсюда. Решиться на подобный шаг можно будет уже через пару недель или чуть позже, в зависимости от выздоровления Никколо. Не в состоянии усидеть на месте, она стала приводить в порядок и без того безукоризненно чистую комнату.

Мне следует вернуться туда, откуда я родом, подумала она, где я прижилась, где не буду воображать себя влюбленной в Пьетро... Влюбленной? Еще чего! — ядовито высмеяла она дурацкую мысль и начала яростно протирать полотенцем сверкающую чистотой поверхность рабочего столика. И вовсе я не влюблена! Никаким образом!

Всего лишь несколько месяцев назад она была уверена, что любит Франко, но, как поняла теперь, отнюдь не испытывала при этом ничего подобного нынешнему беспорядочному водовороту эмоций, не оставляющему ее ни на минуту. Все было спокойно и прилично. Она восхищалась тем, как Франко пробивался в люди, и беспокоилась за него: не слишком ли он вкалывает, достаточно ли спит и ест? Ей так нравилось, когда он называл ее красивой, уверял, что любит. Оливия предвкушала бракосочетание с теплым, довольным чувством, поскольку с тех пор, как помнит себя, ждала наступления дня, когда у нее появится дом и собственная семья.

Так что же такое любовь? — спросила она себя. Пульсирующая страсть, превращающая твои мозги в кашу? Или эмоциональное удовлетворение? Но только не то и другое вместе. Может, не то и не другое? Может, это чувство на самом деле и не существует вне любовных романов и сентиментальных фильмов?

Взволнованная и разгоряченная Оливия поставила себе диагноз: все дело в гормонах. Ведь они уже давали о себе знать после родов? И ей удалось справиться с этими дикими, беспорядочными эмоциями, поскольку проклятые гормоны рано или поздно успокаиваются.

Но минуту спустя мисс Добсон уже не была уверена в этом, далеко не уверена, поскольку внезапно услышала вызывающий дрожь бархатный голос Пьетро:

— Я постучал, правда, тихо, боялся разбудить ребенка.

От одного его присутствия воздух вокруг начинал буквально звенеть и вибрировать как струна. Слава Богу, ребенок продолжал спать в своей задрапированной тонкой тканью люльке, лежа на спине с заведенными за голову ручонками и прикрытыми почти прозрачными веками глазами. Такой спокойный, невинный, нежный...

И Пьетро наблюдал за ребенком. У Оливии, заметившей выражение его лица, учащенно забилось сердце и перехватило дыхание. В нем совместилось удивление, нежность, смешанная со страданием. Она глубоко вздохнула и спросила заплетающимся языком:

— Вы что-то хотели?

Пьетро медленно повернулся к ней, словно с трудом отвел взгляд от спящего ребенка, но с его лица уже исчезло то выражение, которое привело ее в замешательство. Тихим холодным голосом он произнес:

— Пойдемте. Мне нужно кое-что сказать вам. Он повернулся к ней спиной, и ее опять поразила ширина его плеч под шелковой рубашкой. Оливия, испытывая предательскую слабость в коленях, последовала за ним в гостиную через дверь в дальнем конце детской, одновременно радуясь тому, что Пьетро не выбрал другой путь, ведущий мимо ее спальни. Ранее он дал ей понять, что не собирается набрасываться на нее, и, более того, глубоко сожалел о нескольких минутах страсти. Может, он боится, что она сама набросится на него? Отсюда и холодное, бесстрастное выражение лица, словно говорящее: «Держись от меня подальше!»